Я и сам, взирая на эти совершенные, отмеченные печатью гения монументы, устремленные ввысь, невольно поддался какому-то мистическому чувству»[45].
Однако искать этих идолов и пирамиды нам, к сожалению, некогда. Покрутив по улицам нового, чистого и довольно уютного города, мы неожиданно утыкаемся в холм в центре Мурзука, на котором, как шапка на лысой голове, — средневековая крепость. У его подножия — небольшая, тоже старая мечеть с остроконечным минаретом. Взойдя по пологой дороге к воротам крепости, я оборачиваюсь, и в глаза бросается удивительное несоответствие: вокруг старой, чуть подновленной голубой краской мечети расставлено множество современных и самых разных цветов автомобилей, доставивших сюда верующих на пятничную молитву.
Из Мурзука едем к востоку, в сторону города Трагана, и затем прямо на север, к Себхе. В аэропорту нам сообщают, что вылет отменяется из-за плохой погоды. Это заявление кажется нам нелепым, так как солнце ослепительно сияет и на голубом небе не видно ни одной тучки.
Песчаные бури тоже не предвидятся. Однако авиадиспетчеры неумолимы и не оставляют никаких надежд на возможность улететь в Триполи. Тогда мы вновь садимся в машину и едем в сторону Триполи. Наш маршрут от Себхи таков: Сокна — Хун — Уаддан — оазис Бу-Нугейм — Абу-Грейн — Мисурата — Триполи. Проехать более тысячи километров по пустыне, к тому же ночью, — дело довольно сложное не только для водителя, но и для автомашины, как бы хорошо она ни ныла подготовлена.
Предупреждения синоптиков не лишены оснований: не доезжая до города Хун, попадаем в сильнейшую грозу. Яркие молнии расчерчивают черное сахарское небо, вырывая из мрака стоящие на обочине километровые столбы. Дорога превращается в ручей, а наш тяжелый автомобиль БМВ-735 от порывов бокового ветра раскачивается, как утлая лодочка. Но самое страшное начинается после Абу-Грейна, на низменном участке дороги, ведущей к городу Таварга. Полотно дороги залито водой, в темноте не видно колеи, и мы поминутно можем вылететь на обочину, засесть в размытом грунте и просидеть до утра. Но наш водитель и наша автомашина выдержали все испытания, которые наслала на нас Великая пустыня.
До своей поездки в Сахару я представлял себе пустыню сухой зоной, где выпадают редкие капли дождя. Однако оказалось, что в Сахаре дожди не так уж редки, и притом столь обильны, что всегда называют неожиданные и поэтому разрушительные наводнения.
Среднегодовое количество осадков в центральной Сахаре составляет 50 миллиметров. На протяжении нескольких лет может не выпасть ни одной капли дождя. Тем не менее историки и путешественники отмечали мощные наводнения в алжирской Сахаре 21 октября 1904 года (утонуло 25 человек) и 17 января 1922 года (когда в вади Таманрассет утонуло 22 человека также в Западной Сахаре (вади Сегиет-эль-Хамра) и 1957 году и в алжирском оазисе Лагуат в декабре 1967 года. Степень заполнения вади зависит от мощности дождя и от прилегающих к нему поверхностей (песчаных, глинистых или щебнистых). Некоторые реки наполняются в течение часа, другие — в течение суток. Самое большое вади Сахары — Игхархар (Игаргар) — имеет длину 1300 километров.
Ливийский писатель Ибрагим аль-Куни, имя которого не раз встречалось на страницах этой книги, написал рассказ «Внеочередная молитва» о наводнении, вызванном обильным дождем в пустыне: «Когда соберутся на небе тучи и вдруг хлынет ливень, ребятишки нагишом выбегают на открытое место и хором кричат; «Лей, лей посильней! Будут финики вкусней! Были б финики вкусны, косточки нам не нужны! Что ж вода твоя, ей-богу, впрямь забыла к нам дорогу?!»» Такой дождь в пустыне приятен и доставляет удовольствие. Но случается и грозный поток, который все сметает на своем пути. Как говорил шейх, «каждый раз этот поток для нас — благодеяние и проклятие аллаха… без него — зло… И в нем — зло». Герой рассказа Дамуми бросается спасать девушку Тамиму, которая оказалась одна на холме, стоящем среди вади, мгновенно затопленного дождевой водой. С шестом, фонарем и веревкой он отправился в рискованный путь, сопровождаемый причитаниями женщин и молчаливым сочувствием мужчин. «Поток зверел, подбираясь все выше. Вода стала заливать фонарь. Впервые в жизни Дамуми охватило отчаяние. Он сделал шаг, еще один. Фонарь потух — ничего! Еще шаг, еще… Дамуми угодил в яму. Прежде чем вода успела накрыть его с головой, он закричал, собрав последние силы… и погрузился в воду… И вдруг — шипы!.. Дамуми вынырнул, вцепился в ветви дерева, поднатужился что было мочи и встал на ноги»[46].
Эта драматическая сцена происходила в пустыне Сахара, на одной трети которой образуются временные водотоки. Так что в Великой пустыне вполне можно не только погибнуть от жажды, но и утонуть в бурном дождевом потоке.
