тарктике. Но туда много месяцев пути. Любые орогены на дороге теперь такие же люди, как и она, они скрывают свою сущность и пытаются выжить, как и прочие. Нет смысла им сбиваться в группу – это лишь повысит шансы быть обнаруженными.
На перекрестке Хоа выбирает дорогу, но по его хмурому лицу ты понимаешь, что это лишь догадка.
– Это близко, – говорит он тебе наконец вечером, когда ты ешь долгий хлеб с ореховой пастой, пытаясь не мечтать о чем-нибудь получше. Тебе начинает хотеться свежих овощей, но очень скоро они будут дефицитом, если уже не стали, так что лучше и не мечтать. Тонки где-то рядом, вероятно, бреется. В последние дни у нее закончилось какое-то биоместское снадобье, которое она держит в рюкзаке и пытается пить тайком от тебя, хотя тебе все равно, и теперь ей приходится каждые несколько дней сбривать щетину. Это делает ее раздражительной.
– Там полно орогенов, – продолжает Хоа. – Ничего за ними не вижу. Они как… как маленькие огни. Каждого отдельно легко видеть, как Нэссун, но когда они вместе, это очень яркий свет, и она либо очень близко к ним, либо ушла за них. Сейчас я не могу… – кажется, он ищет слова. Для каких-то вещей слов нет. – Я не могу, ну…
– Сэссить? – предлагаешь ты.
Он хмурится.
– Нет. Я не это делаю.
Ты решаешь не спрашивать, что он делает.
– Я не могу… не могу знать больше ничего. Яркий свет не дает сфокусироваться на одном маленьком огоньке.
– Сколько… – ты пропускаешь слово на случай, если вдруг вернется Тонки, – сколько их?
– Не могу сказать. Больше одного. Меньше деревни. Но еще больше идут туда.
Это беспокоит тебя. Не могут же все они гнаться за похищенными дочерьми и мужьями-убийцами.
– Почему? Откуда они знают, куда идти?
– Не знаю.
Что ж, и то хлеб.
Ты знаешь только то, что Джиджа отправился на юг. Но «юг» – это огромная территория, больше трети континента. Тысячи общин. Десятки тысяч квадратных миль. Куда он направляется? Ты не знаешь. А что, если он повернет на восток или на запад? Остановится?
У тебя возникает мысль.
– Они могли остановиться в том месте? Джиджа и Нэссун?
– Я не знаю. Они, однако, шли в том направлении. До того места я не терял их.
Ты ждешь, пока Тонки не вернется, и говоришь ей, куда ты идешь. Ты не говоришь ей почему, а она не спрашивает. Ты не рассказываешь ей также, чему навстречу ты идешь, потому что и сама не знаешь. Может, кто-то пытается создать новый Эпицентр. Возможно, существует какая-то инструкция. Как бы то ни было, хорошо снова иметь четкую цель.
Ты отбрасываешь ощущение тревоги, когда снова встаешь на дорогу, по которой, как ты надеешься, прошла Нэссун.
Суди их всех по их полезности: лидеров и здоровяков, плодовитых и мастеровитых, мудрых и смертоносных, и немногих Опор, чтобы охранять их всех.
14
Оставаться на месте. Ждать инструкций. Так гласит телеграмма из Юменеса.
Сиенит молча протягивает ее Алебастру, он смотрит на нее и смеется.
– Ну-ну. Начинаю думать, что ты только что заслужила очередное кольцо, Сиенит Ороген. Или смертный приговор. Увидим по возвращении.
Они в своей комнате в гостинице «Конец Зимы», обнаженные после обычного вечернего совокупления. Сиенит встает, голая, беспокойная, раздраженная, расхаживает по комнате. Она меньше, чем та, в которой они жили на прошлой неделе, поскольку их контракт с Аллией исполнен и город больше не платит за их размещение.
– Когда мы вернемся? – Она зло смотрит на него, ходя взад-вперед. Он совершенно расслаблен, длиннокостный позитив на фоне белого негатива кровати в тусклом свете сумерек. Глядя на него, она не может не думать о гранатовом обелиске – он такой же невозможный, нереальный, невероятный. Она не может понять, почему он не встревожен.
– Что за хрень – «оставаться на месте»? Почему нам не позволяют вернуться?
Он цыкает на нее.
– Что за язык! Ты была такой правильной девочкой в Эпицентре. Что случилось?
– Ты случился. Отвечай на вопрос!
– Может, хотят дать нам отдохнуть. – Алебастр зевает и тянется за фруктом в сетке прикроватной тумбочки. Последнюю неделю они сами платят за свою еду. Но хотя бы теперь он ест без напоминаний. Скука хорошо на него влияет. – Какая разница, где мы будем убивать время – здесь или по дороге в Юменес, Сиен? Здесь мы хотя бы живем с удобствами. Ложись.
Она скалится.
– Нет.
Он вздыхает.
– Отдохнуть ложись. На сегодняшнюю ночь мы свой долг выполнили. Огни подземные, может, мне выйти, чтобы ты могла помастурбировать? Тебе лучше станет?
На самом деле да, но она не хочет признаваться ему в этом. В конце концов она возвращается в постель, поскольку делать больше нечего. Он протягивает ей апельсиновый ломтик, и она берет его, поскольку это ее любимый фрукт и здесь они дешевы. Много аргументов за то, чтобы жить в прибрежной общине, думает она уже не первый раз с момента их приезда. Мягкий климат, хорошая еда, низкие цены, люди со всех концов света, приезжающие в порт, чтобы путешествовать или торговать. И океан – такой прекрасный, завораживающий, она может часами стоять у окна и смотреть на него. Если бы только города Побережья не сносило раз в несколько лет цунами… ладно.
