– Ну, не давал. А чего пристал тогда?
Я облокотился спиной о стену, скрестил руки на груди и сделал вид, что решаю для себя тяжелую морально-нравственную дилемму. До выхода на плантации из «бараков» было еще минут пятнадцать. Времени для лицедейства навалом.
– Тут такое дело, Цима… – начал я типа «мямлить». – Гляжу, пошел уже у вас процесс настенной росписи. А мне сейчас и вправду деньги понадобились. Позарез. Тебе нужны еще помощники?
О! На это стоило посмотреть.
Человек вполсекунды вырос сантиметров на пять, не меньше! И плечи расправились, и осанка. А взгляд! Так, наверное, паны в свое время разглядывали смиренных холопов.
– Ну… даже не знаю. Мне Тарасик уже помогает.
До чего же наивные люди эти хуторяне!
Если я, к примеру, хотел бы их, извиняюсь, за попу взять – факт сдачи с потрохами себя и своего подельника можно было бы считать состоявшимся. Но это же чепуха! Жгучая тяга порисоваться – она по-любому важнее банальной осторожности. Понимать надо.
Предъявляю козырную карту:
– Я за полцены готов взяться.
– За трешку!
Клюнул.
Согласиться – значит вспугнуть. Аккуратно подсекаем.
– Совесть поимей, Цимакин! Сам же явно не за чирик подрядился. Думаешь, не понимаю?
– А шо ты гроши мои вважаешь? Не хочешь, не берися. Нам бильше дистанется. Мэ́нэ и один Дума влаштуэ. Он взагали беспла-а…
И замер на полуслове.
Оба-на.
Подвела чувака мова соловьиная! Хотел мне свою «незалежность» продемонстрировать, да и… увлекся. А вот это уже провал, дорогой штандартенфюрер! В чистом виде. Засыпался, понимаешь, фраерок, на понтах дешевых. О, пардон, граждане. На мании превосходства, я хотел сказать: как свяжешься с этими уголовниками, хоть рот потом с мылом мой!
Я расплылся в торжествующей улыбке:
– Вон оно ка-ак! Прокинул-таки Тарасика? Красаве́ц! Пятера, Цима. Пя-те-ра! И ни центом меньше. А то как бы брат твой по художественному ремеслу лишнего чего не узнал случайно. К примеру, про твои секретные прайсы!
– Чего?
– Про расценки, Цима. Про денежки!
– Ну… и пусть узнает. Подумаешь, пугает он меня…
– А чего отворачиваемся? Чего в глазки-то не смотрим? Ци-ма!
– Чего «Цима»? Заладил: «Цима да Цима»! Шо ты вообще привязался ко мне?
Хоть и перло из меня желание еще малость потоптаться на костях этого крохобора, все же унял я все свои нездоровые амбиции – наступил на горло собственной песне.
Вздохнул только, фальшиво кручинясь:
– Деньги мне нужны, Сережа. Дюже гроши потрибны! Так разумиешь?
– Гроши ему потрибны, – проворчал Цима, остывая. – Гроши усим потрибны. Ладно. Уговорил. Пользуйся моей добротой. За пьять карбованцив, ты сам казав!
– Казав, казав, – покладисто согласил я. – Чего делать-то надо?
– После ужина узнаешь, – с важностью отрезал Цимакин. – И меньше болтай. И чтоб рядом со мной тебя видно не было. Пусть не привыкают!
О! Конспирация? Круто.
– Я вообще тебя не знаю, – зевнул я, отворачиваясь. – Мальчик, ты кто? Где твои родители?
– Ну-ну.
И пошел себе. Не придумал навскидку, как остроумно ответить. Без мовы.
Я поднял голову вверх и вздохнул глубоко-преглубоко. Какие-то двойственные ощущения – и удовлетворение от провернутой интриги, и еле различимый смутный дискомфорт. Что не так-то?
А на небесах – ни тучки.
Поразительная сегодня погода! Звонкое, чистое утро. И день, видимо, будет хороший, жаркий. Радостный, я бы сказал, несмотря на осеннюю пору. Откуда тогда у меня это гадостное послевкусие после общения с Цимакиным? Как клопа проглотил! И вроде бы ничего особенного не случилось, да и не планируется – какие-то полудетские игры с картинками, ну странные, ну необъяснимые. Но это ведь пока. Разберемся ведь? Разберемся!
И все равно тошно. Депрессняк?
Похоже на то.
Нужно акцентироваться на каком-нибудь позитиве.
Что там, день, говоришь, хороший предстоит? Это ведь позитив? А то как же!
Я повел плечами, разминая суставы.
В мире стало заметно теплее. Утреннюю прохладу, из-за которой мы буквально час назад дружно ежились, чапая на завтрак, как корова языком слизнула. Даже если и захочешь – толком не успеешь продрогнуть в этих субтропиках. Воздух вдали уже заметно подрагивает над виноградными рядами – невооруженным глазом видно, как все вокруг интенсивно нагревается… на нашу голову.
По жаре сейчас придется работать… радостный, говоришь, будет день?
Не проканало с позитивом.
Жгучее солнце на юго-востоке практически в реальном времени выкатывалось из-за горы Гасфорта, метр за метром щедро заливая всю долину ослепительным светом.
Золотая балка! Ни прибавить, ни отнять.
Так-так-так. Продолжаем радоваться.
