– И у кого была возможность послать Стража убить…
Выследить десятиколечника. До усрачки напугать четырехколечника.
– Все Стражи – убийцы, – с горечью говорит он. – А у кого есть власть приказывать Стражу, я не знаю. – Алебастр пожимает плечами. – Ходят слухи, что Стражи подчиняются Императору – то есть это последняя власть, которая у него осталась. Или это ложь, и юменесские семьи Лидеров контролируют их, как и все остальное. Или ими управляет сам Эпицентр? Без понятия.
– Я слышала, что они сами себя контролируют, – говорит Сиен. – Возможно, это все пересуды галек.
– Возможно. Стражи так же незамедлительно расправляются с глухачами, как и с роггами, когда им надо сохранить свои тайны или если глухач просто встал у них на пути. Если у них есть иерархия, то знают ее только сами Стражи. А вот как они делают то, что делают… – Он делает глубокий вдох. – Это какая-то хирургическая процедура. Все они дети рогг, но сами не рогги, поскольку в их сэссапинах есть что-то, отчего эта процедура действует на них лучше. Какой-то имплант. В мозг. Одному Земле известно, как они об этом узнали и когда начали такое делать, но это позволяет им отключать орогению. И дает другие способности. Куда худшие.
Сиенит ежится, вспоминая звук разрывающихся сухожилий. Ладонь ее руки пронзает резкая боль.
– Однако он не пытался тебя убить, – говорит она. Она смотрит на его плечо, которое до сих пор заметно темнее, чем рубашка, хотя, наверное, от движения присохшая кровь выкрошилась, и ткань уже не прилипает к ране. Там свежая кровь – видимо, снова кровоточит, но, по счастью, не сильно.
– Этот нож…
Алебастр кивает.
– Это фишка Стражей. Они кажутся сделанными из обычного стекла, но это не так. Они, оказавшись в теле орогена, каким-то образом разрушают то, что делает нас такими, какие мы есть. Как это делают сами Стражи. – Он вздрагивает. – Никогда не знал, как это ощущается – жжет, как огнем подземным. Нет, – быстро говорит он, не давая Сиенит открыть рот. – Я не знаю, почему он пырнул меня. Он и так уже оглушил нас обоих, я был так же беспомощен, как и ты.
Вот оно. Сиенит облизывает губы.
– Ты можешь… ты все еще…
– Да. Это проходит через несколько дней. – Он улыбается, видя облегчение на ее лице. – Я же говорил, я уже так сталкивался со Стражами.
– Почему ты велел мне не позволять ему прикасаться ко мне? Обнаженной кожей?
Алебастр замолкает. Сиенит поначалу думает, что он снова уперся, но затем смотрит на его лицо и видит тень на нем. Потом он моргает.
– Когда я был моложе, знал другого десятиколечника. Когда я был… Он был чем-то вроде ментора. Как Шпат для тебя.
– Шпат не… Ладно, не бери в голову.
Он все равно не слышит ее, погрузившись в воспоминания.
– Я не знаю, почему так случилось. Но однажды мы гуляли в Кольце, просто наслаждались прекрасным вечером… – Он резко замолкает, затем смотрит на нее с кривой, почти болезненной усмешкой. – Мы искали место, где могли бы поговорить наедине.
О. Возможно, это кое-что объясняет.
– Понимаю, – не к месту говорит она.
Он кивает, тоже не к месту.
– Как бы то ни было, появился тот Страж. Без рубашки, как тот, которого ты видела. Он ничего не сказал, зачем он здесь. Он просто… напал. Я даже не видел как, все так быстро случилось. Как в Аллии. – Бастер проводит рукой по лицу. Он захватил Гессонита[5] удушающим приемом, но недостаточно сильно, чтобы по-настоящему задушить его. Ему нужен был контакт кожа-к-коже. Затем он просто держал Гесса и скалился, пока все происходило. Как будто это было самое прекрасное зрелище в мире, эта ломка.
– Что? – она почти не хотела знать этого и все же хотела. – Что делает кожа Стража?
Челюсти Алебастра сжимаются, играют желваки.
– Она обращает твою орогению внутрь тебя. Так мне кажется. Не знаю, как лучше объяснить. Но все то внутри нас, что может сдвигать тектонические плиты, запечатывать разломы и все такое прочее, вся та сила, с которой мы рождены… Стражи все это направляют на нас.
– Я… я не…
Но орогения не действует на плоть напрямую! Если бы было так…
…О.
Он замолкает. На сей раз Сиенит не подталкивает его.
– Да. Так-то вот. – Алебастр качает головой, затем смотрит на деревню в скале. – Идем?
После такого рассказа трудно идти.
– Бастер. – Она показывает на свой мундир, пыльный, но в котором все еще можно узнать черную форму имперского орогена. – Сейчас каждый из нас в лучшем случае гальку сдвинуть с места может. А этих людей мы не знаем.
– Понимаю. Но у меня болит плечо, я хочу пить. Ты тут нигде текучей воды не видишь?
Нет. И пищи тоже. И вернуться назад, на материк, вплавь через такую ширь воды просто невозможно. И это еще если бы Сиенит умела плавать, а она не умеет, и если бы океан не кишел чудовищами из сказок, а они, вероятно, реальные.
