. Яростно.
Не в первый раз Сиен задает себе вопрос: перед кем ответственны Стражи?
Пока она размышляет над этим, они подходят к бухточке и останавливаются у перил. Бульвар здесь кончается, булыжник его мостовой скрывается под песком, далее идут деревянные мостки с перилами. Неподалеку от них другой песчаный пляж вроде того, который они уже видели. Дети бегают вверх-вниз по ступенькам мостков, играют и верещат, а за ними шумная компания женщин купается нагишом. Она замечает какого-то мужчину, который сидит на перилах ниже того места, где они стоят, лишь потому что он без рубашки и смотрит на них. Первое на мгновение привлекает ее внимание, затем она вежливо отводит взгляд, поскольку Алебастр не очень-то туда смотрит и потому что недавно у нее был секс, который ей действительно понравился. На последнее она не обратила бы внимания, поскольку в Юменесе прохожие на нее постоянно пялятся.
Но.
Она стоит у перил с Бастером, беззаботная, какой уже давно не была, слушая смех играющих детей. Трудно сосредоточиться на том таинственном моменте, о котором они с Алебастром разговаривали. Политика Юменеса так далека отсюда, загадочна, но неважна и неприкосновенна. Как обелиск.
Но.
Она запоздало осознает, как напрягся рядом с ней Алебастр. И хотя он смотрит на берег и детей, она знает, что он смотрит не на них. Затем до нее, наконец, доходит, что люди в Аллии не пялятся ни на кого, даже на пару черных мундиров во время вечерней прогулки. Не считая Азаэль, большинство людей этой общины слишком воспитанны для такого.
Потому она снова смотрит на человека на перилах. Он улыбается ей, почти мило. Он старше ее лет на десять, и у него великолепное тело. Широкие плечи, красивые дельтовидные мышцы под безупречной кожей, совершенная узкая талия.
Винно-красные брюки. И сброшенная на перила рубашка, которую он снял для того, чтобы позагорать на солнышке, тоже винно-красная. И лишь потом она осознает знакомый зуд в сэссапинах, говорящий о присутствии Стража.
– Твой? – спрашивает Алебастр.
Сиенит облизывает губы.
– Я надеялась, что твой.
– Нет. – Затем Алебастр устраивает шоу, делает шаг вперед, кладет руки на перила, наклоняет голову, словно хочет опереться на них и потянуть плечи. – Не давай ему прикоснуться к тебе голой кожей.
Это едва слышный шепот. Затем Алебастр выпрямляется и поворачивается к молодому человеку.
– Что-то задумал, Страж?
Страж тихо смеется и спрыгивает с перил. Он как минимум наполовину побережник, смуглый и курчавый, немного бледноват, но в остальном похож на жителей Аллии. Нет. Он полностью теряется среди них, на первый взгляд, но есть в нем нечто неопределенное, как во всех Стражах, с которыми Сиенит имела несчастье взаимодействовать. Никто в Юменесе никогда не спутает Стража с орогеном или глухачом. В них есть нечто, что замечают все.
– Вообще-то да, – говорит Страж. – Алебастр Десятиколечник. Сиенит Четырехколечница. – Одно это заставляет Сиенит скрипнуть зубами. Она предпочла бы Ороген, если уж надо назвать что-то, кроме имени. Стражи, конечно, прекрасно понимают разницу между десяти- и четырехколечником. – Я Эдки Страж Исполнитель. У вас было много работы.
– Как нам и подобает, – отвечает Алебастр, и Сиенит смотрит на него с невольным удивлением. Она никогда не видела, чтобы он был напряжен таким образом. У него выступили жилы на шее, пальцы на руках растопырены, словно готовы… к чему? Она не понимает, почему ей пришло в голову слово «готов». – Как видишь, мы выполнили поручение Эпицентра.
– О, да. Отличная работа. – Эдки почти небрежно переводит взгляд на это наклонное, пульсирующее несчастье под названием обелиск. Но Сиенит смотрит ему в лицо. Она видит, как улыбка Стража исчезает, словно ее и не было. Это нехороший знак. – Лучше бы вы выполнили только ту работу, которую вам велели выполнить. Ты очень своеволен, Алебастр.
Сиенит хмурится. Даже здесь ее унижают.
– Это сделала я, Страж. Какая-то проблема с моей работой?
Страж удивленно поворачивается к ней, и в этот момент Сиенит понимает, что совершила ошибку. Большую, поскольку его улыбка не возвращается.
– Ты? Правда?
Алебастр шипит, и – клятая Земля – она чувствует, как он вгоняет свое сознание в пласты, поскольку оно заходит невероятно глубоко. Его сила заставляет дрожать все ее тело, не только сэссапины. Она не может следовать за ним – он перехлестывает ее дальнодействие в мгновение ока, легко достигая до магмы, хотя это несколько миль в глубину. И его контроль над всей этой чистой энергией земли совершенен. Изумителен. Он легко может сдвинуть гору.
Но зачем?
Страж внезапно улыбается.
– Страж Лешет передает привет, Алебастр.
Пока Сиенит пытается разобраться во всем этом и с тем фактом, что Алебастр готов схватиться со Стражем, Алебастр застывает.
– Вы нашли ее?
