Ничего не изменилось, но Морица уже не было.
Вот только что он отступал за кусты в сторону сизых от суши елей, вот только что сумеречные тени играли на пригашенных пылью кустах смородины, и все – нет его! Растаял, растворился в седом бородатом ельнике, пропитанном запахом гари, будто, правда, ушел в неведомое будущее, как обещал в письме, обращенном к прохладной девушке Зейнеш.
– Интересный перец, – заметил Валентин. – Это ведь его труп нашли в Томске?
– Как труп? – испугался Коровенков и оглянулся на жестяной венок. – Что вы все с трупами! Просто спяченый немец.
– Да уж наверное, – покачал головой Сергей, глядя на Коровенкова, страшно растревоженного тем, что где-то нашли труп Морица. – Когда человека вытаскивают из депрессии, он радуется окружающим. Но когда человека вытряхивают из эйфории, он радоваться не хочет. Раньше Мориц мог привязаться к кому угодно, сейчас никто ему, похоже, не интересен.
И спросил:
– Пошел к шейле?
Колян не без гордости ухмыльнулся:
– А то! Совсем спяченый немец!
– Почему немец?
– А кто?
– У него же есть имя.
– Мориц? Разве это имя? – удивился Колян и покосился на четверть, наполовину еще наполненную мутной жидкостью. – Я, конечно, дико извиняюсь, гражданин начальник, но мы дураками будем, если не тяпнем за личное здоровье, как бы сейчас прокурор сказал.
– Какой прокурор?
– Ну, это я так, к слову, – загадочно ухмыльнулся ложный Кобельков. По жаре он быстро захорошел, в его голове что-то поехало. Он даже пьяно погрозил грязным пальцем: – Венок мой. Начнет тускнеть, подновлю цвет. Может, никогда в жизни у меня уже не будет такого венка, – пожаловался он.
Коровенков опасливо кивнул.
Он первым признал Сергея начальником и старался теперь держаться соответственно, а Коляну жизнь здорово прищемила память, он так и не припомнил Сергея. Да и сам наверное давно забыл про ту встречу на станции Тайга. И про стрельбу в Томске тоже забыл.
Мысль о Вере Суворовой мучила Сергея.
Он старался не глядеть на Коляна. Как бы тебе действительно не пришлось подновлять венок, подумал он с ненавистью, поразившей его самого. А тебе, вольтерьянка и ипокритка, земля пухом…
И сказал:
– Все, мужики! Хватит загадок. Выкладывайте, откуда тут немец? Где он берет виски? Почему он приносит виски и горячую водку, а не красный портвешок? И что такое – периметр?
– Да Новые Гармошки, – ухмыльнулся Кобельков.
– Оставь кружку, – разозлился Сергей. – Выкладывай, что за Новые Гармошки.
– А я знаю?
– Ты же постоянно пьешь с немцем. Не всегда же он молчит?
– Да я все сразу забываю, – спохватился Колян.
– Ну, все забыть нельзя, так не бывает, – недоброжелательно возразил Сергей. – А если забыл, время есть, вспомни. О чем болтаешь с Морицом?
– С немцем-то?
– Ну?
– А что ну? Я не лошадь, – огрызнулся Колян. – Я и с Коровенковым каждый день болтаю. Я, если хотите, даже с дятлами разговариваю. Что из такой болтовни запомнишь? Это ведь просто настроение.
– Но Мориц что-то говорит.
– Да это только так кажется, гражданин начальник. И птичка тоже чирикает, и дятел стучит.
– А шейла? – спросил Валентин. – Откуда Мориц приводит бабу?
– Из лесу, вестимо.
– Ты не остроумничай, Кобельков, – нахмурился Валентин. – Мы сюда приехали не шутки шутить. Мы сюда из-за тебя, траченного перца, приехали. Думали, что ты умер.
– Ну вот, опять…
– Заткнись, – негромко посоветовал Сергей. – Выкладывай, что такое периметр?
– Так все ж знают…
– Мы не знаем.
– Ну, говорят, зона была. Я точно не знаю, гражданин начальник, судьба хранила. А теперь там поставлен спецотряд. Я не знаю, говорят так.
– Кто говорит?
– Ну, немец, – неохотно признал Колян. – Может, перелопачивают старые отвалы. Раньше здесь золотишко встречалось. Богатое, говорят, встречалось здесь золотишко.
– Зэки?
– А я знаю? Чужих не пускают. Строгости. К нам приходили однажды. Не пили, не ругались, только дали Коровенкову поджопник, чтобы вопросов не задавал. Сказали, чтобы не давали впредь немцу чистяка, дескать, немец совсем спяченый, может дуба врезать. А я немца знаю, – похвастался Колян. – Он с чего угодно дуба может врезать. Ему палец покажи, он тут же дуба врежет. Я знаю.
– Что за люди приходили? Вохра?
– А я знаю? – пожал голыми потными плечами Колян, демонстрируя пороховую розу и шприц. – На периметре все спяченые. Или, может, психи. Нагишом бегают, поют хором. Я хотел Коровенкова сдать на зону, – опустив голову, признался Колян, – а то Коровенков голый валяется на нарах, его вороны боятся. А немец… Да хрен его знает… Может, из вольняшек… А может, от дури лечится… Я сам видел, шейла им помыкает. Немец за шейлой ходит, как на веревочке, думает, наверное, что все у них путём, а у них ничего не налаживается. Шейла с немцем трахается, а морду воротит в сторону… Говорю, все там спяченые в Новых Гармошках, гражданин начальник, там, наверное, лечебница находится… Я, наверное, сдам туда Коровенкова, а то он плохо спит… А шейла угарная, гражданин начальник. Немец криком кричит, когда я подхожу близко, вот какая баба. Но ей, по-моему, все равно, с кем ложиться, хоть с лосем, хоть с немцем. Она только с американцем не ляжет, гражданин начальник, я сам слышал, как она таким матом крыла американцев. Я так сразу понял, что она с кем угодно ляжет, даже с Коровенковым, только не с американцем…
– Смотри, Кобельков, – пригрозил Коровенков. – Защекочут чертики.