Вопрос о том, каким был климат Сахары, продолжает обсуждаться среди ученых и сегодня, хотя в настоящее время уже не осталось сомнений, что он был более благоприятным: Великую пустыню покрывала богатая растительность, орошали реки, в ней водилось много зверей. Спор идет лишь о деталях. Наскальные рисунки, открытые в Сахаре, имели, судя по всему, различное предназначение. Крупные, высотой в несколько метров, рисунки дикого буйвола, слона, жирафа или льва украшали места капищ, где первобытные люди праздновали удачную охоту или, наоборот, перед охотой «заколдовывали» свою будущую добычу. Любопытно, что все это — животные африканской саванны. Скорее всего изменение влажного климата произошло в V тысячелетии до нашей эры, после чего на рисунках стал изображаться в основном крупный рогатый скот.
В условиях саванны, характеризующейся редко растущими деревьями и кустарниками, длительное путешествие можно было совершить и без вьючных животных, пешком. Сейчас же Сахару невозможно представить без верблюдов. Первое упоминание о вьючных животных мы встречаем в записках о войнах Гая Юлия Цезаря. Он сообщает о захвате в качестве добычи 22 верблюдов у мавританского царя Юбы I.
Известно, что в Сахаре, и в частности в Феццане, со времен глубокой древности имеется несколько видов колодцев и источников. Естественный источник называется «айн» (букв, «глаз») и представляет собой, по сути дела, обычный родник, где вода бьет ключом. Другой гни источника — колодец, откуда вода извлекается с помощью ведер, сделанных из кожи, и веревок, перекинутых через систему деревянных блоков. Сейчас у многих колодцев уже стучат дизельные или бензиновые движки, качающие воду на поля и огороды. Третий вид колодцев не отличается от второго, но сооружается на старых, сухих руслах рек, где подпочвенные воды находятся часто ближе к поверхности, чем в других местах; одновременно здесь же делаются земляные дамбы, которые задерживают паводковые воды и пускают воду на поля через систему небольших каналов, закрываемых деревянной заслонкой или просто комками грунта.
В Сахаре, правда за пределами Ливии, встречаются «фоггары» — так называются искусственные подземные штольни, которые ведут воду от водоносного слоя на большие расстояния. Эти искусственные водоводные каналы были известны еще древним персам, ассирийцам и финикийцам. Они представляли собой колодцы, вырытые на расстоянии 15–20 метров друг от друга и соединенные подземным коридором. Глубина их достигала 10–12 метров. Их строительство и содержание обходились очень дорого, но иногда это было единственным способом доставки драгоценной воды.
Меня не оставляют мысли о Сахаре и о том впечатлении, которое она производит на путешественника. Сейчас тысячи людей пересекают границу других государств, чтобы ознакомиться с памятниками истории и культуры других народов. Основные потоки туристов, главным образом из США, циркулируют по Европе и Японии. Развивающиеся страны Азии, Африки и Латинской Америки пока задворки туристического бизнеса, хотя, на мой взгляд, именно здесь находятся очаги человеческой цивилизации.
В мире ничто не проходит бесследно. Какой-либо обычай древних египтян или жителей Карфагена, который в изложении современного автора проходит как экзотическая приправа к его рассуждениям о стрессовых ситуациях человека XX века, вдруг пробуждается в нашем сознании как уже знакомое нам явление, на самом деле всегда оказывающее влияние на нас, на наше настроение, поступки. В этой связи мне всегда интересно узнать и понять мироощущение наших русских писателей и путешественников. Так, Андрей Белый в 1910–1911 годах вместе с женой совершил поездку по Италии и Северной Африке. Хотя во время путешествия он побывал не только в Африке, но и в Палестине и в Турции, он назвал книгу своих путевых очерков «Африканский дневник». Это не просто путевые заметки писателя. В книге много исторических параллелей и сопоставлений, размышлений на философские темы, рассуждений о семи культурах. Но больше всего мне импонирует его стремление познать эту неведомую Африку, с которой всех нас связывают тысячи нитей. Андрей Белый писал в своем «Африканском дневнике»:
«Обсуждали, что делать; и чувствовался во мне странный зуд: доходить до всего; изученье Тунисии, нравы, история, быт развернувшейся Африки будит во мне вовсе новую жилку: предпринимателя, авантюриста; я чувствовал то, вероятно, что чувствовали Пржевальский, Миклухо-Маклай, Елисеев пред тем, как им стать на их путь; я приехал в Тунис отдохнуть, переждать холода и с весенними первыми днями вернуться обратно в Европу; нас ждали: Мессина, Катанья, Помпея, Неаполь, Равенна, Ассизи, Флоренция, Рим, галереи, музеи; а мы — засмотрелись куда-то в обратную сторону; юг и восток призывали; и голос Сахары раздался.
Два месяца жили мы в тихом арабском селе; все забыв, я бродил по полям и базарам, сидел по ночам над историей, картой Тунисии, в ней ощущал я сплетение артерий и вен, приносящих ей соки из Тлемсена, Феца, Ерга, Тимбукту; и я цепко хватался за ту иль иную черту, для чего-то мне нужную в быте, в зигзаге орнамента; чувствовал тайную связь мелочей, перекличку эпох, мне доселе чужих и безвестных; какая-то мысль о народностях Африки, точно личинка, во мне — развивалась; какая-то бабочка новых у знаний пыталась прорезаться в ней; словом, был во мне миг, когда я, перестав б