Я снова сосредоточил все внимание на Перри.
— Судья, ее оправдания не имеют значения. Она играет не по правилам. Вопрос должен быть снят, и ей не должно быть позволено развивать эту линию допроса.
— Судья, это…
— Советник прав, мисс Фриман. Вы можете приберечь это в качестве контрдоказательства, но здесь не имеете права использовать. Для этого следовало включить информацию в материалы следствия.
Мы вернулись на свои позиции. Придется поручить Циско разобраться с линейкой, потому что можно было не сомневаться, что Фриман еще вытащит ее на свет. Меня это злило, потому что одно из первых заданий по делу, которое я ему дал, состояло в том, чтобы выяснить всю подноготную нашей клиентки, а он упустил такой важный факт.
Судья велел жюри игнорировать вопрос прокурора, после чего разрешил Фриман продолжить, избрав другую линию допроса. Но я понимал, что звонок прозвучал, причем громко и ясно, и жюри его услышало. Вопрос можно было вымарать из протокола, но не из их памяти.
Фриман продолжила перекрестный допрос, наобум стреляя в Лайзу там и сям, но не смогла пробить броню ее прямых показаний. Мою клиентку невозможно было сбить с толку: она не проходила мимо «Уэстленд нэшнл» в утро убийства, и все тут. Если не считать треугольной линейки, начало получилось чертовски хорошим: нам удалось сразу же внедрить в головы присяжных, что мы собираемся вести защиту конструктивно и не намерены сдаваться без борьбы.
Прокурор дотянула допрос до пяти часов, сохранив за собой, таким образом, право выступить утром с чем-нибудь, что удастся нарыть за ночь. Судья объявил перерыв до завтра и распустил всех по домам. По домам отправились все, кроме меня, я устремился в офис. Надо было еще многое сделать.
Перед тем как покинуть зал, я наклонился к своей клиентке и сердито прошептал:
— Спасибо, что предупредили меня о треугольной линейке. Чего еще я не знаю?
— Ничего. Это было глупо.
— Что было глупо? То, что вы ударили ребенка линейкой, или то, что не рассказали мне об этом?
— Это случилось четыре года назад, и мальчишка этого заслуживал. Больше я об этом говорить не собираюсь.
— Не вам решать. Фриман еще может поднять этот вопрос на стадии контрдоказательств, так что начинайте думать о том, что вы будете отвечать.
На ее лице появилось озабоченное выражение.
— Как она может это сделать, ведь судья велел присяжным забыть о том, что этот вопрос был задан.
— Она не имеет права поднимать этот вопрос в ходе перекрестного допроса, но найдет способ вернуться к нему позднее. Насчет контрдоказательной стадии существуют разные правила. Так что вам лучше рассказать мне все и об этом, и обо всем другом, что я должен был знать, но о чем вы не соизволили мне поведать.
Она посмотрела поверх моего плеча, я знал, что она ищет взглядом Герба Дэла. Ей было невдомек, что открыл мне Дэл, не знала она и о роли двойного агента, которую он теперь исполнял.
— Дэла здесь нет, — сказал я. — Говорите со мной, Лайза. Что еще мне следует знать?
Вернувшись в офис, я застал Циско в приемной. Засунув руки в карманы, он болтал с Лорной, сидевшей за своим столом.
— Что происходит? — требовательно спросил я. — Я думал, ты уже едешь в аэропорт встречать Шами.
— Я послал туда Баллокс, — ответил Циско. — Она ее уже встретила, и они едут сюда.
— Баллокс должна была сидеть здесь и готовиться к своим показаниям, которые ей, вероятно, придется давать уже завтра. Ты дознаватель, это ты должен был поехать в аэропорт. Они даже вдвоем едва ли смогут дотащить манекен.
— Расслабься, босс, он в упаковке, и они прекрасно справляются. Баллокс только что звонила с дороги. Так что сохраняй хладнокровие, все остальное мы сделаем.
Я уставился на него. Не важно, что он на шесть дюймов выше меня и на семьдесят пять фунтов тяжелее. Основной груз все равно тащу я.
— Ты советуешь мне расслабиться? Хочешь, чтобы я сохранял хладнокровие? Да пошел ты, Циско! Мы только приступили к защите, и проблема в том, что нам нечем защищаться. У меня куча слов и манекен — это все. И если ты не вытащишь руки из своих дурацких карманов и не найдешь мне хоть что-то, то манекеном буду выглядеть я. Так что не советуй мне сохранять хладнокровие, ладно? Это я стою перед присяжными каждый день, черт побери, а не ты.
Первой расхохоталась Лорна, за ней Циско.
— Вам это кажется смешным?! — взорвался я. — Это не смешно! Что, черт возьми, вас так развеселило?
Циско поднял руки в жесте «сдаюсь» и держал их так, пока не успокоился.
— Прости, босс, просто, когда ты заводишься… и я представил себе тебя в виде манекена…
При этих словах на Лорну снова напал приступ смеха. Я мысленно отметил, что надо будет уволить ее по окончании процесса. А лучше — обоих. Вот это будет действительно смешно.
— Послушай, — сказал Циско, видимо, почувствовав, что я не склонен расценивать ситуацию как юмористическую, — иди к себе в кабинет, сними галстук и сядь в свое большое кресло. А я пойду возьму свои причиндалы и покажу тебе, что я наработал. Я весь день прокручивал Сакраменто, дела продвигаются медленно, но я уже приблизился к цели.
