Впрочем, особого времени на размышления не было. Вскоре после нашего автобуса приехал ещё один, побольше. Из него выгрузились девушки и женщины постарше нашего возраста — в них за версту можно было узнать «коренных», но находящихся в трудной жизненной ситуации. Скорее всего, это были разведенки, он которых мужья сбежали к молоденьким курочкам, или даже вдовы. Там уже встречались дети, вплоть до подросткового возраста. Однако едва тот автобус успел выехать за ворота, как там же, в арочном проеме здания, вдруг распахнулся проход в какой-то другой мир с таинственным восточным городом, ажурными башнями, высокими деревьями и незнакомо одетыми людьми, откуда на нас пахнуло чем-то сладким и приятным…
— Не задерживаемся! — крикнули нам откуда-то сзади. — Проходим на другую сторону, портал нельзя держать открытым до бесконечности!
И тут я ощутила, что старая жизнь осталась позади, а впереди у меня прекрасное далеко, которое примет меня как свою. И я пошла вперёд — не особенно торопясь, стараясь сохранять хотя бы остатки достоинства советского человека, но и не оглядываясь. Да и оглядываться, собственно, было не на что. Едва мы перешли на другую сторону, как дыра в пространстве за нашими спинами закрылась, отрезав даже теоретическую возможность вернуться назад. Но лично меня это не пугало, потому что я видела добрые улыбки на лицах встречающих нас странных рослых остроухих женщин, и почему-то мне казалось, что невозможно так улыбаться, если хочешь причинить кому-то зло.
И почти сразу я увидела товарища Брежнева… Он как ни в чём не бывало разговаривал с невысоким моложавым мужчиной, от которого исходило ощущение сурой властности, беспредельной силы и непреклонной решимости… Он смотрит на нас, собравшихся перед ним в ожидании, и я понимаю, что теперь я под надежной защитой этого человека, который видит во мне любимую сестру.
И тут к только что прибывшим вместе с нами девушкам и женщинам стали подходить те самые высокие остроухие красавицы. Одна такая подошла и к компашке из нашей общаги. А мы смотрели, и удивлялись её росту, ширине плеч, мускулистым рукам и ногам, не утратившим своей женственности, а также рукояти меча, торчащей у неё из-за левого плеча, и ножу, висящему на поясе…
— Меня зовут Кина Тан, — мелодичным голосом с приятным акцентом сказала эта остроухая воительница, — на ближайшее время я ваш наставник в нашем Тридесятом царстве. Если вы будете меня слушаться, то не попадете в нелепые, смешные и неприятные ситуации, хотя ничего по-настоящему опасного с вами тут произойти не может, потому что наш обожаемый командир этого не позволит…
Кина отвела нас в дом, где мы сейчас живём, а там оказались такие условия, которых никто из нас не видел ни в детском доме, ни в общаге при ПТУ, ни в своём рабочем общежитии. И оказалось, что так здесь живут все! Ни для кого не делается исключений. А ещё Кина рассказала нам о своей прежней жизни, о капитане Серегине, который стал богом справедливой оборонительной войны, о походах по мирам, в которых она участвовала, а также о том, для чего мы тут понадобились, все такие из себя красивые с русским культурным кодом. Кина за два с половиной года русский код усвоила в достаточном объеме, так что мы сразу восприняли её как свою. Но учить других, как правильно быть русской, она бы не взялась. Это уже наша работа, и мы учимся ей уже третьи сутки самым настоящим образом. И ведь кому-то повезет быто назначенной в тот репродукционный лагерь, который наш обожаемый командующий решил сделать своей столицей…
Девятьсот девятый день в мире Содома, полдень, Заброшенный город в Высоком Лесу, башня Силы
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский
Как выяснилось, мы напрасно гнали пургу, ожидая прибытие «Солнечного ветра» к Земле мира Мизгинистов в течение нескольких часов, в крайнем случае, пары суток. Совершив всего один внутрисистемный прыжок в точку, находящуюся вне плоскости планетных орбит на расстоянии одной астрономической единицы от Земли, лайнер продолжил полет в обычном пространстве, а это уже совсем другие сроки, от двух до трех недель.
Причину такой неторопливости пояснил адмирал Гай Юлий.
— Я думаю, — сказал он, — что пираты боятся подпускать к управлению лайнером его штатного навигатора, ведь тот, скорее всего, является офицером запаса императорского флота и давал присягу уничтожать эту мерзость везде и всюду. А самым надежным способом избавить пассажиров и команду от рабства, а также уничтожить пиратов является выход из прыжка в центре масс планеты, например, Земли. Быстрая безболезненная смерть. И в то же время навигатор пиратов уж точно не имеет опыта управления кораблями подобных габаритов, поэтому «Солнечный ветер» у него маневрирует с изяществом бегемота, пытающегося пробраться через склад стеклянной посуды. Если в пустом пространстве, между звездами или внутри системы звезды вне плоскости планетных орбит, риск от такого маневрирования вполне приемлем, то чем ближе к планете, тем выше вероятность катастрофы. Именно поэтому пиратский вожак решил, что раз за ним никто не гонится, то и спешить некуда. Как говорят у вас, тише едешь, дальше будешь.
