На дальней стороне двора, около арки входа, от земли до крыши проходила как будто бы печная труба.
– Вот это – шахта лифта, – сказал Бойя. – Теперь следуйте за мной.
Мы прошли по залам, пока снова не очутились у входа.
– Ничего не замечаете? – спросил он, показывая на внутреннюю стену.
Там не было двери. Лифта не было.
Кардинал Бойя фыркнул, как бык.
– Лифт ведет только к одному помещению. Теперь вы знаете, у кого ваш брат.
Он снова привел меня к столу для заседаний и велел Тесте распорядиться, чтобы монахини принесли нам напитки и закуски. Бойя положил руку на мой стул, не для того, чтобы выдвинуть его мне, а в качестве гостеприимного жеста. Смягчившись, он сказал, что я все понял неправильно. Бойя понимал, что давить на меня уже не нужно. Факты все сделали за него.
– Вы действительно считаете, что он ни о чем не знал? – спросил Бойя.
– Я знаю, что он невиновен.
Его высокопреосвященство лукаво улыбнулся.
– Я говорил не о вашем брате. Я имел в виду – его, – заметил он и показал наверх.
– Зачем его святейшеству сажать моего брата под домашний арест?
– Затем, что он не может допустить скандала, когда в городе столько важных гостей. И наверняка он считал, что ваш брат сломается и с глазу на глаз расскажет ему правду.
Я покачал головой.
– Думаю, его святейшество посадил Симона под домашний арест, чтобы оберегать его от вас. От суда, который вы против него начали.
– Если бы этот суд начал я, – язвительно сказал Бойя, – не сомневайтесь, свидетелям не запретили бы давать показания о выставке Ногары. Наказать вашего брата для меня далеко не настолько важно, как выяснить, что скрывал Ногара.
– Как вы узнали, что свидетелям запретили говорить о выставке? – изумился я.
– Его святейшество начал суд потому, что хотел узнать, убивал ли ваш брат Ногару, – продолжил он, не обращая на меня внимания. – Но он не мог допустить, чтобы там обсуждали выставку, поскольку не хотел, чтобы я знал его планы на сегодняшний вечер. Он слишком старался сохранить все в секрете от меня и не понял, что Ногара утаил секрет от него.
– За этим вы меня сюда пригласили? – ощетинился я.
Его высокопреосвященство скрестил руки на груди.
– Вы и ваш брат располагаете информацией, которая нужна мне: вы знаете, что обнаружил Ногара. А у меня, в свою очередь, есть то, что нужно вам.
Я разглядывал лежавшие на столе вещественные доказательства. Вот как ангел-хранитель Симона отвечает на молитвы.
– Несколько недель назад, – продолжал кардинал Бойя, – узнав, что ваш брат ведет дела с православными, я попросил его святейшество вызвать его обратно в Рим и потребовать ответа. Я думал, проблема решена. Но десять дней спустя узнал, что ваш брат продолжает совершать поездки, поэтому мне пришлось искать решение самостоятельно.
Последняя фраза прозвучала угрожающе, словно у него были личные счеты с Иоанном Павлом. Возможно, под «решением» Бойя имел в виду нападение на Майкла Блэка?
– Почему вы идете против его святейшества? – спросил я. – Он хочет, чтобы православные были с нами.
Его высокопреосвященство поднял руку над головой и показал пальцем на себя. Я не понял этого жеста, но потом обернулся и увидел двух монахинь в дверях. В ответ на приглашение они вошли и поставили на стол кофейные чашки и тарелочку с шоколадными конфетами. Когда монахини удалились, Бойя проглотил эспрессо и промокнул рот салфеткой. Потом отодвинулся от стола и откинулся на спинку стула всем своим огромным телом.
– Вам кажется, это такая замечательная идея? Через тысячу лет две церкви наконец воссоединятся? – спросил он, с силой прижимая друг к другу мясистые ладони. – Но вы же тот самый учитель Евангелия, о котором говорил Ногара, – усмехнулся он. – Вы знаете, что в Писании такого нет.
Мои руки под столом невольно сжались в кулаки.
– В Писании сказано: «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит».
На секунду кардинал Бойя оскалился, а потом сказал нечто совершенно для меня неожиданное:
– Скажите мне: что делает «Возлюбленный ученик»? Что в четвертом Евангелии отличает его от других?
Я не представлял себе, куда он клонит. «Один из учеников, которого любил Иисус» – загадочный персонаж и появляется только в Евангелии от Иоанна. Он нигде не называется по имени, только этим прозвищем.
Не ожидая моего ответа, Бойя продолжил:
– Когда Иисуса арестовали и привели к первосвященнику, Возлюбленный ученик вошел вместе с ним, а Петр не пошел туда. Когда Иисуса распяли, Возлюбленный ученик стоял у креста, а Петра там не было. Когда Петр побежал смотреть на пустую гробницу Иисуса, Возлюбленный ученик бежал быстрее и оказался у нее первым. Другие Евангелия не упоминают этого малого. В них сказано, что только Петр пошел с Иисусом к первосвященнику. Только Петр побежал к пустой гробнице. Был лишь один настоящий начальник над учениками: Петр. Как же может Евангелие от Иоанна заявлять, что представляет собой свидетельство этого одного человека, Возлюбленного ученика, которого, возможно, даже не существовало?