— Сакраменто? Криминалистическую лабораторию штата?
— Нет, корпоративные документы. Бюрократия, Микки. Вот почему на это уходит куча времени. Но ты не волнуйся. Делай свое дело, а я буду делать свое.
— Мне довольно трудно делать свое, пока ты не сделал своего.
Я направился к себе в кабинет, на ходу бросив злобный взгляд на Лорну. Это только рассмешило ее еще больше.
— Очень смешно, — сказал я. — Ты достала туфли, которые я велел тебе достать?
— Да. У тебя есть все, что нужно.
Не сказав ни слова в ответ, я прошел к себе и закрыл за собой дверь.
Меня не приглашали и не ждали. Но я не видел дочку целую неделю — из-за процесса пришлось отменить блинчики в среду, — к тому же в последний раз мы расстались с Мэгги на напряженной ноте, поэтому я чувствовал потребность заглянуть к ним в Шерман-Оукс. Мэгги открыла дверь, вид у нее был неприветливый, наверное, она заранее увидела меня в глазок.
— Неподходящий вечер для незваных гостей, Холлер, — сказала она.
— Я на минутку, только повидать Хейли, если позволишь.
— Неподходящий вечер как раз у нее.
Она отступила в сторону, давая мне пройти.
— Вот как? А в чем дело?
— У нее куча домашней работы, и она запретила отрывать ее, даже мне.
Из передней я посмотрел в гостиную, но не увидел там дочери.
— Она в своей комнате и дверь закрыла. Желаю удачи. Я убираю в кухне.
Она оставила меня, а я посмотрел на верхнюю площадку. Там находилась комната Хейли, и подъем по лестнице сразу показался мне запретным. Моя дочь пребывала в подростковом возрасте и была подвержена свойственным ему перепадам настроения. Никогда нельзя было знать, на что напорешься.
Тем не менее я поднялся и, вежливо постучав в дверь, был встречен резким: «Ну что?»
— Это папа. Можно войти?
— Папа, у меня куча домашних заданий.
— Значит, нельзя?
— Как хочешь.
Я открыл дверь и сделал шаг внутрь. Она лежала в постели под одеялом, со всех сторон обложенная тетрадями и книгами, на животе у нее стоял лэптоп.
— Целовать меня нельзя, я намазалась кремом от прыщей.
Подойдя к кровати, я склонился и успел все-таки чмокнуть ее в макушку, прежде чем она оттолкнула меня.
— Много еще осталось?
— Я же сказала: куча.
Учебник по математике она положила раскрытым страницами вниз, чтобы не потерять нужное место. Я поднял его, чтобы посмотреть, что она сейчас изучает.
— Не закрой мою страницу! — В ее голосе звучал панический ужас, словно надвинулся конец света.
— Не волнуйся. Я уже сорок лет имею дело с книгами.
Насколько можно было понять, урок был посвящен уравнениям, устанавливающим соотношения «X» к «Y». Я растерялся. Она изучала то, что было за пределами моего разумения. Мне стало жаль, что она тратит время на предметы, которые никогда ей не пригодятся.
— Ай-ай, не могу тебе помочь при всем моем желании.
— Знаю, мама тоже не может. Я одна в целом мире.
— Разве не так же, как и все мы?
Я отметил, что за все то время, что я находился в комнате, она ни разу на меня не взглянула. Это угнетало.
— Ну что ж, я просто хотел сказать тебе: «Привет», — а теперь ухожу.
— Пока. Я тебя люблю.
Тем не менее никакого зрительного контакта.
— Спокойной ночи.
Я закрыл за собой дверь и спустился в кухню. Другое существо женского пола, тоже обладающее способностью своими капризами манипулировать моими настроениями, сидело на табурете за стойкой. Перед ней стоял бокал шардоне и лежала открытая папка.
Наконец она соизволила взглянуть на меня, тоже без улыбки, но все же здесь зрительный контакт был установлен, и я счел это победой. Она сразу же снова уткнулась в папку.
— Над чем работаешь?
— Да так, просто кое-что освежаю в памяти. У меня завтра предварительные слушания с хорошими перспективами, но я, в сущности, не заглядывала в это дело с тех, пор как завела его.
Обыденная рутина правовой системы. Она не предложила мне вина, поскольку знала, что я не пью. Я прислонился к стойке напротив стола.
— Знаешь, я подумываю о переходе в окружную прокуратуру, — сказал я.
Она вскинула голову и посмотрела на меня.
— Что?
— Ничего, просто пытаюсь привлечь чье-нибудь внимание в этом доме.
— Прости, но сегодня мы все заняты. Мне нужно работать.
— Да-да. Что ж, ухожу. Твоя подруга Энди, наверное, тоже варит свое зелье?
— Думаю, да. Мы с ней собирались сходить куда-нибудь выпить после работы, но она отменила встречу. Что ты с ней сделал, Холлер?
— О, всего лишь немного подрезал ей крылышки в конце прокурорской стадии процесса, а потом ворвался в свою, как шайка налетчиков. Наверное, она теперь соображает, как с нами быть.
— Наверное.
Она снова уткнулась в папку. Меня явно молча выпроваживали. Сначала дочь, теперь бывшая жена, которую я все еще любил. Мне не хотелось просто так уходить в ночь.