– Я просто не понимаю, – говорит она уже в стотысячный раз. Бастеру, наверное, до чертиков надоело слушать ее нытье, но ей просто больше нечего делать, так что пусть терпит. – Это какое-то наказание? Я не должна была наткнуться на эту ржавую летучую хрень, спрятанную на дне гавани по время обычной работы по расчистке коралла? – Она всплескивает руками. – Как будто кто-то мог это предвидеть!
– Скорее всего, – говорит Алебастр, – тебя просто хотят иметь под рукой, когда понаедут геоместы, на случай, если образуется какая-то работа для Эпицентра.
Он уже говорил это и прежде, и она понимает, что это, наверное, правда. Город уже кишит геоместами – и археоместами, и биоместами, и камнелористами. Даже несколько докторов приехали для изучения влияния обелиска на население Аллии. Конечно же, понаехали шарлатаны и чокнутые, всякие там металлористы, астрономесты и прочие представители мусорных наук. Любой с минимальным образованием или хобби изо всех общин этого и соседнего квартентов. Сиенит и Алебастр сумели получить комнату только потому, что именно они обнаружили обелиск, и потому, что сняли комнату заранее – сейчас все гостиницы и меблированные комнаты в квартенте переполнены.
Прежде до этих клятых обелисков никому дела не было. Но никто и никогда не видел его висящим так близко над центром крупного города, да еще с дохлым камнеедом внутри.
Но кроме расспросов Сиенит по поводу ее мнения насчет поднятия обелиска – ее уже начинает корчить всякий раз, как ей представляют очередного Какого-то Инноватора Откуда-то – никто ничего больше от Сиенит не хочет. Это хорошо, поскольку у нее нет полномочий вести переговоры от имени Эпицентра. Это мог бы сделать Алебастр, но она не хочет, чтобы он торговался с кем бы то ни было по поводу ее услуг. Она не думает, что он нарочно подпишет ее на то, что ей не нравится, он же не полный дурак. Таковы нормы.
Что хуже, она не до конца доверяет Алебастру. Она не видит смысла в том, чтобы оставаться здесь. Эпицентр должен хотеть ее возвращения в Экваториали, где ее смогут допросить в Седьмом университете в присутствии имперских ученых и где старшие смогут оценить, сколько будет стоить для исследователей разговор с ней. Они должны хотеть сами поговорить с ней, чтобы лучше понять ту странную силу, которая уже трижды давала ей себя ощутить и которая, как она в конце концов понимает, каким-то образом исходит из обелисков.
(И еще с ней должны хотеть пообщаться Стражи. У них есть свои тайны. И больше всего ее беспокоит, что они не проявляют интереса.)
Алебастр предупредил ее не говорить об этом. Никто не должен знать, что ты способна связываться с обелисками, сказал он на следующий день после происшествия. Тогда он был еще слишком слаб после отравления, едва способен вставать с постели. Оказалось, что он был слишком вымотан орогенистически, чтобы сделать что-нибудь, когда она подняла обелиск, несмотря на то что она хвасталась перед Азаэль его дистанционными возможностями. Но как бы он ни был слаб, ему достало сил схватить ее за руку и заставить слушать себя. Говори всем, что ты просто пыталась сместить пласт, и эта штука выскочила сама, как пробка, из-под воды. Даже наши этому поверят. Это просто очередной бессмысленный артефакт какой-то очередной мертвой цивилизации, и никто не будет расспрашивать тебя, если ты не дашь повода. Так что не разговаривай об этом. Даже со мной.
Конечно, от этого ей еще сильнее хочется об этом поговорить.
Но когда она попыталась заговорить об этом после того, как Бастер оправился, он так на нее зыркнул, что она поняла намек и перешла к другой теме.
И это злит ее больше, чем что-либо еще.
– Хочу пройтись, – говорит она в конце концов и встает.
– Отлично, – Алебастр потягивается и встает, она слышит, как хрустят его суставы. – Я иду с тобой.
– Я не просила компании.
– Нет. – Он опять улыбается ей, но на сей раз жестко. Она начинает ненавидеть такую улыбку. – Но если ты собираешься погулять одна, вечером, в чужом городе, где одного из нас уже пытались убить, то тебе лучше иметь компанию.
Сиенит вздрагивает.
– А.
Но это другая тема, о которой они не могут говорить, не потому что Алебастр запрещает, а потому что никто из них ничего толком не знает и может только строить догадки. Сиенит хочется верить в самое очевидное – кто-то на кухне просто недостаточно опытен. Но Алебастр указал ей на одну нестыковку – никто в этой гостинице или городе не почувствовал себя плохо. Сиенит думает, что этому тоже есть простое объяснение – Азаэль велела поварам отравить только еду Алебастра. Разозленные Лидеры склонны к такому, по крайней мере, если судить по рассказам о них, изобилующим отравлениями и изощренной тайной злобой. Сиенит больше нравятся истории о Стойких, преодолевающих невероятные сложности, и Селектах, спасающих жизнь путем хитрого политического брака и стратегической репродукции, или об Опорах, решающих свои проблемы с честной жестокостью.