Джино Пеи замялся.
– Монсеньоры, я не могу вам ответить.
Укрепитель правосудия смотрел на судей, оценивая реакцию трибунала.
Председательствующий первым понял, с чем только что столкнулся суд.
– Вы ранее дали присягу не обсуждать этот вопрос?
– Совершенно верно.
Монсеньор снял очки и потер переносицу. Укрепитель правосудия сидел как на иголках. Судьи не обладают полномочиями отзывать присягу. Заранее выстроенная база допроса только что провалилась.
– Что за ерунда? – прошипел старый. – Кто приводит к присяге шоферов?
Укрепитель правосудия покачал головой, соглашаясь с вопросом. Я глянул на Миньятто. Тот не отрываясь смотрел на укрепителя.
– Есть ли какая-либо информация об обвиняемом, которую вы имеете право нам рассказать? – спросил председатель.
– Нет, – ответил Джино.
– Тогда, может быть, вы расскажете нам, что видели в Кастель-Гандольфо?
– Не могу, монсеньор.
Тишину нарушало только щелканье клавиш под пальцами нотариуса.
Судьи коротко посовещались, и председатель сказал:
– Достаточно. Вы свободны. Трибунал готов выслушать следующего свидетеля.
Когда уходил Пеи, я в волнении посмотрел на Миньятто, почувствовав, что слушание еще на один дюйм приблизилось к освобождению Симона. Атмосфера в зале суда изменилась. Судьи нервничали. Один катал в ладонях ручку, туда-сюда.
В зал вошел сонного вида мирянин с печальным взглядом. У него были мешки под глазами и мясистый нос. Он поклонился судьям, принял присягу и назвал себя: Винченцо Корви, экс перт-криминалист римской полиции. Миньятто нахмурился.
– Синьор Корви, – сказал молодой судья, – в ваш отдел обратилась за консультацией по данному делу ватиканская полиция. Что они хотели узнать?
– Они запросили экспертизу двух предметов, найденных на месте преступления, и идентификацию записи голоса.
– Можете описать эти вещественные доказательства?
– Два найденных на месте преступления предмета – стреляная гильза от патрона калибра шесть – тридцать пять миллиметров и человеческий волос. Запись голоса – сообщение на автоответчике.
– Давайте начнем с улик из Кастель-Гандольфо. Пуля и волос были найдены вместе?
– Нет. По отдельности.
– Расскажите трибуналу о ваших выводах.
Корви достал очки и глянул в отчет.
– Пуля находилась рядом с телом и обладает деформациями, соответствующими входным и выходным отверстиям на черепе покойного.
– Вы утверждаете, что доктор Ногара был убит этим выстрелом?
– Почти наверняка. Пуля того же калибра, что и та, которой выстрелили из оружия, исследуемого судом в качестве вещественного доказательства, а именно «беретты – девятьсот пятьдесят».
У Миньятто округлились глаза. Сперва он переводил взгляд с Корви на судей и на укрепителя правосудия, потом поднялся и заявил:
– Защите не было известно, что орудие убийства обнаружено.
Судьи тоже выглядели удивленными.
– Трибуналу тоже не было этого известно, – строго сказал один из них.
Корви старался не встречаться с ними взглядом и перебирал бумаги, делая вид, что разыскивает какой-то документ. Вид у него был пристыженный. Ни одному доброму католику в наших городских стенах не хотелось огорчать церковный суд.
Главный судья снизил тон.
– Синьор, – примирительно сказал он, – раз уж наши жандармы скрывают от нас информацию, мы были бы весьма благодарны, если бы узнали от вас подробности.
Эти слова меня порадовали. Если версия жандармов ставится под сомнение, то Симон еще ближе к свободе.
Почти с минуту Корви ничего не говорил, только ворошил лежащие перед ним документы. Все это время Миньятто пристально смотрел на укрепителя правосудия.
Наконец Корви достал из кипы бумаг один лист.
– А, вот он, – сказал эксперт. – Да, я был прав. Оружием послужила «беретта – девятьсот пятьдесят».
Со стороны судей раздались возгласы недоумения.
– Когда жандармы его обнаружили? – спросил председатель.
Корви поднял глаза.
– Насколько я знаю, его не обнаружили. Это не опись улик, а свидетельство о регистрации огнестрельного оружия. – Он потряс бумагой. – «Беретта – девятьсот пятьдесят» – оружие, ко торое Уголино Ногара официально зарегистрировал в полиции.
Потрясенный Миньятто повернулся ко мне.
– У Ногары было оружие?!
– Я ничего об этом не знаю, – неуверенно ответил я.
– Синьор, – срывающимся голосом произнес старый судья, – вы говорите, что этого человека застрелили из собственного ружья?
– Не из ружья, – поправил Корви. – Из пистолета.
– Это боевой пистолет?
Корви снова покопался в бумагах и достал фотографию из каталога производителя: маленький черный пистолет в вытянутой руке. Беретта была короче ладони.
– Как это возможно? – спросил председатель.
Итальянцы очень редко приобретали такое оружие.
– Итальянские разрешения выдаются главным образом на охотничье оружие, – сказал Корви, демонстрируя еще одну бумагу. – У Ногары было разрешение на оружие для самообороны. Это еще одна причина, по которой идентификация почти не вызывает сомнений.
Мне вспомнилась запись в медицинской карте Уго. «Боится преследования, боится, что кто-то может причинить ему вред». Я написал в блокноте: «Можете спросить, когда он обратился за разрешением?»
