— Значит, она согласилась побыть с Хейли сегодня, и ты в одиночестве отправилась в бар?
— А может, я тебя искала, Холлер. Тебе такое не приходило в голову?
Я развернулся так, чтобы оказаться спиной к Аронсон и лицом к лицу с Мэгги.
— Это правда?
— Возможно. Я подумала, что ты, наверное, где-то в компании — твой мобильный не отвечал.
— Ох, забыл его включить после заседания.
Я вынул телефон из кармана и включил его. Неудивительно, что Герб Дэл до сих пор со мной не связался.
— Ты собираешься домой?
Прежде чем ответить, я посмотрел на нее долгим взглядом.
— Завтра, возможно, решающий день процесса. Мне нужно…
— Я располагаю временем до полуночи.
Я сделал длинный вдох, но выдох оказался еще более длинным. Подавшись вперед и наклонившись так, что наши головы соприкоснулись — как фехтовальщики скрещивают сабли перед началом матча, — я прошептал ей в ухо:
— Я так больше не могу. Либо мы двигаемся вперед — либо ставим точку.
Упершись рукой мне в грудь, она оттолкнула меня. Мне было страшно подумать, во что превратится моя жизнь, если она совсем уйдет из нее, и я уже жалел о своем ультиматуме, потому что знал: поставленная перед выбором, она сделает его в пользу второго.
— Как насчет того, чтобы сейчас думать только о сегодняшнем вечере, Холлер? — ответила она.
— Ладно, — согласился я с такой поспешностью, что мы оба не удержались от смеха.
Я увернулся от пули, которую сам в себя выпустил. На этот раз увернулся.
— Какое-то время мне понадобится, чтобы еще кое над чем поработать.
— Конечно, мы его выберем.
Протянув руку за своим стаканом, она по ошибке — или не по ошибке? — взяла мой, отпила из него и скорчила гримасу отвращения.
— Без водки это просто отрава.
— Знаю. Это было что-то вроде проверки?
— Нет, просто ошиблась.
— Ну конечно.
Пока она пила из собственного стакана, я слегка развернулся назад и посмотрел на Циско и Аронсон. Они сидели, склонившись друг к другу, и увлеченно беседовали, не обращая на меня никакого внимания. Я опять повернулся к Мэгги:
— Выходи за меня снова, Мэгги. Когда закончится этот процесс, я собираюсь все изменить.
— Это я уже слышала.
— Да, но на этот раз так и будет. Это уже происходит.
— Я должна ответить прямо сейчас? Это предложение, которое делается только раз, или я могу подумать?
— Конечно, можешь. В твоем распоряжении целых пять минут. Я успею сбегать в сортир и сразу вернусь.
Мы снова рассмеялись, потом я наклонился, поцеловал ее и, зарывшись лицом в ее волосы, шепнул:
— Мне никто, кроме тебя, не нужен.
Прежде чем оттолкнуть, она поцеловала меня в шею.
— Терпеть не могу публичной демонстрации ласк, особенно в барах. Выглядит дешево.
— Прости.
— Ну, пошли.
Она соскользнула с табурета и, уже стоя, допила свой стакан. Вынув бумажник, я оплатил все, включая чаевые бармена, и сказал Циско с Аронсон, что ухожу.
— Я думала, мы еще поговорим об Оппарицио, — запротестовала Аронсон.
Но Циско незаметно тронул ее за руку, давая понять: не сейчас. Я был ему благодарен за это.
— Знаете что, — сказал я, — день был длинный. Иногда лучший способ к чему-то подготовиться — на время забыть об этом. Завтра утром пораньше, до начала заседания, я поеду в контору. Если хотите, приезжайте тоже. А нет — так увидимся в суде в девять.
Попрощавшись, мы с моей бывшей женой отправились к выходу.
— Хочешь оставить свою машину здесь, или как? — спросил я.
— Нет, слишком опасно возвращаться сюда после ужина и вечера, проведенного в постели с тобой. Захочется снова зайти сюда выпить последнюю, а потом, глядишь, окажется, что и не последнюю… А мне надо няню вовремя отпустить, да и на работу утром.
— Вот как ты на все это смотришь? Ужин, секс — и домой к полуночи?
В таких случаях она, бывало, обидно замечала, что я ною, как женщина, жалующаяся на мужчин. Но не в этот раз.
— Нет, — ответила она, — я смотрю на это как на лучший вечер недели.
Когда мы шли к своим машинам, я протянул руку и нежно сжал пальцами ее затылок. Ей это всегда нравилось. И плевать, что это могло быть расценено как публичная демонстрация ласк.
Во вторник утром чувствовалось, как с каждым шагом на пути к свидетельскому боксу Луис Оппарицио все больше напрягался. На нем был светло-коричневый костюм с голубой рубашкой и бордовым галстуком. Он держался с достоинством, которое обеспечивали деньги и власть. И было очевидно, что на меня он смотрит с презрением. Хоть он и был моим свидетелем, ни о какой «любви» здесь не могло быть и речи. С самого начала процесса я обвиняюще указывал на него пальцем как на человека, который мог бы сидеть на месте моей клиентки. Но сейчас он сидел передо мной в свидетельском боксе. Это было главным событием процесса, и оно привлекло в зал самое большое с начала слушаний количество публики — как представителей прессы, так и зевак.
