— Пей, брат, — сказал товарищ Сталин из сорок первого года, — я с помощью этой воды уже сбросил лет пятнадцать от своего возраста, да ещё изрядно поправил здоровье.
— Брат? — переспросил хозяин кабинета.
— Да, брат, — подтвердил его Альтер Эго. — Привыкай, что теперь ты не сирота, которого не понимают собственные дети. С этого момента у тебя есть четверо братьев, и ты из них самый старший, передаю тебе это первенство с легким сердцем. Впрочем, на эту тему мы поговорим с тобой потом, а сейчас нам надо спешить.
— Да, — ответил товарищ Сталин из пятьдесят третьего года, залпом выпивая живую воду, — спешить надо.
Одновременно с этим я сказал капитану Коломийцеву: «Вперёд!» — и в помещение зала заседаний Большого Кремлевского Дворца со всех сторон ворвались весьма недружелюбно настроенные люди, одетые в советскую униформу образца сорок первого года. Хрущ хотел было завопить нечто протестующее, но осекся, увидев, как в сопровождении вооруженных людей прямо на сцену, где заседал Президиум, входит живой и внешне здоровый товарищ Сталин в распахнутой на груди шинели генералиссимуса. И многим в зале тут же стало холодно, как в метельной декабрьской полярной ночи под Воркутой…
— Ну, Никитка, ты и сволочь! — непроизвольно глянув на Кукурузника Истинным Взглядом, с презрением произнёс свои исторические слова местный Верховный Главнокомандующий, потом посмотрел на Берию и добавил: — И ты, Лаврентий, тоже!
Никто ничего не успел понять, как «Дорогой Никита Сергеевич» сунув в рот угол отложного воротника своего пиджака, сжал его зубами. Хруст разгрызаемой ампулы с цианистым калием я услышал каким-то шестым чувством, и вот уже главный фигурант по делу о попытке государственного переворота сбежал от нас туда, откуда выдачи не бывает ни при каких обстоятельствах. Вот и все. А я надеялся отдать его в разработку Бригитте Бергман…
— А какие такие «невероятные подробности», Серегин, тебе бы хотелось узнать при допросе этого персонажа? — спросила меня энергооболочка. — Не был Никитка ни откровенным «предателем Родины», ни чьим-либо «агентом влияния». Его историческая роль — малограмотный, но достаточно хитрый и «умный по-житейски» ВЛАСТОЛЮБИВЫЙ ДУРАК-КАРЬЕРИСТ, без принципов, но с амбициями. Не «убежденный троцкист», а скорее приверженец троцкистской методологии, когда желаемое хотят заполучить как можно скорее и любой ценой, уплаченной, как правило, из чужого кармана. Дополнительно надо сказать, что он в этом зале такой не один. Тут находится вся та кодла, которая сделала ставку на малограмотного селюка, чтобы его руками вертеть страну в любом направлении. Именно они, не понимающие и не желающие понимать суть и сущность великого сталинского проекта, своими дилетантскими действиями во многом, если не во всём, запустили процесс деградации партийно-государственной машины, что и предопределило будущий распад СССР. Вот тут кого надо допрашивать, а не несчастного покойника Кукурузвельта.
Тряхнув головой, я своими словами пересказал эту короткую лекцию местному товарищу Сталину, на что тот ответил, что арестовать и допросить собравшихся было бы желательно, но раз предал Лаврентий, то значит, предало и выпестованное им министерство госбезопасности. В лучшем случае подследственным устроят побег, в худшем просто всех перетравят. И что потом делать? Нет, расстрелять прямо здесь и сейчас всех будет и проще, и эффективнее… Тогда я сказал, что у меня тоже есть служба безопасности, и она не только верна мне как своему вождю, но и лояльна к Советскому Союзу. Там с удовольствием примут этих людей под своё попечение и обработают в лучшем виде.
Товарищ Сталин посмотрел на меня внимательным взглядом и сказал, что его врожденная подозрительность криком кричит ему, что это предложение ловушка и что никому нельзя верить, даже самому себе, но он все равно верит, и собирается сделать так, как я сказал. Мол, почему так?
Тогда я честно признался, что нарочно инсталлировал ему заклинание Истинного Взгляда, а также кратко рассказал, для чего оно нужно, и добавил, что все мои союзники и партнеры получают такой бонус, чтобы быть уверенными в том, что я играю с ними честно, и сами могли разгадывать интриги в своём окружении. Этим признанием я заработал, как говорит Профессор, пятьсот баллов в карму, что, конечно же, не отменяет необходимости тащить всех прозаседавшихся в Аквилонию и начинать среди них сплошной чес. Заодно и с поздним товарищем Сталиным познакомимся поближе.
Девятьсот седьмой день в мире Содома, три часа ночи, Заброшенный город в Высоком Лесу, башня Терпения
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский
Чтобы не возиться с большим количеством балласта, Бригитта Бергман первым делом при помощи младших магов (и магинь) истины разделила весь прибывший контингент на три неравные части.
Первая группа, самая многочисленная, состояла из людей, не причастных к заговору ни в какой мере. Их выхватывали из потока подозреваемых и сразу же отправляли на верхние этажи Башни Терпения, где им предстояло провести ночь, и затем вернуться в родной мир.