– Ладно, – говорит она и протискивается вперед. – Дай мне поговорить с ними первой, чтобы нас не грохнули из-за тебя. – Чокнутый ржавень.
Алебастр коротко хихикает, словно услышал ее невысказанную мысль, но не возражает и продолжает спускаться следом за ней.
В конце концов лестница переходит в ровный резной карниз, который огибает стену утеса где-то в ста футах над самым высоким урезом воды. Сиен догадывается, что в результате такого высокого расположения поселение неуязвимо для цунами. (Конечно, она не может быть уверена. Вся эта вода странная для нее.) Возможно, это еще из-за отсутствия защитной стены, хотя сам океан – прекрасная защита для этой… общины, если ее так можно назвать, от всех чужаков. Внизу, на приколе возле причала, который выглядят как груда камней, на которые кое-как навалены доски, болтаются около десятка лодок. Уродливо и примитивно по сравнению с Аллией, с ее ровными пирсами и пилонами, однако эффективно. И сами лодки выглядят странно, по крайней мере по сравнению с теми, которые она видела. Некоторые простые, изящные, выглядящие так, будто вырезаны из цельного ствола дерева, с балансирами по обе стороны. Другие больше и с парусами, но они совершенно непохожи на то, к чему она привыкла.
Вокруг лодок суетятся люди, таскают корзины, другие трудятся над хитроумной оснасткой парусов на одной из них. Они не смотрят вверх – Сиенит едва справляется с желанием окликнуть их. Но их с Алебастром все равно уже успели заметить. У входа первой из пещер впереди – теперь, когда они на одном уровне с ними, видно, какие они огромные, – начинают собираться люди.
Сиенит облизывает губы и набирает в грудь воздуха, когда они подходят ближе. Они не выглядят враждебно.
– Привет, – говорит она и ждет. Никто не пытается убить ее на месте. Пока все хорошо.
Около двадцати человек смотрят на Сиенит и Алебастра по большей части удивленно. В основном это дети разного возраста, несколько подростков помоложе, горстка старших и киркхуша на поводке, которая настроена дружелюбно, судя по вилянию ее короткого хвоста. Эти люди явно с Восточного побережья, высокие и темнокожие, как Алебастр, хотя с небольшой долей людей посветлее, и она замечает минимум одну пепельную шевелюру, качающуюся на ветру. В лицах их нет тревоги, что тоже хорошо, хотя у Сиен складывается впечатление, что они не привыкли нападать на гостей врасплох.
Затем вперед выходит мужчина с видом Лидера – или просто лидер. И говорит нечто совершенно непонятное.
Сиен непонимающе смотрит на него. Она не может даже сказать, что это за язык, хотя он чем-то ей знаком. Затем – о, ржавь клятая – Алебастр резко подается вперед и отвечает что-то на этом же языке, и все сразу пересмеиваются, перешептываются и расслабляются. Все, кроме Сиенит.
Она зло смотрит на него.
– Перевод!
– Я сказал им, что ты боишься, что они нас убьют, если я заговорю первым.
Ей хочется убить его на месте.
Они начинают разговаривать, люди из этой деревни и Алебастр, а Сиенит остается только стоять и делать вид, что она ничуточки не раздосадована. Алебастр делает паузы, когда может, чтобы переводить, хотя порой запинается – они говорят действительно слишком быстро. Ей кажется, что он обобщает. Много. Но она узнает, что это поселение называется Миов, и человека, шагнувшего к ним, зовут Харлас, и он их вождь.
Да, еще они пираты.
– Тут невозможно выращивать пищу, – объясняет Алебастр. – Чтобы прожить, они делают то, что приходится.
Это уже позже, после того как жители Миова пригласили их в сводчатые пещеры, из которых состоит их община. Она полностью находится в утесе – неудивительно, поскольку остров представляет собой практически колонну однообразного камня. Некоторые пещеры природные, некоторые выдолблены в камне непонятным способом. И все они удивительно красивы, с искусно вырезанными сводами, арками акведуков вдоль многих стен и достаточным количеством ламп и факелов, чтобы не ощущать клаустрофобии. Сиен не нравится ощущение всех этих тонн камня над головой, когда ждешь, что они рухнут на тебя во время очередного толчка, но если уж приходится торчать в ловушке, так хоть в уютной.
Миовиты поселили их в гостевом доме – или, скорее, некоторое время пустующем и не особо разрушенном. Им с Алебастром выделяли пищу с общего костра, дали доступ к общинным баням и выдали пару смен одежды в местном стиле. Им даже обеспечили некое подобие приватности, хотя это затруднительно, поскольку любопытные дети постоянно заглядывают в незастекленные окна их пещеры, смеются и разбегаются. Это почти мило.
Сиен сидит на груде сложенных одеял, которые, видимо, специально предназначены для сидения, и смотрит, как Алебастр обматывает полоской чистой ткани свое раненое плечо, держа другой конец в зубах, чтобы затянуть ее. Он мог бы попросить ее помочь. Но он не просит, потому она не предлагает.
– Они почти не торгуют с материком, – продолжает он, возясь с повязкой. – Реально они могут предложить только рыбу, а у общин Побережья ее полно. Потому миовиты пиратствуют. Они нападают на корабли на торговых путях или облагают данью общины взамен за защиту от нападений – да-да,