Утром на следующий день стены дома на Кривом переулке были свидетелями давно не виданного зрелища: хозяин этого дома собирался в непривычное для него место, но притом такое, куда нельзя было явиться в обыкновенном костюме, говорящем о той нищете, в какую впал бывший владелец одной из крупнейших торговых фирм. Начисто выбритый, в новом, уцелевшем до сих пор костюме, гордый старик привычно взбирался по лестнице того дома, куда ходил ежедневно когда-то, и так же, как раньше, не ответил на низкие поклоны оставшегося от старого времени швейцара, так же привычно, подняв голову, не глядя ни на кого, но видя всех, проходил мимо барышень, стучащих машинками, мимо углубленных в книги счетоводов.
— Бахрушин… Бахрушин… — прошелестело по зале. Все подняли головы, рассматривая старика. Было на памяти: его отказ от подчинения распоряжениям комиссара, его грубые ответы — что, собственно, и послужило причиной его полнейшего обнищания. Другие умели приспособиться, другие живут не хуже прежнего.
— Зачем он пришел?
Товарищ Плотников неуверенно привстал, подал старику руку.
— Ваш племянник? Вот как! — удивился товарищ Плотников. — А вы знали, что он присвоил себе…
— Нет, нет, лучше не хлопочите… Я вам могу посодействовать в устройстве свидания, но не советую хлопотать. Вам может быть хуже… Позвольте — нельзя ли получить от вас маленькую справочку… Компания «Джемс Уайт»…
Старик уходит. Опять любопытные взгляды… опять шепот… Но кто это идет навстречу? Василий? Он… Но как же тогда?.. Нет, это не Василий…
Николай!
Старика с ног до головы оглядели равнодушные невидящие глаза.
— Вы ошибаетесь, — ответили ему по-английски.
Это мистер Бридж, представитель фирмы «Джемс Уайт Компани лимитед».
13. Вместо эпилога
— Сейчас едем, — сказал товарищ Плотников, неуклюже поворачивая голову в сторону мистера Бриджа.
Товарищ Плотников натягивал кожаные перчатки и кожаную тужурку.
— Я за шофера, — объяснил он. — Мне самому любопытно посмотреть…
Взвесил на руке револьвер и спрятал в карман.
— Привычка, не могу иначе… Идемте, мистер…
— …Бридж, — напомнил переводчик.
— … мистер Бридж… Не могу запомнить, — и добродушно улыбнулся.
На улице ждал новый блестящий «бенц». Товарищ Плотников сел у руля. «Бенц» бесшумно пошел по мягкому асфальту. Мистер Бридж плотно прижался к подушкам, и быстро сменялись перед ним сплошные ряды наполовину пустых магазинов сплошными рядами невысоких деревянных домов, редкими затем трехоконными домиками, деревянными постройками неизвестного назначения, закопченными трубами фабричных корпусов, стоящих в Стороне от дороги.
Скрестившиеся железные пути, мосты над водой и над путями. Буграстые пустыри, овраги, зеленеющие огороды. Бабы в пестрых платках, мужики, плетущиеся за плугом. Ребятишки подбрасывают камни под колеса авто.
— Цыц, паршивые!
Проселок, мягкая пыль. Колокольня. Река с крутыми изъезженными берегами. Болота. Легкий кустарник. Лес.
Внезапный спуск — и за ним: мох, осока, черные сосновые стволы. Серые сухие облака. Безотрадное карканье галок.
«Бенц» остановился. Товарищ Плотников встал, хлопнул рукавицей о рукавицу, осмотрелся.
— А мы не заблудились?
Но никто лучше его не мог знать дороги.
Опять зашуршали шины по песку. Направо, налево, впереди — пустырь без конца, черные сосны, березы и сухая трава. Почерневшие остатки строений, а дальше — опять пустырь. Безотрадное карканье галок и низко нависшие сухие облака.
Губы товарища Плотникова кривились чуть заметной усмешкой. «Бенц» свернул с дороги и пролетел в пустырь. Затормозил на неубранном хворосте и остановился.
Товарищ Плотников повернул к мистеру Бриджу широкое улыбающееся лицо и сказал:
— Украли!
Потом успокоительно и бодро:
— Н-ничего!
Мистер Бридж молчал, и ни один мускул не дрогнул на его хорошо тренированном лице.
И снова пошли: поля, перелески, луговины, ребятишки и бабы, и плетущиеся за плугом мужики. Чем-то знакомым пахнуло на мистера Бриджа: колокольня. Церковь с белой оградой, кладбище. Крыша барского дома.
Мистер Бридж мог увидеть: распоясанный босой мужик стоит посреди дороги, любуясь автомобилем. Кто может ехать в автомобиле? Губы привычно шепчут:
— Комиссары… Небось по налогу…
Но вот глаза его раскрываются страхом, он шепчет:
— Свят, свят, свят…
И пятится, растопырив руки.
Видел ли его мистер Бридж? Вряд ли. «Бенц» так быстро промчался мимо деревни.
— Может быть, неправильный адрес? — сказал управдел. — Все может случиться…
— Кто ликвидировал завод? — спрашивает товарищ Плотников, не обращая внимания на слова управдела, и на его губах нет добродушной улыбки.
