Идем к озеру Мандара. Оно небольшое, круглое, примерно 500 метров в диаметре. На берегу, заросшем травой, замечаю несколько деревянных форм для изготовления кирпичей. Большинство домов в оазисе сложено из этих кирпичей, в состав которых входит серый озерный ил с переливающимися на солнце соляными кристаллами. Геродот, рассказывая о жителях внутренних районов Ливии, отмечает, что в холмистой песчаной пустыне через каждые десять дней пути встречаются соляные копи и возле них людские поселения. «Жилища всех этих людей строятся из глыб каменной соли. Эта часть Ливии совершенно не орошается дождями, а в случае дождя ведь стены [хижин] из соли не могли бы выдержать. Добываемая там [из земли] соль с виду белого и пурпурного цвета»[40]. Речь, конечно, идет о кирпичах, которые изготавливались именно в таких формах из озерного ила с большой примесью соли.
Мы спрашиваем, есть ли в озере рыба. Нет, рыбы нет. А водятся красные рачки? Да, водятся, и не колеблясь Али лезет в воду в своих желтых полуботинках. Он стоит к нам спиной, и нам не видно, кого он ловит. Затем Али подходит к нам и, разжимая ладонь, показывает раздавленного красного мотыля. Так вот он, красный рачок. Других здесь не водится. У меня не поворачивается язык спросить, едят ли его местные жители, и так все ясно — не едят. Еще одна легенда про Сахару умирает на наших глазах от соприкосновения с реальностью.
Али ведет нас дальше, к источнику. Проходим мимо крепких финиковых пальм. Мелкие красно-черные плоды собраны в кучки. Эти финики идут на корм скоту, а люди их едят если только от голода. Участки обработанной земли отгорожены друг от друга пальмовыми плетнями. Где-то блеют овцы, видны крошечные участки, засаженные клевером, ячменем, кукурузой. Вот и источник. Яма глубиной 5 метров сходит вниз на конус. Внизу кое-где блестит замусоренное финиками и палками зеркало воды. Примерно в 100 метрах отсюда находится второй источник. Есть еще и третий. Сейчас вода из этих источников идет только на орошение.
Скважина за пределами оазиса — мы проезжали мимо бетонной будки, закрывающей скважину, — полностью обеспечивает жителей оазиса хорошей питьевой водой.
Али говорит, что в 2 километрах отсюда расположено другое озеро, более глубокое и красивое. Называют его Умульма (Мать воды). В подтверждение своих слов он рассказал, что несколько лет назад здесь побывала группа французских туристов. Один из них, самый предприимчивый, сделал фотографии, которые продавал как видовые открытки в гостиницах Триполи. От Али мы узнали, что третье озеро тоже существует, но находится далеко, примерно в 40 километрах отсюда.
Озеро Умульма имеет продолговатую форму и высокие берега. В некоторых местах прямо у воды растут пальмы. Стального цвета вода непосредственно переходит в желтый песок пустыни. Создается впечатление какого-то фантастического, инопланетного пейзажа. Жителей вокруг озера нет, и поэтому его берега чисты и не тронуты приметами цивилизации.
Несколько раз в год сюда из Мандары приезжают собрать урожай фиников и обработать новые саженцы. Пресная вода близко, всего в полуметре от поверхности земли. Али подводит нас к саженцам пальм, почти засыпанным песком. Учитель встает на колени перед какой-то ямой глубиной около 70 сантиметров и, выбросив из нее десяток «бадрана» (скарабеев), руками начинает быстро-быстро рыть песок. После нескольких горстей мы видим невероятное: песок прямо на глазах набухает, темнеет, и вода скапливается в небольшом углублении. Я приседаю и, окунув палец в воду, облизываю его, чтобы убедиться, что она пресная, не из соседнего озера.
Этот эпизод, поразивший нас, тем не менее оказался не столь уж необычным. Тот же Елисеев рассказывает, что во время путешествия в Гадамес его караван остановился в котловине Айн-Тайба, около грязного озерка, где плавало несколько трупов животных, распространявших вокруг тяжелое зловоние. Однако, отойдя на несколько десятков метров от этого озерка, трое проводников своими длинными ножами выкопали небольшую ямку, и скоро в нее набралась вода. Профильтрованная через почву, она была приятна на вкус, хотя и имела легкий запах сероводорода[41].
Видимо, отсутствие людей сделало этот уголок прибежищем для немногочисленных обитателей пустыни. Среди зарослей серыми стрелками мелькают ящерицы, которых здесь называют «сахлия». Большой черный ворон кругами парит над нашими машинами. Али говорит, что к озеру приходят шакалы и пустынные лисы (фенек), а иногда и газели.
Уезжать с озера Умульма, этой сказки наяву, совершенно не хочется. Но наши болгарские проводники нас торопят: к полудню в Сахаре поднимается ветер, метет песчаная поземка, небо затягивается серой пыльной пеленой, скрывающей солнце, и рисковать не стоит.
Святой обычай гостеприимства требует визита в дом учителя. Его небольшая хижина сплетена из пальмовых ветвей и обмазана серым озерным илом. В центре двора, также обнесенного пальмовыми ветвями, стоят хозяйственные постройки. Через небольшое окно со ставнями открывается вид на крутой склон дюны с остовом застрявшей в песке автомашины. Видно, какой-то смельчак пытался съехать к озеру по этому склону и застрял намертво.
