– Очень на это надеюсь, сэр, – сказал Моркоу. – Иногда с ней такое случается. Очень тяжело быть вервольфом в большом городе. Знаю, нам наверняка сообщили бы, если бы она попала в беду, но…
С улицы донесся грохот колес по мостовой, и призывно брякнула упряжь. Ваймс был спасен. Вид обеспокоенного Моркоу был настолько необычным, что, по сути дела, приравнивался к природному катаклизму.
– Ну что ж, придется ехать без Ангвы, – подвел итог Ваймс. – Держи меня в курсе, капитан. Кража поддельной Лепешки за неделю или две до важной гномьей коронации – не верю я в подобные совпадения, и мне почему-то кажется, что это дело может касаться меня лично. И кстати, распорядись, чтобы мне сообщали буквально всю информацию по делу Сонки. Терпеть не могу загадок. Насколько мне известно, клик-башни уже докликались до Убервальда?
Моркоу мгновенно оживился.
– Просто чудесно, сэр, не так ли? Говорят, буквально через несколько месяцев мы сможем передавать сообщения из Анк-Морпорка в саму Орлею меньше чем за день!
– Ага, настоящее чудо. Надеюсь, к тому времени мы сможем сказать друг другу хоть что-то разумное.
Лорд Витинари стоял у окна и смотрел на клик-башню на другом берегу реки. Все восемь заслонок, направленные на него, отчаянно мигали – черное, белое, белое, черное, белое…
Информация летела по воздуху. В двадцати милях за его спиной, на другой клик-башне в Сто Дате, кто-то смотрел в телескоп и выкрикивал числа.
«Как быстро навалилось на нас будущее», – подумал патриций.
Поэты описывают время как нескончаемый поток, но лично он, лорд Витинари, всегда с некоторым недоверием относился к данному постулату. Согласно его личному опыту, время больше походило на скалы, ползущие друг к другу, сталкивающиеся, накапливающие силы под землей, чтобы потом одним мощным рывком, от которого задребезжит посуда на полках, целое поле турнепса перескочило в сторону на целых шесть футов.
Принцип семафора был известен на протяжении многих веков, все знали, что знание имеет свою цену, знали, что экспорт товара – это способ делать деньги. А потом, в один прекрасный день, кто-то сложил два и два и понял, сколько деньжищ можно заработать, если экспортировать в Орлею информацию, которая известна в Анк-Морпорке уже сегодня. Некий смышленый молодой человек с улицы Искусных Умельцев проявил необычайную искусность.
Знание, информация, власть, слова… Невидимые, они летели по воздуху…
И вдруг весь мир принялся отбивать чечетку на зыбучем песке.
А кто лучше танцует, того и приз.
Лорд Витинари отвернулся от окна, достал кое-какие бумаги из ящика письменного стола, подошел к стене, прикоснулся к ней в определенном месте и быстро скользнул в бесшумно открывшуюся потайную дверь.
Находившийся за дверью коридор озарялся светом, позаимствованным у высоких окон, и был вымощен небольшими по размеру каменными плитками. Патриций сделал шаг вперед, помедлил, пробормотал: «Нет, сегодня вторник», – и перенес уже готовую опуститься ступню на другую плитку, которая буквально ничем не отличалась от своих сестер[9].
Человек, случайно подслушавший перемещение патриция по коридору и лестницам, расслышал бы странные фразы типа «Луна нарастает…» и «Ах да, полдень еще не наступил». А действительно чуткий слушатель мог уловить едва слышное жужжание и тиканье механизмов, расположенных внутри стен.
А по-настоящему чуткий и параноидальный слушатель пришел бы к выводу, что не всему произнесенному лордом Витинари вслух даже наедине с самим собой следует верить. И это был бы очень правильный вывод.
Наконец патриций добрался до некой дверцы и отпер ее.
За ней оказалось просторное мансардное помещение, неожиданно полное воздуха и ярко освещенное солнечным светом, что струился сюда сквозь врезанные в крышу окна. По большому счету мансарда была чем-то средним между мастерской и складом. С потолка свисали скелетики птиц, на верстаках были разложены чьи-то косточки, а также валялись мотки проволоки, металлические пружинки, тюбики с краской и большое количество всевозможных, самых невероятных и уникальных инструментов. И лишь узкая койка, втиснутая между каким-то устройством, похожим на ткацкий станок с крыльями, и большой бронзовой статуей, свидетельствовала о том, что в этой комнате кто-то еще и жил. Судя по обстановке, местный жилец страдал остроманиакальным интересом буквально ко всему на свете.
Что же касается лорда Витинари, то в данный момент его интерес обратился на прибор, стоявший на столе в центре комнаты. Механизм был похож на несколько поставленных друг на друга медных шаров. Пар с шипением вырывался из-под заклепок, и периодически прибор издавал громкий «бульк»…
– Ваша светлость!
Витинари оглянулся. Из-за перевернутой скамейки ему отчаянно махала чья-то рука.
Что-то заставило его обратить взгляд вверх. Потолок над головой был выпачкан каким-то коричневым веществом, свисавшим на манер сталактитов.