— Я посмотрю… Бройде… Яков Семенович Бройде…
Вечером в квартиру Якова Семеновича звонили. Звонили настойчиво, властно. На звонок вышла полная декоративная дама и через цепочку спросила:
— Бройде? И я не знаю никакого Бройде…
В купе вагона международного общества из России в Англию едет представитель торгового дома «Джемс Уайт Компани лимитед» мистер Роберт Бридж.
На нем тот же широкий клетчатый сюртук, та же шляпа, так же курит он набитую необыкновенной крепости кепстеном трубку. Вот он снимает шляпу…
Но разве это мистер Бридж? Что сталось с почтеннейшим представителем почтеннейшей фирмы? Нет, это не мистер Бридж. Вот он провел рукой по вспотевшему лбу. Вяло опущенные губы. Подозрительный, бегающий взгляд.
Сумасшествие, мистер Бридж, сумасшествие…
Стук в купе. Плечи мистера Бриджа вздрагивают. Голова уходит в плечи. Мистер Бридж крадется к двери и полуоткрывает ее:
— Ариадна, это ты? — говорит он на чистом русском языке. — Я думал, ты не придешь…
Станция проходит за станцией. Вот серый полусгнивший помост. Доска с указательным перстом и надписью:
Кипяток…
Сонный носильщик. Молодой человек идет по путям с чемоданом…
Мистер Бридж закрывает окно и задергивает занавеску.
Поручик ЖуравлевПовесть с лирическими отступлениями
Начало
Летом тысяча девятьсот двадцать первого года в одной из южных газет довелось мне прочесть сообщение о смерти поручика Журавлева, и с той поры неоднократно пытался я описать историю его жизни, от ранних лет юности до безвременной гибели, и только повседневные заботы отвлекали меня от выполнения этой задачи.
Однажды совсем было взялся я за перо и уже вывел на листе заголовок, как неожиданный стук в дверь (а читателю известно, что ни в повестях, ни в романах не стучат в дверь без какого-либо, со стороны автора, тайного умысла) — неожиданный стук в дверь заставил меня оторваться от работы.
Как и следовало ожидать, в комнату вошел незнакомый господин, вежливо поклонился и не менее вежливо сказал:
— Кажется, я помешал вам?
Я был, как полагается, в недоумении, но врожденная деликатность не позволила мне спросить о причинах его неожиданного вторжения — вместо этого я сказал:
— Садитесь, пожалуйста!
Как сейчас вижу: сидим мы вдвоем — я у стола, он неподалеку от меня, и передо мною лежит лист бумаги с надписью: поручик Журавлев.
Так просидели мы ровно пятнадцать минут. Потом он заглянул в рукопись и сказал:
— Вы, по-видимому, близко знали поручика?
— Да, очень…
Тогда незнакомец быстро проговорил:
— Я тоже… Знаете, мне иногда кажется, что Журавлев и я — одно и то же лицо…
Я почувствовал легкий озноб, но, не выдав волнения, взглянул в лицо незнакомцу. Несомненно, я принял бы его за покойного поручика, если бы сам я…
Но об этом после. Незнакомец, как и полагается подобным, чересчур уж вводным, персонажам, тотчас исчез, но несомненное наличие несчастного поручика в живых расстраивало все мои планы.
И вот только теперь, через год, не без некоторой, впрочем, боязни — я начинаю:
Самое трудное в повести это — начало. Где то событие, от которого ведет счет своим дням поручик Журавлев?
Разве это рождение? И если так, то родился он совсем недавно, и когда впервые увидел он мир, было ему, может быть, двадцать пять человеческих лет. А может быть, это было двумя годами раньше, в сырой осенний вечер, когда впервые открыла перед ним жизнь неизведанность своих вольных, своих просторных дорог и сказала: «выбирай!»
Эго было в полночь. Год, месяц, число? Не знаю. Но это было как раз в полночь, и ветер, надрываясь, плясал за окном, а в комнате была лампа с зеленым абажуром.
И все-таки это не начало, ибо скрыто начало от человека и не имеет конца скорбная повесть его.
И поэтому
первая глава
нашей повести начнется с того момента, когда стал Журавлев офицером, и даже больше, когда он стал поручиком и никто не называл его иначе, как именно поручик Журавлев.
Поручик Журавлев появился на свет в мае месяце. В старых повестях описывают обыкновенно радость как самого новорожденного, так и его родных и знакомых, описывают тосты, речи и закуски — но сей необычный день был отмечен разве что бутылкой плохого пива и притом на вокзале, в ожидании поезда, — да и это не совсем так, ибо подобным же образом отмечались иные, менее важные дни как в жизни самого Журавлева, так и в жизни иных, менее важных для нашей, конечно, повести, людей.
Выпив бутылку вышеупомянутого пива, поручик занялся рассматриванием левого своего сапога с тем глубокомысленным видом, какого требует это занятие; и было на что посмотреть, так как сапог был действительно великолепный!
Еще в бытность Журавлева юнкером был он сшит у лучшего из питерских сапожников, и с ним вместе сшит был другой точно такой же сапог, и сшиты были оба сапога на славу.
Здесь, чтобы не забыть, отмечу, что в семнадцатом году, когда снял Журавлев шашку и шпоры и подарил и то и другое за ненадобностью солдату своей роты, младшему унтер-офицеру Иванову, выбранному тогда же, взамен Журавлева, ротным командиром, — и в то время сапоги еще оставались у него и служили верой и правдой некоторое, хотя и недолгое, время.