– С одной-то бутылки?
– А сколько надо? – невольно заинтересовался Валентин.
– Ну, не знаю, – уважительно ответил Колян. – Только после одной бутылки ни один чертик ко мне не подойдет. Что ему искать с одной бутылки? – Колян в упор взглянул на Сергея: – Уволишь, что ли?
– Считай, уже уволен.
– А я?
Сергей перевел взгляд на испуганного Коровенкова.
Этот будет работать, подумал он. Если отделить агнцев от козлищ, этот будет работать. Отправим Коляна в Мариинск. На лодке. Сдадим козла Суворову, окупим убытки. А Коровенкову на заимку пришлем непьющего неболтливого помощника. Что там говорил Суворов? «Найдете Коляна, время не окажется потерянным». Будем считать, что нашли…
«Я с ним недоговорил…»
Странно все это. Теперь заставлю Суворова открыться. И пусть придержит своих собак, вроде этого Анта. Раз так получилось, надо использовать ситуацию, подумал он. Надо сразу решить все вопросы – и с Коляном, и с Антом. А заодно вернуть убытки. Правда, с Коляном придется провести несколько дней в дороге, но тут уж ничего не поделаешь.
Он потянул горький воздух.
Тесно получается с Коляном.
Ну, совсем тесно, будто всю жизнь пасемся на одном пятачке. Куда ни ткнись, упираемся друг в друга. Может, оставить его в тайге? Он алкаш, у него печень изношена. Оставить его на заимке, сам загнется от пойла. Каждый грамм алкоголя давно уже работает в Коляне только на смерть, это ему только кажется, что на радость… Каждый грамм давно и активно приближает бывшего технаря к могиле… Дать волю, спечется Хрюстальный башмачок сам по себе… Может, за месяц спечется…
– Ну, так что, начальник? – вдруг солидно спросил Коровенков, забирая в ладонь клочковатую бороду. Теперь, узнав, что лично для него угроза как бы миновала, он сразу осмелел. Он еще не понимал, почему именно для него угроза миновала, но так чувствовал. И похоронный венок никому не пригодился, подлец Кобельков не умер, чувствовал он, и больше того, увезут теперь Кобелькова с заимки. Нет здесь догаресс, никаких вакханок. Только шейла, а она Кобелькову ни под каким соусом не даст. Это придавало Коровенкову сил. Он даже решил, что неплохо бы и пугнуть начальство. – Мы тут в тайге одни… Закон – тайга… Никаких людишек в округе…
– А периметр?
– Так это не у нас. На периметр не пускают, и к нам не ходят. Вот какой страшный процесс, – степенно погладил он бороду.
– К чему это ты клонишь? – подозрительно покосился Сергей.
– Ну, как к чему? Души-то живые, начальник… – теперь Коровенков смотрел на Сергея увереннее. – А живая душа требует особенного внимания… Вот какой страшный процесс, – повторил он понравившееся ему выражение. – У нас, начальник, со жратвой плохо. Особенно с сахаром. Считай, одни макароны.
– Ладно, – понял Сергей. – Кое-что оставим. Муки, тушенки. А сахару не оставим. Продержишься недельку-две, пока пришлем непьющего напарника. Завтра нарубим пихтового лапника, привезем несколько тележек, чтобы не скучал. Горючки хватит привезти лапника?
– Если всю сжечь.
– Ничего, потерпишь.
– А я? – не выдержал Колян.
– Ты с нами поедешь. Как завозили, так и вывезем.
– А венок?
– Да хоть с собой тащи. Только сам.
– А я потащу, – нехорошо пригрозил Колян.
– Ну, это твое дело, – Сергей старался не смотреть на Коляна. – Чистяк сольем в выгребную яму, меньше мух будет. Живи, Коровенков, радуйся жизни. Кстати, и аппарат нам выдашь.
– Так ведь в нужнике утопите!
– Всенепременно!
– Ты одумайся, начальник, – стараясь не терять набранной солидности, пояснил Коровенков. – Создать хороший аппарат – тоже труд. Это народное творчество, живой промысел, если по умному. Да и чистяк, если употреблять в меру, всего лишь народное лекарство. Ну, утопишь аппарат, что с того? Я же мастер, я новый изобрету. Вот какой страшный процесс, – покачал головой Коровенков, сам испугавшись. – У меня мастерство в крови. Если понадобится, я аппарат построю без всякого железа, хоть из сухих дудок.
– Аппарат сдашь! – отрезал Сергей. – И с изобретательством завязывай, иначе слетишь с нарезки, а то помрешь. Другой венок мы сюда не потащим.
И поинтересовался:
– Лодка на берегу ваша?
– Плоскодонка-то? Наша.
– По реке пройдет?
– Плоскодонка-то? А чего? Конечно, пройдет. Только в ней щели и река обмелела. Но плоскодонка пройдет.
– Тогда, значит, так. Утром ты, Кобельков, встанешь пораньше, законопатишь щели и зальешь их смолой. Имей в виду, на лодке тебе самому с нами плыть, так что, работай от души, не халтурь. А ты, Валентин, поможешь ему и присмотри, чтобы он не валял дурака.