Как же все-таки повезло нам с этим стройотрядом – места тут, без всякого сомнения, райские. И знаменитые! Ощущение сопричастности с большой историей возникает здесь на каждом шагу. Без лишнего пафоса причем. Само собой!
Нащупал я, кажется, позитивную тему. По крайней мере любимую.
Историк я или нет?
Вот, к примеру, знаменитая во всем мире Сапун-гора – вытянулась непреодолимым барьером на западе от нас. Виднеется как на ладошке. Кошмарный сон вермахта времен Второй мировой – двести пятьдесят дней понадобилось гитлеровцам для успешного ее преодоления! А потеряли этот рубеж весной сорок четвертого меньше чем за месяц. Бои были такие страшные, что на этой возвышенности еще лет десять ничего не могло вырасти из-за обилия в земле железа и человеческой крови.
Только маки. Знаменитые красные маки!
Кроваво-красные склоны – и красиво, и страшно.
На южном направлении еле виднеются не очень заметные Семякины высоты. Поменьше будут в размерах против Сапун-горы. Здесь сто тридцать лет назад произошла великая английская катастрофа, как они сами это расценивают, – глупейшая атака британской легкой кавалерии лорда Кардигана на русскую армию и бесславная гибель представителей самых аристократических английских фамилий! Битва в «Долине смерти» – тоже по-своему знаменитое в мировом отношении событие. Печально знаменитое. До сих пор не все тайны раскрыты – столько было фальсификаций и лжи про то время!
Причем с обеих сторон, справедливости ради надо заметить…
А вон Федюхинские высоты на севере. Те самые, где в Крымскую войну русская армия генерала Горчакова была практически наголову разбита франко-сардинскими войсками. Большей частью, почитай, из-за дешевых петербургских интриг: столица требовала срочных побед любой ценой. А князь смалодушничал и не смог возразить императору, бросил без подготовки русские полки на трудные и укрепленные ландшафты.
Две тысячи убитых!
И тут кровавые склоны. И маки в начале июля.
Да в этих местах кругом история!
Позитив?
Ну… в какой-то мере.
На горе Гасфорта, из-за которой сейчас выглядывает беспощадное солнце, – итальянский некрополь, разрушенный по указанию бездушных советских бюрократов: для каких-то «умных дураков» в шестидесятые годы песчаный карьер показался важнее древних иностранных захоронений. Когда тут на Федюхинских высотах погибала армия Горчакова, итальянцы в обороне потеряли всего двадцать восемь человек, не считая раненых. Двадцать восемь против двух тысяч! Больше семидесяти русских солдат на одного сардинца. Достойный противник, не правда ли? А вот холера, обрушившаяся на союзников с Апеннин чуть позже божьим роком, забрала каждого седьмого из пятнадцатитысячной армии – около двух тысяч скончавшихся.
Сравнялся горький счет! Все усопшие остались в Крыму – на Гасфорта.
Сейчас – ни одного сохранившегося надгробия, только редкие кости в карьере…
Легко кому-то дается борьба с мертвыми!
Они же сдачи не дают.
А вон чуть южнее от Гасфортовой горы виднеется маленький аккуратный холмик, похожий на дальневосточную сопку. Этакий волдырь среди ровных виноградников. Думаете, просто горочка? Как бы не так! Это бывший «редут Канробе́ра» – ключевая причина британской катастрофы на Семякиных высотах. Из-за него все и произошло! Потому что русские до обидного лихо выбили оттуда турок и захватили английскую батарею, спровоцировав тем самым обидчивых британских джентльменов на опрометчивую атаку.
Это памятник нерукотворный.
Хотя внешне всего лишь земляной пузырь среди плантаций!
И еще один холм – уже севернее горы Гасфорта. Непримечательный, приземистый, каких-то девяносто метров над уровнем моря. Называется звонко – «высота Безымянная». Семь долгих месяцев здесь была передовая точка оборонительной позиции бригады морской пехоты – это уже при второй обороне города. Больше чем полгода авиаударов, артналетов и непрерывных атак на этот микроскопический клочок земли! Методично ровняли эту высоту с нулевой отметкой, пока измученные морпехи не откатились на более серьезный рубеж – к Сапун-горе.
Так и не сровняли.
А выглядит тоже как волдырь на ровном месте. И даже меньше южного соседа.
И все равно – памятник. Людям от Природы.
Не помню, на Безымянной есть хоть какой-нибудь памятный знак… людям от людей? Или остались лишь скупые строчки в забытых мемуарах давно ушедших героев? А места здесь такие, где у каждого холма, у каждой балки, да что там, у каждой складочки ландшафта есть своя история. Своя тайна. И свой подвиг – независимо от того, помнят о нем люди или нет. Ставят там памятники или благополучно обо всем забывают. Это даже не имеет значения. Это «ноу́мен» – вещь в себе. Величие этих святых мест так самодостаточно, что уже не зависит от нашего восприятия – субъективного и ненадежного, как показывает неумолимое время.
Кругом – застывшая история!
А мы тут суетимся себе, виноград собираем, как ни в чем не бывало. Ссоримся, миримся, ломаем голову над пустяковыми проблемами да девчонок целуем напропалую. Как же это все мелко!
Но… великое и ничтожное мирно соседствуют в Золотой долине, не мешая, а порой даже и не замечая друг друга.
И жизнь продолжается!
Кстати, о девчонках…