Но ответить Миньятто не успел – председатель словно прочитал мои мысли.
– Дата подачи заявления – двадцать пятое июля, – ответил на его вопрос Корви.
Всего за неделю до этого Майкла избили в аэропорту. Видимо, Уго решил вооружиться после того, как нашел в почтовом ящике фотографию Майкла.
– То есть вы предполагаете, – сказал молодой судья, – что кто-то взял пистолет Ногары, убил его из этого пистолета и… что потом он сделал с оружием?
– Это должна установить ваша полиция. – Корви поднял руки, словно отстраняясь. – Все, что я могу, – сообщить вам результаты экспертизы и данные из архива.
Миньятто перекладывал бумаги на столе. Найдя список свидетелей, он еще раз внимательно изучил столбик имен, словно лишний раз хотел убедиться, что никого из жандармов сегодня не вызовут.
– Вы упомянули еще одну улику, которую вас попросили исследовать, – сказал председатель, глянув в записи. – Что это была за улика?
– Ваша полиция нашла в машине убитого человеческий волос, – кивнул Корви. – Его отправили к нам на идентификацию.
Миньятто запротестовал: Симон неоднократно сидел в машине Уго, волос ничего не доказывает. Но на этот раз судьи не дали ему вмешаться. Их внимание занимал автомобиль. Уго не мог пронести пистолет на встречу священников в Кастель-Ган дольфо, поэтому разбитое стекло приобретало особое значение.
– Где именно обнаружили волос? – спросил судья.
– Рядом с водительским местом.
Странно. Уго никому не разрешал садиться за руль его машины.
– Волос принадлежал отцу Андреу? – спросил судья.
– Да.
Однако произнес он это, странно запнувшись. И в этот миг меня охватило мрачное предчувствие. Я совершил огромную ошибку.
Корви уставился в отчет лаборатории.
– Мы смогли сопоставить данные экспертизы с анализом крови, сделанным три года назад в тюрьме Ребиббия.
Страх упал на меня, словно тень.
– Имя, указанное на образце крови, – Александр Андреу, – сказал Корви.
Миньятто сдвинул брови. Он поднял глаза, словно хотел убедиться, что это ошибка. Потом, побелев, повернулся ко мне.
Я молчал. Судьи смотрели на нас.
– Перерыв, – выдавил Миньятто и обратился к судьям: – Прошу вас, монсеньоры. Мне нужен краткий перерыв.
Миньятто молча ходил по двору. Из ниш на соборе Святого Петра строго смотрели вниз мраморные статуи размером с двухэтажный дом.
– Монсеньор, мне нужно было увидеть машину, – сказал я. – Я не знал…
– Вы пробрались в гараж с конфискованными автомобилями? – перебил он, продолжая мерить шагами двор.
– Да.
– Вы были один?
Я решил не впутывать Джанни.
– Да.
– Вы забрали из машины Ногары его телефон? – Миньятто рубил воздух ладонью, разделяя время на мелкие кусочки.
– Нет.
Он остановился.
– Тогда откуда он взялся?
– Из службы здравоохранения.
Миньятто чуть не утратил дар речи.
– Что вы наделали?
– Я думал…
– Что вы думали? Что никто не заметит?
– Я пытался помочь Симону.
– Хватит! Вы это с самого начала задумали? Вы и ваш дядя? Хотели самостоятельно решить исход слушаний?
– Конечно нет!
Он подошел ко мне.
– Вы понимаете, что с нами сейчас сделал укрепитель правосудия?
Я не понял, о чем он говорит. Обвинение ничего не добилось ни от Гвидо, ни от Джино Пеи.
Но когда я брякнул это вслух, Миньятто взорвался:
– Не будьте наивны! От Канали он получил ровно то, что хотел. А как он говорил с шофером – это просто гениально!
– Что вы имеете в виду?
– «Кто приказал шоферам не вести записи? Кто мог привести шоферов к присяге?» Ну и кто же это мог быть? Автомобильная служба подчиняется вашему дяде!
– Вы слишком много домысливаете.
– Тогда скажите мне: какой был смысл выслушивать показания Гвидо Канали? Он ничего не видел. Ни вашего брата, ни Ногару, ни место преступления. Зачем было вызывать его в качестве свидетеля?
– Я не знаю.
– Затем что он видел вас, святой отец. И мог показать, что первой реакцией вашего брата было позвонить не в полицию, а своей семье. В полицейском рапорте сказано, что жандармы подумали, будто вы оба нуждаетесь в помощи, потому как вы приехали раньше их. Вы подкупили Канали, используя билеты, полученные от вашего дяди. Разве вы не видите, какой сценарий разворачивает укрепитель?
Я не в силах был произнести ни слова.
– Какой вопрос сейчас задают себе судьи? Записи с камер наблюдения пропали. Путевых листов из гаража – нет. Свидетели находятся под присягой о неразглашении. Во всем деле больше всего обращает на себя внимание молчание. Судьи хотят знать, откуда идет давление, и именно на этот вопрос им и отвечает укрепитель правосудия. Ваш брат позвонил вам с просьбой о помощи. Ваш волос в машине позволяет предположить, что вы помогали ее вычистить. Ваш дядя заставил шоферов дать клятву о соблюдении секретности, потом разрешил вашему брату внести изменения в экспозицию по своему усмотрению. Выставка как улика больше использоваться не может. На что указывают все эти умолчания, святой отец? О чем говорит отказ вашего брата давать показания? То, что в нашем распоряжении мобильный телефон Ногары, лишь подтверждает все, на что намекает обвинение.