— Ловко у вас все получается. Тогда надо и сторожа привлекать к ответственности. Ведь он выпускает машины с лесом. А выпускать должен только по накладным. Не так ли, товарищ Кузькин? Ну, и вас, разумеется, тоже надо привлекать.
Кузькин уперся в столешницу руками и набычился:
— Вы шутите, старшина?
— Какие там шутки! Вы ведь тоже лицо материально ответственное.
Кузькин обиделся:
— Уж не хотите ли сказать, что я в пропаже леса замешан?
Старшина махнул рукой.
— Ничего я пока не хочу сказать. Пройдемте лучше со мной по территории, — пригласил он Кузькина.
Около забора остановились. Копытов сказал:
— Легонько толкните вон ту широкую доску.
Кузькин уперся в нее сапогом, доска стала отходить.
— Ну, и как? Могут через эту дыру пиломатериалы исчезать?
Кузькин вытирал платком бритую голову.
— Это доказать надо.
— Докажем, — уверенно пообещал старшина. — Докажем и укажем, что плохо следите за порядком. Бдительность проявляете не там, где надо.
— У меня — сигнал! — уверенно сказал Кузькин. — Письмецо этакое. А на сигнал трудящегося я обязан прореагировать.
Старшина цепко соединил в уме два письма — на шахту и на лесосклад. А что, если это один автор?
— Можно посмотреть этот «сигнал»? — спросил старшина.
Он сразу же узнал почерк. Письмо написано той же шариковой ручкой, тот же наклон букв.
Теперь в кармане старшины Копытова лежали две анонимки одного автора.
Звягинцев ошеломленно смотрел на апостолов, все еще не веря, что половина из них — пионеры его отряда. Но когда Самсонов начал надевать на себя костюм змия-искусителя, а Профессор уверенно покрикивать на артистов, Павлик понял, что в прошлый раз его здорово провели.
Ежик тоже толкался среди апостолов с кинокамерой.
Звягинцев подошел к нему и спросил:
— Слушай, Еж, а не ты во время первой репетиции крикнул про милицию?
Орлов покраснел и смущенно пожал плечами:
— Не помню…
Звягинцев уже подступался к кинооператору, чтобы отколотить его. Но Орлова выручил окрик режиссера:
— Еж, не крутись и не мешай!
— Я к киносъемкам готовлюсь, — обиделся тот.
Самсонов сообщил:
— Съемок не будет.
Апостолы заволновались. Змий-искуситель стал подниматься на дыбы. Профессор Кислых Щей жестом успокоил киноактеров и сказал:
— Без паники, товарищи артисты. На художественный фильм требуется километр пленки и очень много времени. Озвучить его можно только на киностудии. Поэтому взвесили и решили сценарий переделать на пьесу и поставить спектакль.
Апостолы сбились в кучу. Спектакль их, конечно, не очень-то устраивал, хотелось посмотреть себя в фильме. Но если нужно для дела, то ничего не попишешь.
— Спектакль так спектакль, — высказался за всех святой Марк. — Только не тяните резину. Репетицию начинайте.
Профессор согласно закивал:
— За этим делом не станет. Вот-вот Ромка должен появиться — коз пригонит. А без коз мы как без рук.
В ворота постучали. Вениамин Витамин залез на забор и крикнул:
— Эй, черти-ангелы, прячьтесь, козы пришли!
Апостолы залезли на крыльцо. Змий-искуситель прижался к забору.
Козы не хотели идти во двор, и Ромка попеременке тащил их в ограду за рога. Вдруг одна из коз увидела змия-искусителя и испуганно заблеяла. Самсонов не разобрался в чем дело, бешено замотал тряпичными хвостами и завертел крокодильей мордой, наступая на козу. Глупая коза очумела от страха и, заметив на крыльце людей, прыгнула к ним, ища спасения. Апостол Иуда ойкнул и, схватившись за живот, повалился на святого Луку, тот толкнул пророка Петра. Петр полетел с крыльца и угодил в жестяное корыто. Корыто загрохотало, бродившие по двору куры закудахтали и, неумело махая крыльями, взлетели на забор.
Из избы выскочил Васька Фонариков с кочергой и в короне. Он глянул на валявшихся апостолов и испуганную козу, схватил козу за рога, крикнул:
— Так их, Дунька, этих святых угодников!
— А сам-то на себя посмотри, — обидчиво сказал святой Петр из корыта. — Подумаешь, бог…
Самсонов поднял с земли вилы-двурожки и погрозил ими козе:
— Только сунься!
Из избы кричали:
— Иисус Христос, на грим! Не задерживай очередь! После тебя еще четыре апостола…
Звягинцев робко спросил:
— Лысину чем будете клеить? Опять медицинским?
Кто-то из апостолов его успокоил:
— Не трусь. Сегодня оконная замазка идет в дело.
Когда Звягинцев появился на крыльце, режиссер обратился к нему:
— Итак, Христос, ты окончил проповедничество в провинциях и торжественно въезжаешь в Иерусалим…
— А как торжественно? — робко спросил Звягинцев.
— Ха, — усмехнулся Профессор. — Спроси святого Матфея. Он об этом пишет.
Апостол Матфей смущенно пожал плечами.
— А что я писал?
Профессор вздохнул:
— Не знаешь? Ты, Иоанн, пишешь, что Иисус въехал в Иерусалим за пять дней до пасхи, а ты, Матфей, утверждаешь, что за четыре дня. По Иоанну, Христос въехал туда на осле, а ты, Матфей, умудрился усадить Иисуса сразу на двух ослов. Мы здесь посоветовались с богом-отцом, вернее с Васькой, и решили, что Христос будет въезжать по Матфею…
— На двух ослах? — испуганно спросил Звягинцев.