Прямо на пол брошено несколько тюфяков, служащих постелью. Здесь же стоят небольшой японский телевизор, радиоприемник и холодильник. Судя по всему, Али холост и женщина не убирает его скромную обитель. Пытаясь хоть как-то навести порядок, он неистово бьет ладонями по матрацам, поднимая тучи красной пыли, которая толстым слоем покрывает его постель. Запыхавшийся парень приносит целый ящик пепси-колы и других напитков. Нам не очень удобно пить эту воду, которая привезена издалека и поэтому стоит, наверно, очень дорого. Али настаивает и побеждает в этом коротком споре:
— Когда я приеду в Джерму или Триполи и приду к вам в гости, то не дотронусь ни до еды, которую вы мне предложите, ни до чая, который вы мне нальете.
Открываем бутылки и пьем прямо из горлышка, теплую сладкую воду. Улыбка расползается на потном лице Али, и мы видим перед собой молодого белозубого парня, весьма довольного встречей, скрасившей его унылое существование в заброшенном сахарском оазисе. Он сбрасывает пиджак и подсаживается к нам, готовый рассказать о своем житье-бытье здесь, у озера Мандара, в Великой пустыне.
Али работает в деревне уже четыре года. Один раз в год он выезжает в Триполи, два-три раза — в Себху и гораздо чаще — в Джерму. Поездки эти носят деловой характер: то речь идет о бурении артезианской скважины в оазисе, то о присылке учебников для школы, то об устройстве в больницу заболевших жителей и многом-многом другом. Хотя Али формально является только директором школы, он единственный в Мандаре по-настоящему грамотный человек, который и взвалил на свои плечи заботы по разным, далеким от школьных дел проблемам.
Али отшучивается при наших вопросах по поводу его женитьбы. Мы понимаем, что он — туарег и назначен сюда из города Убари и что поэтому найти девушку, которая бы отправилась с ним в Сахару, трудно, а из местных невест в оазисе, по-видимому, в силу племенных традиций и существующих на этот счет предписаний он вряд ли может подобрать себе невесту. Так и остается учитель Али одиноким в своем доме на берегу озера Мандара. Правда, он собирается приехать в Советский Союз: а вдруг ему повезет и он у нас найдет себе невесту? По его словам, у него есть друг, ливийский военнослужащий, который после учебы в СССР вернулся на родину с русской женой.
Приближается полдень, и резкий, порывистый ветер с грохотом гоняет по двору пустую консервную банку. Выходим из дома и видим, что песок на дюнной горе, где застряла автомашина, начинает опасно завихриться. Наши провожатые уже волнуются: обратную дорогу будет трудно найти, так как песок занесет огромные «восьмерки», которые мы рисовали автомашинами на ровных пространствах по дороге к озерам. Али тоже смотрит на небо, усмиряет консервную банку и даже не уговаривает нас остаться. Всем ясно, что нужно спешить и, если мы не тронемся в обратный путь в ближайшие полчаса, нам придется оставаться до следующего утра.
Наши «джипы» пробиваются назад, в Джерму, сквозь песчаную пургу. «Восьмерки» уже занесены, но водители угадывают путь по каким-то неведомым мне приметам. Видимость очень низкая. (Вспоминаю, что во время пыльной бури в апреле 1979 года в прибрежном районе Мерса-эль-Брега видимость, по данным наших специалистов, составляла всего 50 метров.) Только сейчас, оказавшись в закрытом металлическом кузове японского вездехода, едущего по пустыне, я вдруг понял, какое значение имеет закрепление движущихся песков, которые наступают на плодородные земли (спорной Африки и ежегодно отбирают у человека гысячи гектаров плодородных земель.
Борьба с этим национальным бедствием ведется в разных странах различными способами. В Ливии предпринимались попытки закрепления песков путем разбрызгивания нефти и ее отходов, однако эти меры не получили широкого развития в силу опасности нарушения экологического равновесия и токсичности нефти. ('обственно говоря, закрепление песков осуществляется только на побережье Ливии. Делать это в Сахаре безнадежно.
Как мне стало известно уже в Триполи, для закрепления песков используются псаммофиты (греч. psámnios — «песок», phyton — «растение»), приспособленные к жизни на подвижных песках. Густая сеть полос псаммофитов укрепляет рельеф, задерживает передвижение песка и выдувание почвы. Однако эти заградители эффективны лишь в течение 10–12 лет. Наиболее прочное закрепление песчаных дюн обеспечивается благодаря посадкам различных видов акаций, эвкалиптов и касторового дерева (Ricinus communis). В Ливии можно наблюдать, как весной проводится кампания посадок деревьев по всей стране, в которой принимает участие все население. А если попробовать это сделать в Сахаре? Правда, какие-то шаги в этом направлении уже предприняты. Даже ферму Магнуса можно при определенной натяжке рассматривать как шаг к освоению пустыни и задержанию передвижения песков. Все ли мероприятия дороги, но следует иметь в виду, что з