Буквально через час, Молли была в комнате Деметриуса. Бирюзовое платье с широкими рукавами, расходящееся от груди свободными складками, подчеркивало её статную фигуру, слегка скрадывая животик. Глубокий вырез подчеркивал её красивую пышную грудь. Волосы её были высушены и красиво подколоты. Она вся сияла и лучилась молодой энергией. Ей не терпелось приступить к выполнению своей миссии. Теперь, обладая знаниями, приобретя уверенность в себе и будущем, перестав бояться мужчин, она не могла спокойно думать о том, что там, в её родном мире, тысячи её сестер, привыкших к покорности, все ещё пребывают во мраке невежества. Их надо спасать! Ни одна из них не останется в стороне от настоящей, плодотворной и активной жизни! Она, Молли, сможет сделать из них по-настоящему свободных женщин — таких же, как она!
Деметриус встретил Молли, держа в руках серебряную цепочку с висящим на ней в виде кулона камнем-кабошоном овальной формы. Женщина смотрела на юного мага уже совершенно другими глазами. Теперь рядом с ним она отчетливо ощущала ауру дружбы, симпатии и поддержки.
— Вот, Молли, — сказал Деметриус, окинув её одобрительным взглядом. — Это твой магический амулет — хризолит. Он призван усиливать и концентрировать твои способности. Кроме того, это твой помощник и подсказчик. Я переписал в него весь раздел по магии жизни со своего амулета, и теперь, стоит лишь тебе сосредоточиться, он подскажет необходимые заклинания, которые тебе предстоит использовать в своей будущей деятельности. Камень этот также является защитой от враждебных магических сил, но не думаю, что тебе понадобится эта функция. Его нужно носить постоянно, чтобы не разрывать связь с разумом. И он надел амулет на шею женщины. Когда желто-зеленый камень, вспыхнув на мгновение яркими лучами, улегся в ложбинке между её грудей, по телу Молли прошла теплая волна, расходясь от того места, где амулет коснулся кожи.
Инициация была закончена.
Деметриус поздравил Молли и пожал ей руку, пожелав успехов в предстоящих великих делах.
Вместе с Молли обратно в родной мир возвращались ещё два десятка женщин из репродукционного лагеря в Шантильи, только в прежней жизни Молли никого из них не знала, потому что они были из других бараков. Все они прошли полный курс лечения и сияли молодостью и красотой, а ещё у всех на шее висели самые разные драгоценные камни. Провожали их всех в родной мир Лилия и доктор Максимова. На прощание обе они по очереди обняли Молли и других женщин и сказали им несколько добрых напутственных слов, от которых те прослезилась. Затем маленькая богиня открыла портал на площади — там, на той стороне, виднелись знакомые маточные бараки, дворики и клумбы, на которых возились беременные женщины в полосатых платьях. Окинув напоследок взглядом покидаемый мир — с его башнями, лесом, бездонным небом — будущая наставница бывших маток, все в том же бирюзовом платье и изящных золотистых сандалиях, с небольшим серым чемоданчиком на колесиках, первой шагнула в арку, а за ней двинулись и остальные. Отойдя на десяток шагов, Молли оглянулась и увидела, что портал исчез.
А вот и её родной дворик, в котором она провела почти тринадцать лет…
Сначала её заметила Нора, что, сидя на корточках, копошилась у клумбы, выдергивая сорняки. Обернулась, поморгала. Встала, протерла глаза… Да так и осталась стоять, не решаясь подойти.
Тут на крыльце появилась ещё одна из женщин — и застыла с открытым ртом, позабыв затворить за собой дверь. Вскоре из-за её плеча стали выглядывать те, кому стало любопытно, отчего их товарка вдруг замерла. Затем женщины начали медленно, с опаской, спускаться с крыльца, и в их лицах читалась настороженность.
Постепенно вокруг Молли стала собираться толпа, и вскоре весь барак был здесь. Где-то за спинами собравшихся маячила коренастая фигура Ронги. Женщины вполголоса переговаривались меж собой, и в гомоне этом слышалось изумление. Никто не узнавал бывшую товарку в таком образе. Никому даже в голову не приходило, что это она! Все они, как и сама Молли прежде, не запоминали черты друг друга. Да и действительно трудно, почти невозможно было узнать в этой блистательной даме пожилую мамашу Молли. Она не просто помолодела — она изменилась. Изменились её осанка, взгляд, поворот головы, выражение глаз…
Молли очень хорошо понимала их чувства. И не спешила что-то произносить. Она проникалась душевным состоянием этих женщин, пропуская через себя контраст этого места с теми краями, где она побывала. Все убожество, вся печально-неприглядная, пропитанная обреченностью действительность лагеря сразу бросились ей в глаза, больно кольнув сердце. Эти длинные беленые известью бараки, эти серые стены, эта голая утоптанная земля с редкими кустиками и чахлыми островками травы… Лишь клумбы — их старательно взлелеянные клумбы с цветами — яркими чужеродными пятнами разбавляли унылый пейзаж. И Молли вдруг замерла, потрясенная пришедшей в голову ассоциацией: вот так же, как эти клумбы среди серого, неприглядного, несущего в себе печать безнадежности пространства, живёт в душах её сестер любовь… Неосознаваемая, загнанная под серые заборы закоулков разума, она цветет там, не имея возможности разрастаться и давать новую поросль, разбрасывать семена. Но теперь все будет по-другому! Стоит дать свободу этой любви — и зацветет она повсюду! И изменится этот мир, и заиграет яркими красками, и придёт в него и счастье, и благополучие для всех в нём живущих! И этот океан силы, что бушует у неё, у Молли, внутри, оросит эту землю, пробудит её к жизни. Как же она любит своих сестер… Щемит у неё в груди от этой огромной, рвущейся наружу любви. И хочется ей обнять каждую, и каждой сказать о том, как она её любит…
Молли хотелось, чтоб хоть кто-то узнал её. Как она желала услышать: «О, это же наша мамаша Молли!». Но, увы, все смотрели на неё как на чужую.