После этой консультации я понял, что две-три недели в моих условиях — это практически вечность, тем более что орбитальная сканирующая сеть все время держит приближающийся лайнер в поле зрения своих детекторов. Пока идет это время, требовалось переключиться на другие задачи, которых у меня тоже предостаточно. Первым делом я предложил товарищу Сталину из пятьдесят третьего года подписать договор о военном союзе, буква в букву повторяющий документ, который мы подписали с товарищем Сталиным из сорок первого года. Без этого, мол, будет невозможно поставить наши взаимоотношения на строго научную основу. Прочитав документ всего в несколько скупых строчек, товарищ Сталин спросил, не боюсь ли я ставить свою голову на кон в борьбе против всех стран ООН сразу.
Я ответил, что его брат-близнец из сорок первого года таких вопросов мне уже не задаст, ибо знает, сколько дров зараз способен наломать всего один «Каракурт» в плазменном обвесе. В эту наивную эпоху тихоходных стратегических бомбардировщиков даже «Шершни», которых на данный момент у меня сто пятьдесят единиц, способны стать эффективным инструментом противовоздушной обороны. Через пять дней мои мастерские закончат изготовление ещё одного комплекта сканирующих сателлитов — вот тогда и начнём. Впрочем, чем сто раз слушать об этом рассказы, лучше один раз увидеть все своими глазами. После этого я коротко рассказал о «Неумолимом», а потом в два шага провел своего гостя на борт этого убийцы планет.
И в тот момент, когда мы шагнули в парадный «императорский» ангар линкора, из динамиков общекорабельной трансляции рявкнуло:
— Всем смирно, государь-император на борту!
— Вольно, — немедленно ответил я, — объявляю положение вне строя.
— Государь-император? — удивленно переспросил товарищ Сталин. — Раньше вы мне ничего подобного не говорили.
— Император четвертой галактической империи — это ещё одна моя ипостась, действительная на борту этого линкора и в ещё одном мире, — пояснил я, жестом приглашая своего гостя идти дальше. — Во всех остальных мирах у меня могут быть только друзья, союзники и вассалы. Друзья — это, как правило, различные монархи, которые симпатичны мне лично. К разного рода «демократиям» это определение никак не относится, потому что нельзя дружить с целым комитетом, состоящим из быстрозаменямых третьесортных политиканов. Так, моими друзьями являются византийская императрица Аграфена Великолепная из шестого века, князь Александр Невский, французский король Генрих Наваррский, великий корсиканец Наполеон Бонапарт и товарищи из Аквилонии. Никаких документов о формальных союзах мы не подписывали, и в тоже время любой, кто всерьез наедет на означенные государства, рискует остаться без головы и без шкуры. Так, например, когда я узнал, что в отмщение за уничтоженную мной армию Батыя монгольский каган Угэдэй собирает силы для ещё одного нашествия, я, не откладывая дела в долгий ящик, совершил налет на ставку монгольского императора и перебил всех чингизидов до последнего, чтобы некому было поднять девятихвостое знамя. И так будет с каждым, кто посмеет обидеть моих друзей. С союзниками у меня отношения более деловые. Как правило, ими являются все существующие формы русского и советского государства, которым я помогаю с ускоренным развитием, вмешиваясь во внутренние дела только в том случае, если у государственного штурвала находится негодный правитель. Сразу скажу, что ко всем инкарнациям товарища Сталина это не относится ни в коей мере, ибо все, что вы делаете и делали, идет только на пользу Советскому Союзу, который я считаю высшей формой существования Российской империи. Менял я на троне только плешивого щеголя Александра Первого и злосчастного для России Николая Второго, своим «гениальным» правлением создавшего социальный и управленческий кризис страшной силы, иначе именуемый революционной ситуацией. И, наконец, моими вассалами иногда становятся некоторые европейские, в первую очередь, германские государства, которым я хочу оказать покровительство, но в то же время они не дотягиваю до уровня союзника — в первую очередь, по морально-психологическим показателям. Так, на данный момент моими вассалами являются кайзер Германии Вильгельм Второй из мира пятнадцатого года и фюрер германской нации Рейнхард Гейдрих из мира сорок первого года…
Услышав последнюю фразу, товарищ Сталин от удивления чуть было не споткнулся на ровном месте, потом остановился и посмотрел на меня Истинным Взглядом.
— И скажите на милость, как понимать то, что вашим вассалом оказался фюрер Третьего Рейха? И неважно, как его зовут — Адольф Гитлер или Рейнхард Гейдрих!
Я подумал и ответил:
— Сначала мой генеральный план по сорок первому году состоял из двух гениальных пунктов. На первом этапе я намеревался, применяя все свои возможности и не считаясь с побочными эффектами, сорвать гитлеровский план молниеносной войны, не допустив развития событий по самому катастрофическому сценарию. На втором этапе, после перехода боевых действий в позиционную фазу на старой границе, Красная Армия должна была избавиться от дураков и предателей в командовании, перевести промышленность на военные рельсы, накопить силы и боевой опыт и примерно в течение