Начал я дружелюбно, но не собирался продолжать так и дальше. У меня была единственная цель, и вердикт зависел от того, сумею ли я ее достичь. Мне предстояло подвести свидетеля к краю. Он оказался здесь, потому что сам загнал себя в угол своими алчностью и тщеславием. Игнорировал советы собственных адвокатов, отверг предложение спрятаться за Пятую поправку и принял вызов выйти на поединок со мной на глазах у переполненного зала. Моя работа состояла в том, чтобы заставить его пожалеть о своем решении.
— Доброе утро, мистер Оппарицио. Как самочувствие?
— Я бы предпочел встретить это утро в каком-нибудь другом месте. А как ваше?
Значит, он решил с самого начала принять иронично-сварливый тон. Я улыбнулся и ответил:
— Это я смогу вам сказать через несколько часов. Благодарю, что сочли возможным приехать. Я заметил у вас легкий северо-восточный акцент. Вы родом не из Лос-Анджелеса?
— Я родился в Бруклине пятьдесят один год назад. Сюда приехал в свое время учиться в юридической школе, да так и остался.
— Вы и ваша компания неоднократно упоминались в ходе этого процесса. Создается впечатление, что в ваших руках находится львиная доля всех дел об отъеме ипотечных домов, по крайней мере в этом штате. Я был…
— Ваша честь? — с места перебила меня Фриман. — Можно мне задать вопрос?
Перри несколько секунд молча смотрел на нее.
— Вы хотите заявить протест, мисс Фриман?
Она сообразила, что забыла встать. Во время предварительных совещаний судья предупреждал нас, чтобы мы непременно вставали, если хотим заявить протест. Фриман быстро вскочила:
— Да, ваша честь.
— Продолжайте, мистер Холлер, — невозмутимо сказал судья.
— Я как раз собирался это делать, ваша честь. Мистер Оппарицио, можете ли вы популярно рассказать нам, чем занимается АЛОФТ?
Оппарицио откашлялся и развернулся лицом к присяжным. Он был воспитанным и опытным свидетелем. От меня сейчас больше ничего не требовалось.
— С превеликим удовольствием В принципе АЛОФТ — посредническая компания, оформляющая документацию и сопровождающая прохождение юридической процедуры. Крупные банки, предоставляющие ипотечные кредиты, такие как «Уэстленд нэшнл», платят ей за то, чтобы она проводила процедуру перехода заложенной недвижимости в собственность залогодержателя от начала до конца. Мы делаем все: от составления документов до рассылки уведомлений и — в случае необходимости — представления дела в суде; за единую, включающую все плату. Люди не любят систему лишения прав выкупа заложенного имущества. Мы до определенного момента по мере возможностей стараемся оплачивать счета, чтобы сохранить свои дома. Но иногда возможности иссякают, и тогда залогодержатель имеет право забрать дом. Вот тут-то и появляемся мы.
— Вы сказали «но иногда возможности иссякают». В последние несколько лет для вас как раз создались наилучшие возможности, не так ли?
— За четыре минувших года наш бизнес постоянно испытывал небывалый рост, только сейчас положение начинает стабилизироваться.
— Вы упомянули «Уэстленд нэшнл» как своего клиента. Он был для вас крупным клиентом, верно?
— Был и остается.
— Сколько примерно дел в год вы ведете для этого банка?
— Ну, так с ходу я сказать не могу, но, думаю, с учетом всех их филиалов на западе Соединенных Штатов, мы получаем от них около десяти тысяч дел в год.
— Поверите ли вы, если я скажу, что в последние четыре года ваша фирма проводила свыше шестнадцати тысяч дел «Уэстленда» в год? Эта информация содержится в ежегодных банковских отчетах.
Я поднял над головой упомянутые отчеты, чтобы все могли их увидеть.
— Да, поверю. Ежегодные отчеты не лгут.
— Какой гонорар получает АЛОФТ за одно дело?
— По каждому из дел, связанных с жилыми домами, мы получаем две с половиной тысячи долларов, это включает все наши услуги, в том числе, как я уже сказал, и представление дела в суде при необходимости.
— Значит, если подсчитать, ваша компания только от «Уэстленд»-банка получает сорок миллионов долларов в год, правильно?
— Если цифры, которыми вы оперируете, верны, то вроде да.
— Таким образом, насколько я понимаю, «Уэстленд» представляет собой важного клиента для АЛОФТа?
— Да, но для нас важны все клиенты.
— Значит, вы должны были знать Митчелла Бондуранта, жертву расследуемого преступления, весьма хорошо, не так ли?
— Разумеется, я был с ним хорошо знаком и считаю ужасным несчастьем то, что с ним случилось. Он был хорошим человеком, который старался хорошо делать свою работу.
— Не сомневаюсь, что все оценили ваше глубокое сочувствие. Но к моменту смерти мистера Бондуранта ваши с ним отношения не были безоблачными, верно?
— Не совсем понимаю, что вы имеете в виду. Мы были деловыми партнерами. Конечно, между нами иногда возникали незначительные споры, это абсолютно естественно для нормального функционирования бизнеса.
— Нет, я говорю не о незначительных спорах и не о нормальном функционировании бизнеса. Я спрашиваю о письме, которое мистер Бондурант послал вам незадолго до своей смерти, в нем он грозил разоблачить мошеннические методы, которые практикует ваша компания. В получении этого заказного письма расписалась ваша личная секретарша. Вы его читали?