— Ваша честь, вы велели мне сократиться, это я и делаю. У меня есть доказательство, ясно свидетельствующее о том, что это отнюдь не попытка выловить рыбку в мутной воде.
— И что же это за доказательство, мистер Холлер?
Я передал ему толстую папку документов, которую прихватил с собой, направляясь к судейской скамье. Она изобиловала торчащими из нее разноцветными закладками-стикерами.
— Это доклад Генерального прокурора Соединенных Штатов конгрессу об организованной преступности. Он датирован тысяча девятьсот восемьдесят шестым годом, когда Генеральным прокурором был Эдвин Миз. Если вы откроете его на странице, отмеченной желтой закладкой, то увидите выделенный абзац, он и есть — мое доказательство.
Судья прочел выделенный пассаж и развернул документ так, чтобы Фриман тоже могла его прочесть, но прежде чем она закончила, отклонил ее протест.
— Задавайте свои вопросы, мистер Холлер, но я даю вам не более десяти минут, чтобы расставить все точки над i. Если не уложитесь, я лишу вас слова.
— Благодарю вас, судья.
Вернувшись на трибуну, я повторил вопрос, перефразировав его:
— Мистер Оппарицио, знали ли вы, что ваш отец и ваш дядя были членами организованной преступной группы, известной под названием «Семья Гамбино»?
Оппарицио видел, что я давал судье прочесть какой-то документ, и догадывался, что в моем вопросе есть подвох, поэтому, вместо того чтобы все отрицать, дал туманный ответ:
— Как уже сказал, я отошел от семьи, когда уехал учиться. После этого я о них ничего не знал. И прежде мне ничего не говорили.
Настало время безжалостно подтолкнуть Оппарицио к краю обрыва.
— Не был ли ваш дядя известен под кличкой Энтони Громила Аппарицио, которую получил из-за своей репутации человека жестокого и склонного к насилию?
— Не знаю.
— Не играл ли в вашей жизни дядя роль отца, в то время как ваш собственный отец все ваши юные годы провел в тюрьме за вымогательство?
— Мой дядя обеспечивал нас, но мы не считали его отцом.
— Являлось ли причиной вашего отъезда на Запад в возрасте двадцати одного года желание отстраниться от семьи или распространить возможности семейного бизнеса на западное побережье?
— Это ложь! Я приехал сюда учиться в юридической школе. Приехал без ничего, я оставил все позади, в том числе и семейные связи.
— Вам знаком термин «крот» в том смысле, в каком он используется в расследовании организованной преступной деятельности?
— Понятия не имею, о чем вы говорите.
— Вас бы удивило, если бы вы узнали, что начиная с 1980-х ФБР считало, что гангстерские организации пытаются внедриться в сферу легального бизнеса, посылая представителей своего молодого поколения в высшие учебные и иные заведения с тем, чтобы те пустили там корни, открыли собственные дела, и что таких людей называли «кротами»?
— Я владею законным бизнесом. Никто меня никуда не посылал, и я зарабатывал себе на жизнь во время учебы, работая в фирме по обслуживанию процесса судопроизводства.
Я кивнул — ответ был ожидаемым.
— К вопросу об обслуживании процесса судопроизводства. Вы ведь владеете несколькими компаниями, да, сэр?
— Не понимаю.
— Я перефразирую. Когда вы продали АЛОФТ Фонду «Лемюра», вы сохранили в собственности множество компаний, связанных контрактами с АЛОФТом, верно?
Оппарицио повременил, якобы думая над ответом, а сам бросил взгляд на своих адвокатов: вытащите меня — читалось в этом взгляде. Он уже понял, куда я его веду, и знал, что мне нельзя позволить туда добраться. Но он сидел на свидетельском месте, и выход у него оставался только один.
— Я являюсь владельцем и совладельцем разных фирм. Все они легальны, работают открыто, в соответствии с законом.
Хороший ответ, но хороший недостаточно.
— Какого рода эти фирмы? Какие услуги они оказывают?
— Вы упомянули обслуживание системы судопроизводства, одна из них входит в эту сферу. Есть у меня параюридическая справочная и кадровая службы. Есть компания по подбору офисного персонала и фирма по снабжению мебелью. Еще есть…
— А есть ли у вас курьерская служба?
Свидетель помолчал, прежде чем ответить. Он пытался предугадать два следующих вопроса, но я не собирался сбавлять темп, чтобы дать ему возможность что-то придумать.