Между тем женщины, привыкшие в любой непонятной ситуации обращаться к своей няньке, стали оборачиваться, выискивая взглядами Ронгу. И вот уже она своей тяжеловатой косолапой поступью идет сквозь расступающуюся толпу к ней, к Молли, и на лице её уже хорошо знакомая озадаченность.
— Здравствуй, Ронга, — произнесла Молли, когда та оказалась перед ней лицом к лицу. — Здравствуйте и вы, мои дорогие сестры!
Женщины вновь загомонили, удивленные столь необычным обращением от незнакомой дамы.
Ронга же явно робела. Она никогда не видела и даже не могла себе вообразить столь шикарной госпожи с такой гордой осанкой и уверенной улыбкой, явно очень могущественной и знатной. Это был нонсенс в их мире.
— Эээ… кхм… приветствую вас, госпожа… — произнесла она и на всякий случай поклонилась, как обычно делала это при разговоре с белыми мужчинами.
— Я для вас не госпожа! — громко произнесла Молли, обращаясь ко всем сразу. — Я — одна из вас. Разве вы не узнаете меня?
Женщины переглядывались и пожимали плечами. Нет, они даже мысли не допускали, что она одна из них, и, очевидно, предполагали, что их дурачат.
И только Молли открыла рот, чтобы наконец назвать своё имя, как над толпой пронесся радостный крик:
— Мамочка Молли? О, мамочка Молли!
И сквозь плотные ряды, бесцеремонно расталкивая всех локтями, стала торопливо протискиваться белокурая молодка Стэйси. А женщины загалдели; имя «Молли» летало меж ними с самой разной интонацией: от изумленной до недоверчивой.
Стэйси выскочила из толпы и бросилась на шею своей старшей подруги. Бывшие матки с изумлением глядели на это: среди них не было принято столь бурно выражать своё отношение друг к другу.
— Мамочка Молли, мамочка Молли! — повторяла Стэйси и продолжала виснуть у той на шее.
Женщина не сопротивлялась и обнимала её в ответ — ей было очень радостно, что хоть кто-то её узнал. А по Стэйси она успела соскучиться — и это, кстати, тоже было открытием, ведь прежде, зная о своей обреченности, они не могли иметь прочных эмоциональных связей.
— Какая ты красивая, мамочка Молли! — продолжала щебетать Стэйси, чуть отступив и оглядывая старшую подругу с ног до головы восхищенным взглядом. — Расскажи, как там? Как тебя лечили? А ты видела того безбородого мужчину, который мне приснился?
— Стэйси, солнышко, — ласково сказала Молли, и та даже зажмурилась удовольствия, услышав такое неслыханное обращение, — непременно расскажу. Я вас больше не покину, и у нас с тобой будет куча времени, чтобы наговориться. А сейчас я хочу обратиться ко всем…
Она подняла руку вверх, призывая толпу к вниманию. Стэйси осталась стоять по её левую руку.
Женщины затихли. Теперь уже никто из них не сомневался, что это действительно мамаша Молли. И если так поразительно изменился её облик, то ведь голос-то остался прежним…
— За те несколько дней, что я пребывала за пределами нашего мира, я получила многие знания, — говорила она, и ей внимали в полной тишине, ловя каждое слово. — И теперь я знаю, как обустроить нашу жизнь. В мире тех людей, что освободили нас от власти демона, я научилась многому, смогла познать себя и открыть в себе силу, о которой прежде не догадывалась. И я говорю вам: эта сила есть в каждой из вас! Слуги демона, которым была нужна от нас покорность, сделали все, чтобы эта сила никогда не прорвалась наружу. Мы были не людьми, а безмолвными животными, предназначенными до скончания веков питать демона. В нас веками уничтожали человеческую сущность, выдавая за истину чудовищный обман. Но теперь все старое ушло без следа! Я научу вас быть свободными. Вы будете жить в гармонии, и не будет пределов для вашего разума. Весь этот мир — наш. Нет ни хозяев, ни рабов, ни господ, ни надзирателей. Каждая — повторяю, каждая — получит признание и уважение только за то, что она Человек! И по-другому не будет. Никогда. Ваши ещё не рожденные дети принадлежат вам, их никто не заберет у вас, если вы этого не захотите. Вы можете воспитывать их сами! И вам в этом помогут, и обеспечат, ибо в нашем новом мире человеческая жизнь — самая большая ценность! Забудьте о смерти, сестры мои! Её большем нет. Вы легко привыкнете к новому существованию, ведь будет оно легким и радостным.