Во второй группе оказались разного рода шестерки и пешки. Люди это в общем обиженные — либо на советскую власть вообще, либо на товарища Сталина в частности. Не получившаяся карьера, репрессированные родственники, обошли заслуженными наградами, испытывает различные бытовые неустройства — да мало ли может быть причин, по которым мог пойти в оппозицию маленький человек? И как раз среди этих людей самый большой процент тех, кто хотя бы раз написал ложный донос на соседа, сослуживца, мужа любовницы, и так далее. Абсолютно аморальная категория населения. И в то же время прорабатывать эту человеческую хамсу поштучно не имело смысла, даже при том, что большая часть этих обиженных была неисправима. И суд, и приговор у них должен быть один на всех. С глаз долой — из сердца вон, прямо на просторы одного из трех миров Каменного века, с ножом в одной руке и огнивом в другой.
В третью группу, не очень большую, собрали идейных вдохновителей антисталинского переворота, бывших соратников, наркомов и прочих облагодетельствованных, поднявшихся на невероятную высоту, а теперь опасавшихся, что в любой момент настроение престарелого вождя изменится и сбросит их из небожителей в самые глубины ада. Почти все они имели при себе ампулы с цианистым калием, но только Хрущ решился воспользоваться этим последним шансом избежать пыток. А у меня тут и не пытают вовсе: допрос у Бригитты Бергман — это гуманно, а местами даже и нежно. Котелки с кипящим маслом, дыба, кнуты и раскаленные клещи остались в далёком прошлом. Теперь истину из подследственных извлекают при помощи магических заклинаний, или, если дело происходит на борту «Неумолимого», при помощи научных достижений цивилизации пятого уровня.
Вот, к примеру, Лаврентий, как попал под строгий взгляд товарища Бергман, так сразу и «поплыл». И даже каких-то особенно сильных заклинаний применять не пришлось, сам разговорился. И опять, как и во многих других случаях, причиной участия в заговоре стал страх выйти из фавора и загреметь под фанфары. А вот с Молотовым, Ворошиловым, Маленковым, Кагановичем и Микояном вышла совсем другая история. Причиной того, что они пошли на поводу у Хрущева, стала программная работа советского вождя «Экономические проблемы социализма в СССР», по материалам которой в октябре пятьдесят второго года был проведен девятнадцатый съезд Партии, первый за четырнадцать лет. И вот тут расхождения уже были идеологическими, ибо намеченный курс шёл вразрез со всеми прежними представлениями о социалистической экономике.
С одной стороны, как считает «группа товарищей», подход у Сталина невероятно левацкий, опрокидывающий все представления о роли товарно-денежных отношений при социализме, что должно было привести к неизбежному развалу советской экономики. С другой стороны, ещё Александр Васильевич Суворов говаривал: «Мои солдаты денег не едят», чем утверждал приоритет готового продукта над звонким златом. И в самом деле, если у вас в свободном доступе нет никаких дополнительных товарных запасов на складах, то увеличение денег, выделенных на закупку — неважно, звонкой монеты, хрустящих бумажек или электронных нулей — приведет только к раздуванию цен. Товарно денежные отношения всегда действуют в сфере обмена (в торговой сфере), в первую очередь в области предметов личного потребления, что необходимо для стимулирования экономической заинтересованности работника в результатах своего труда. Но в производственной сфере в условиях плановой экономики его действие ограничено, хозяйственный расчёт на заводах и фабриках служит не мерилом их рентабельности, а является мерой учёта и контроля, в том числе за руководством самих предприятий.
Вот и понимай как знаешь. Сталинское понимание социалистической экономики подстрелили на взлете, зато та «марксистская политэкономия», которую исповедовала «группа товарищей», сначала (по принципу «от обратного») привела к хрущевской эпохе волюнтаризма, ну а потом от волюнтаризма советская экономика шарахнулась в другую сторону, к «косыгинской» реформе — а за ней уже маячили застой, дефицит и распад всей социалистической системы. А дело было в том, что при такой системе и речи не могло идти о расширенном воспроизводстве всех отраслей народного хозяйства. Воспроизводилось только то, что считалось рентабельным, а все остальное предполагалось закупать у идеологических противников за валютные средства, вырученные от продажи на экспорт сырьевых товаров, в частности, нефти и газа. К чему все это привело, мы уже знаем, а потому ваше слово, товарищ Сталин, а всех ваших оппонентов мы запихаем туда, куда даже рогатый старичок опасается заглядывать лишний раз.
Ну и поговорили мы с товарищем Сталиным довольно неплохо, сидя за односторонне прозрачной завесой, что отделяла комнату наблюдателей он помещения, где Бригитта Бергман и герр Шмидт «потрошили», то есть допрашивали главных фигурантов. Правда, уже через полчаса на то, что происходило за занавесом, мой гость смотрел вполглаза и слушал вполуха, ибо главный побудительный мотив заговора выявился ещё при допросе первых трех фигурантов, которыми оказались Маленков, Каганович и Микоян. Слово за слово у нас с ним зашла беседа о различных системах социалистическ