Я начал объяснять то, что он и без меня знал: Возлюбленный ученик – художественный персонаж, попытка объяснить, почему Евангелие от Иоанна так не похоже на другие, – но его высокопреосвященство перебил меня:
– Он – выдумка. Он – некая группа христиан, пытающихся сказать: «Про нас тоже надо помнить! Наши слова стоит прочесть! Мы занимаем такое же важное место, как Петр!» На самом деле они вовсе не занимали такое же место, как Петр. Господь создал церковь на одном Петре. Остальные Евангелия высказываются на этот счет однозначно. Но тем не менее православные патриархи тоже говорят: «И мы происходим от апостолов! Мы занимаем столь же важное место, как папа». На самом деле – не занимают. Был только Петр, и у него есть один преемник: папа. Рядом с ним никого нет. Вот что заповедовал Господь наш, и я сделаю все, что в моей власти, чтобы это так и осталось.
Я утратил дар речи. Ни в одном Евангелии не упоминается ничего из того, что я видел вокруг. Ни дворцов. Ни кардиналов. Ни госсекретариата. Бойя – фикция, узурпатор, он не восходит корнями к Писанию!
– Итак, – сказал он, снова придвигаясь к столу, – вашему брату нужна моя помощь. Расскажите мне то, что я прошу, и я отдам вам лично в руки оригиналы улик. – Угол его рта пополз вверх. – Можете сжечь их у меня в камине.
Он прав. Без этих улик трибунал не мог признать Симона виновным. Но мне нечего было ему предложить. Только правду.
Я задумался, и у Бойи засверкали глаза – видимо, ждал, что я сейчас сообщу ему то, чего Иоанн Павел не смог добиться от Симона. И я бы сообщил, если бы знал ответы, которые ему нужны.
– Ногара не рассказывал мне, что обнаружил, – сказал я. – Думаю, и брату он ничего не говорил.
Кардинал прищурился.
– Насколько я знаю, – продолжал я, – единственное противоречивое открытие, совершенное Ногарой, касалось Четвертого крестового похода.
– Не лгите! – Бойя наставил на меня палец. – Вы преподаете Евангелие. Это вы учили Ногару. Вы знаете правду.
Я удивленно уставился на него.
Не сводя с меня глаз, он подтянул к себе магнитофон и нажал кнопку, и я услышал автоматический голос.
Вторник, третье августа. Шестнадцать часов семнадцать минут.
Пауза. И дальше:
Симон, это опять Уго. Где тебя носит? Почему не отвечаешь на вызовы?
Голос я узнал с трудом – он был настолько переполнен гневом и волнением, что чуть не дрожал.
Я не стану ничего менять в залах. Я не даю тебе с твоим дядюшкой разрешения изменить экспозицию ни на йоту. Цель моей работы – представить истину! А не обслуживать чьи-то политические махинации!
Последовало долгое молчание. Я стиснул руками ткань сутаны. Это был тот Уго, которого я помнил, бесстрашный в отстаивании истины, но отстаивающий ее с пугающей, нечеловеческой страстью. Голос казался еще безумнее, чем в нашу встречу на крыше собора Святого Петра, где он сказал, что отказывает мне в праве работать с ним. Но все это было ничто по сравнению с тем, что я услышал дальше.
Когда он снова заговорил, его голос преобразился: из него не просто исчезло неистовство – в нем не осталось жизни.
Забудь. Все это не важно. Настоящая причина моего звонка – сказать тебе, что все кончено. Тысяча двести четвертый год – не главное. Работа над выставкой продолжаться не может. Я тебе кое-что послал по почте, там рассказывается, что я узнал. Читай внимательно… и позвони мне, Симон, ради бога! Обязательно позвони!
Кардинал Бойя остановил запись. Я мог лишь с ужасом глядеть на него, не в состоянии вымолвить ни слова. Так вот что трибунал принял в качестве вещественного доказательства, после того как Корви подтвердил, что голос действительно принадлежит Уго.
– Вы поставили прослушку на телефон Симона! – проговорил я, до сих пор не веря услышанному.
В голосе Уго звучала неподдельная ярость.
– Мне доложили об этом голосовом сообщении достаточно быстро, – сказал Бойя, – чтобы мы успели открыть почту вашего брата в нунциатуре и скопировать ее раньше, чем письмо доставили ему.
Он выудил из стопки бумаг еще одну и подвинул ко мне. Мне стиснуло грудь.
– Судя по вашему выражению лица, узнали, – сказал он.
Ксерокопия письма, которое я нашел в ежедневнике Симона. Письмо от Уго об их встрече в «Казине».
Кардинал указал пальцем на одну строчку.
«Я очень серьезно занимаюсь Евангелием с Алексом».
Видимо, отсюда он обо мне и узнал.
– В письме все предельно ясно сказано, – продолжил его высокопреосвященство. – Ногара пишет, что приводит доказательство. Где же оно?
– Я не знаю.
– Вы и ваш братец в игрушки со мной играете. В конверте не было ничего, кроме этого листка. Не знаю, зачем я распорядился запечатать конверт обратно.
– Я не имею ни малейшего представления о том, что нашел Уго.