– Конечно. Мы должны поговорить о том, что ты с ней сделал. И скоро.
Внезапно – Сиенит не знает, откуда он его достал и когда, – в его руке черный стеклянный нож. У него широкое, но до смешного короткое лезвие, всего пара дюймов. Его с трудом можно вообще назвать ножом.
Что, ржавь все это побери, он собирается им делать, ногти нам подстричь?
И прежде всего, почему он направляет оружие на двух имперских орогенов?
– Страж, – начинает было она, – может, тут какое-то недора…
Страж что-то делает. Сиенит моргает, но картина не меняется – они с Алебастром стоят перед Эдки на мостках, исчерченных тенями и залитых кровавым светом заката, за ними играют дети и старые женщины. Но что-то изменилось. Она не понимает что, пока Алебастр не издает кашляющего звука и не бросается на нее, сбивая ее с ног и отшвыривая на несколько футов.
Сиенит никогда не понять, как такой хилый человек сумел уронить ее. Она сильно ударяется о доски, выбивая воздух из легких, сквозь туман видит, как некоторые из игравших неподалеку детей останавливаются и смотрят. Один из них смеется. Она с трудом встает на ноги, полная ярости, готовая выругать Алебастра на чем Земля стоит.
Но Алебастр тоже лежит на земле всего в паре футов от нее. Он лежит на животе, не сводя с нее глаз, и издает странные звуки. Тихие. Рот его широко раскрыт, но из него выходит какой-то писк, как у детской игрушки или альвеол металлориста. Он дрожит с ног до головы, словно не может больше ничего, что нелепо, поскольку с ним все в порядке. Сиен не знает, что и думать, пока до нее внезапно не доходит – он кричит.
– С чего ты решил, что я буду целиться в нее? – Эдки не сводит глаз с Алебастра, и Сиенит пробирает дрожь, поскольку на лице его она читает глумливую радость, даже удовольствие, а Алебастр лежит, беспомощно вздрагивая… а нож, который был в руке Эдки, торчит в плече Алебастра. Сиен ошарашенно смотрит, не понимая, как не заметила его раньше. Он так выделяется на фоне черной рубашки Алебастра. – Ты всегда был глупцом, Алебастр.
Теперь в руке Эдки новый кинжал. Он длинный и угрожающе узкий. Пугающе знакомый.
– За что… – Сиенит неспособна думать. У нее саднят руки, когда она ползет по доскам, пытаясь встать на ноги и удрать одновременно. Она инстинктивно тянется к земле и тут понимает, что сделал Страж, поскольку там нет ничего. Она не может сэссить землю глубже чем на пару футов у себя под руками и спиной, ничего, кроме песка, соленого ила и червей. Когда она пытается проникнуть глубже, в сэссапинах начинается неприятный звон. Это как ушибить локоть и перестать чувствовать пальцы. Словно часть ее сознания уснула. Она будет зудеть и вернется, но пока там ничего нет.
О таком шептались гальки, после того как тушили свет. Все Стражи странные, но вот что делает их такими, какие они есть: они как-то умеют прерывать орогению усилием воли. А некоторые из них особенно странные, обученные быть страннее прочих. Некоторым из них не дают опекать орогенов и никогда не подпускают к необученным детям, потому что даже соседство с ними опасно. Эти Стражи только выслеживают исключительно сильных провинившихся орогенов, и когда находят их… Сиенит никогда особенно не хотела знать, что они делают, но, похоже, сейчас узнает. Огонь подземный, она глуха к Земле, как большинство стариков со ржавыми мозгами. Вот так чувствуют себя глухачи? Это все, что они ощущают? До этого момента она всю жизнь завидовала их нормальности.
Но.
Когда Эдки приближается к ней с кинжалом наготове, она видит его глаза, тот прищур, ту жесткость рта, которые заставляют ее подумать о том, как она чувствует себя во время сильных головных болей. И это заставляет ее выпалить:
– Ты… с тобой все в порядке?
Она понятия не имеет, почему так спросила.
Эдки склоняет голову набок, на его лице вновь возникает улыбка, ласковая и удивленная.
– Ты так добра, малышка. Со мной все в порядке. Все в порядке.
Он продолжает надвигаться.
Она снова отползает, снова пытается встать на ноги, пытается дотянуться до силы, и ничего ей не удается. Даже если бы и удалось – он Страж. Ее обязанность – повиноваться. Ее обязанность – умереть, если он пожелает.
Это неправильно.
– Пожалуйста, – в отчаянии говорит она вне себя. – Мы же не сделали ничего дурного, я не понимаю, не понимаю…
– Тебе и не надо понимать, – говорит он с бесконечной добротой. – Тебе нужно сделать только одну вещь. – И он делает выпад, целясь ей в грудь.
Позже она осознает последовательность событий.
Позже она осознает все, что произошло в одно мгновение. Но сейчас это происходит медленно. Время теряет смысл. Она видит только кинжал, огромный и острый, его кромки блестят в угасающем свете заката. До нее это доходит постепенно, милосердно, вымывая из нее порожденный долгом ужас.
Это никогда не было правильным.
Она осознает только шершавые доски под пальцами и беспомощные крохи тепла и движения – и это все, что она может сэссить под деревом. Но этим она не сможет сдвинуть даже гальку.