«Бульк».
С поразительной скоростью Витинари метнулся к скамье и спрятался за ней. Леонард Щеботанский радостно улыбнулся ему из-под самодельного защитного шлема.
– Приношу свои извинения, – сказал он. – Боюсь, я не ждал посетителей. Тем не менее я точно знаю: на сей раз все получится.
«Бульк».
– Что это такое? – спросил Витинари.
«Бульк».
– Я не совсем уверен, но надеюсь, что это…
Вдруг стало слишком шумно для разговоров. Леонард Щеботанский ни в коем разе не мнил себя заключенным. Скорее он был благодарен Витинари за то, что патриций предоставил ему для работы это просторное помещение, регулярно кормил, обеспечивал стирку белья и защищал от тех людей, которые по каким-то немыслимым причинам всегда хотели использовать в своих низких целях его невинные изобретения, предназначенные исключительно для улучшения жизни человечества. Просто поразительно, как много их было – и людей, и изобретений. Словно вся гениальность цивилизации сосредоточилась в одной голове, которая посему пребывала в состоянии постоянной изобретательской горячки. «Интересно, – периодически думал Витинари, – как повернулась бы судьба человечества, если бы Леонард Щеботанский уделил какой-нибудь одной теме чуть больше своего внимания? К примеру, час или два?»
Оглушительный шум стих так же внезапно, как и возник.
«Бульк».
Леонард осторожно выглянул из-за скамьи и широко улыбнулся.
– Ага! К счастью, нам, кажется, удалось выделить кофе.
– Кофе?!
Леонард подошел к столу и потянул за маленький рычажок на механизме. С шумом, больше похожим на звук засорившейся канализации, в подставленную чашку потекла светло-коричневая пена.
– Иной кофе, – пояснил он. – Очень быстрый. Думаю, он вам понравится. Я называю это Очень Быстрой Кофейной Машиной.
– Сегодняшнее изобретение, да? – спросил Витинари.
– Ага. Я собирался сделать макет устройства для достижения луны и прочих небесных тел, но вдруг ощутил страшную жажду.
– Как удачно. – Лорд Витинари аккуратно снял со стула экспериментальную педальную машину для чистки башмаков и сел. – Я принес тебе несколько коротких… сообщений.
Леонард едва не захлопал в ладоши.
– Здорово! Я как раз закончил работу над теми, что вы доставили мне вчера.
Лорд Витинари осторожно слизнул с верхней губы усики из кофейной пенки.
– Прошу прощения… Ты обработал все сообщения? Сумел разгадать все убервальдские шифры?
– О, это было совсем просто, особенно после того, как я закончил свое новое изобретение, – откликнулся Леонард. Он покопался в пачке бумаг на верстаке и передал патрицию несколько исписанных мелким почерком листков. – Главное – понять, что у человека может быть лишь ограниченное число дат рождения и что люди, как правило, думают одинаково. И разгадать любой шифр будет совсем не сложно.
– Ты упомянул какое-то новое изобретение, – сказал патриций.
– О да. Это такая… штуковина. Конструкция еще совсем сырая, но для примитивных кодов вполне сойдет.
Леонард достал нечто, своей формой напоминающее грубый тонкий прямоугольник. Механизм состоял из огромного количества деревянных колесиков и планок, которые, как, приглядевшись, увидел патриций, были испещрены буквами и цифрами. Некоторые колесики были не круглыми, а овальными, или даже сердцевидными, или вообще имели самую странную, замысловатую форму. Когда Леонард повернул ручку, внутренности прибора пришли в движение. Почему-то эта поразительная для простого механического устройства плавность немного тревожила.
– И как ты это назвал?
– О, вы же знаете, милорд, какие трудности я испытываю с названиями. Про себя я называю сей механизм Эрудитом для Нейтрализации Информации через Генерирование Миазматических Алфавитов. Хотя согласен, это немного длинновато. Э-э…
– Да, Леонард?
– Э… А разве это правильно, читать сообщения других людей?
Витинари вздохнул. Этот человек, глядевший на него с неприкрытым беспокойством и настолько трепетно относившийся к жизни, что аккуратно вытирал пыль вокруг пауков, – так вот, этот самый человек однажды изобрел устройство, которое метало свинцовые дробины с потрясающей скоростью и силой. Причем Леонард Щеботанский искренне считал, что данное его изобретение весьма пригодится в борьбе с опасными животными. А еще он изобрел машину, способную разрушать сами горы. Очень полезный для горного дела механизм…
Перед патрицием сидел человек, который, прервавшись на чашку чая, мог между делом набросать чертеж инструмента для массового и абсолютного уничтожения людей. С подробным списком пронумерованных деталей. И все это на полях рисунка, изображавшего хрупкую красоту человеческой улыбки. А в ответ на ваш упрек Леонард лишь изумился бы: «Но такое устройство сделает войну совершенно невозможной, понимаете? Потому что никто не посмеет использовать его!»
Вдруг в голову изобретателя пришла некая мысль, и Леонард сразу приободрился.