Профессор Кислых Щей развел руками: ничего, мол, не попишешь, по библии все делаем. Васька Фонариков оторвался от коз и разъяснил апостолам:
— Мы сначала одним ослом хотели Ежа сделать, но он, пожалуй, слабоват. Решили поближе к жизни: ослов заменить козами.
Козы были связаны между собой за рога и хвосты. Вениамина Витамина с приятелями из звездочки режиссер поставил в сторонку и сказал:
— Будете изображать ликующую толпу.
Славка осмотрел толпу и сказал:
— Жидковато…
И велел Ежику и не загримированным еще апостолам стать к октябрятам.
Иисус переступал с ноги на ногу около связанных коз и хмуро смотрел на апостола Матфея. Тот буркнул:
— Ну вас к черту! Будто я сочинил эту глупость насчет двух ослов…
Профессор бодрился:
— Не горюйте. И думайте, как можно одному на двух ослах сидеть. Все-таки святой писал, ученик Иисуса.
— Положить Христа поперек и привязать к козам, — съехидничал Иуда. Режиссер обрадовался:
— Хорошо. Попробуем… Ложись, божий сын.
Звягинцев попятился:
— Да ну вас, — пробормотал он. — Что я, дурак, что ли?
— Ага! Вот так все вы, — упрекнул Профессор Кислых Щей. — По-твоему, Иисус дураком был, да? Значит, Иисус может ехать один на двух, а ты брезгуешь?
Звягинцев обреченно сказал:
— Все равно от вас не отвяжешься. Кладите…
Иисуса понесли к козам. Из избы выскочила бабка и замахнулась на апостолов веником:
— Ироды! Загубить скотину захотели!
Апостолы поставили своего учителя на ноги и не знали, что делать дальше. Бабка напустилась на Ваську:
— Я не посмотрю, что ты бог. Так отлупцую, что запоешь матушку-репку. Знаю, не милы тебе козы и ты их со свету сжить хочешь…
Когда бабка успокоилась и ушла в избу, Профессор сказал:
— Придется, Еж, тебе поднатужиться и вести Христа в Иерусалим по Иоанну.
— Это одному, значит, да? — уточнил Орлов. И затряс головой. — Не увезти мне его, что я осел, да? Он же тяжеленный, этот Паша.
Профессор Кислых Щей с упреком сказал:
— Не Паша, а Иисус Христос, — и посмотрел на апостолов. Потом решительно крикнул: — Павлова, готовь костюмы для двух ослов. Раз такое дело, то вторым ослом буду я сам.
И Профессор встал на четвереньки.
— Иди ко мне, Еж, — пригласил режиссер и, спрятав очки в футляр, повешанный на шее, скомандовал: — Тащите же Иисуса. Поперек нас его укладывайте, да поровнее.
Паша Наоборот покорно отдался в руки апостолам.
Глава девятнадцатая. «Чудные дела твои, господи…»
После того как Алексей выгнал пресвитера из своего дома, Руденко чаще обычного стал приходить к Феклинье в гости.
— Не могла ты, сестра, сына удержать в истинной вере, — говорил он. — Накажет нас, грешных, господь за грехи великие.
Упрек пресвитера набожная Феклинья глубоко переживала. Она как-то сразу постарела, на почерневшем лице обозначились морщины.
Однажды Аленка слышала, как пресвитер сказал тетке Феклинье:
— Говорят, богоотступник наш в газету пишет. И тебя, сестра, опозорит, и всем братьям и сестрам неприятности доставит…
— Что я могу сделать? — вздохнула Феклинья.
— Так-то оно так, — согласился Руденко. — Но все в божьей воле…
Он что-то шепнул Феклинье. Та кивнула.
На другой день тетка сказала:
— Сходила бы, Аленушка, к Алексею. Что он там строчит в газету? Ты принеси бумагу-то, посмотреть надобно.
— Не даст он, тетя, — замотала головой Аленка.
Феклинья натянуто улыбнулась.
— Не даст. А ты тайком возьми.
— Грешно ведь. Боженька накажет, — испугалась девочка.
Феклинья замахала руками:
— Что говоришь-то, дочка… Глупости болтаешь. Брат Фома велит. А он не угодное богу делать не станет.
С тяжелым сердцем шла Аленка в дом Алексея. Поручение тетки Феклиньи пугало ее. Тетка сама же говорила, что Библия учит: «Не укради!». А теперь будто забыла, о чем пишется в божественной книге.
Вчера Ромка пришел к ним домой и показал книгу:
— Это Библия. Ты ей веришь? — спросил он.
Аленка кивнула. Еще бы — не верить Библии!..
И тогда вожатый звездочки раскрыл книгу и велел ей прочитать несколько строчек. И Аленка прочитала слова Христа, от которых ей стало страшно: «Я пришел разделить человека с отцом его и дочь с матерью… И враги человека — домашние его».
Девочка даже не поверила, что так жестоко может говорить Иисус. Значит, он хочет разделить Аленку с мамой?
— Неправда! Неправда! — сквозь слезы крикнула девочка. — Ты все это выдумал.
Ромка горько сказал:
— Ничего я не выдумывал. Если хочешь, то об этом и в другом месте есть. Мне Алексей показывал. Вот, смотри.
Аленка стала читать. Там говорилось, что попасть в рай может только тот человек, кто безоговорочно пойдет за Христом, отвернувшись от своих близких и возненавидев их. Строчки об этом так и стояли перед глазами: «Если кто приходит ко мне и не возненавидит отца своего, и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть моим учеником…»