— Я лишь инвестор, я не являюсь ее единственным владельцем.
— Давайте поговорим о вашей курьерской службе. Во-первых, как она называется?
— Курьерская служба «Винг Натс».
— Эта компания базируется в Лос-Анджелесе?
— Основной офис здесь, но есть филиалы еще в семи городах. Фирма действует по всему этому штату и в Неваде.
— Какой точно процент акций «Винг Натс» принадлежит вам?
— Я лишь совладелец. Думаю, процентов сорок.
— А кто другие совладельцы?
— Ну, их несколько. Некоторые из них не частные лица, а другие компании.
— Как, например, «Эй-Эй-Бест консалтентс» из Бруклина, Нью-Йорк, которая в списке корпораций Сакраменто значится совладелицей «Винг»?
Оппарицио снова не спешил с ответом. На сей раз он, похоже, совсем растерялся, судье даже пришлось его поторопить.
— Да, кажется, эта компания — одна из совладельцев.
— Хорошо. Далее: в корпоративных документах, имеющихся в распоряжении администрации штата Нью-Йорк, сказано, что мажоритарный совладелец «Эй-Эй-Бест» — некто Доминик Капелли. Вы с ним знакомы?
— Нет.
— Вы хотите сказать, что незнакомы с одним из своих партнеров по «Винг Натс», сэр?
— Я не знаю лично всех, кто инвестировал средства в «Эй-Эй-Бест».
Фриман поднялась с места. Давно пора. Я ждал, что она начнет протестовать, по крайней мере еще четыре вопроса назад.
— Ваша честь, будет ли конец всему этому?
— Я и сам начинаю задумываться над этим вопросом, — сказал Перри. — Не желаете ли просветить нас на этот счет, мистер Холлер?
— Еще три вопроса, ваша честь, и уверен, что всем станет абсолютно ясно, какое это имеет отношение к делу, — ответил я. — Прошу суд великодушно разрешить мне задать еще только три вопроса.
Пока говорил, я не сводил взгляда с Оппарицио, транслируя ему послание: дергай за рычаг сейчас, иначе все твои секреты станут известны всему миру. Узнает о них «Лемюр». Узнают акционеры. Все узнают.
— Хорошо, мистер Холлер.
— Спасибо, ваша честь.
Я посмотрел в свои записи. Время настало. Если я правильно оценил Оппарицио, то сейчас самый подходящий момент. Я снова посмотрел на него.
— Мистер Оппарицио, удивитесь ли вы, узнав, что Доминик Капелли, ваш партнер, с которым вы якобы незнакомы, числится в нью-йоркском досье как…
— Ваша честь?
Это был Оппарицио. Это он меня перебил.
— По совету своих адвокатов и в соответствии со своим правом и привилегией, гарантированными Пятой поправкой к Конституции Соединенных Штатов и Конституции штата Калифорния, я со всем уважением отказываюсь отвечать на этот и дальнейшие вопросы.
Свершилось.
Я стоял спокойно и неподвижно, но это была лишь видимость. Энергия клокотала во мне. Я почти не слышал гула голосов, пробежавшего по залу. Потом из-за моей спины раздался уверенный голос:
— Ваша честь, позвольте мне обратиться к суду.
Я повернулся и увидел, что это один из адвокатов Оппарицио, Мартин Циммер.
И сразу же послышался голос Фриман, высокий и натянутый, протестовавший и взывавший о новом совещании у судейской скамьи.
Но я знал, что на этот раз совещание не состоится. Знал это и Перри.
— Мистер Циммер, вы можете сесть. Я объявляю обеденный перерыв и надеюсь, что все участники процесса будут на своих местах к часу дня. Присяжным запрещается обсуждать дело друг с другом и делать какие бы то ни было выводы из показаний свидетеля и его обращения к суду.
После этого зал зашумел, журналисты громко заговорили друг с другом. Когда последний присяжный покинул помещение, я вышел из-за трибуны и, наклонившись над столом защиты, прошептал Аронсон:
— Думаю, на этот раз вам будет любопытно поприсутствовать в кабинете судьи.
Она собиралась уже было спросить, что я имею в виду, когда Перри произнес официальным голосом:
— Я хочу, чтобы советник прошел в мой кабинет. Немедленно. Мистер Оппарицио, прошу вас оставаться здесь. Вы можете проконсультироваться со своими адвокатами, но не покидайте зала суда.
С этими словами он встал и решительно направился к себе.
Я последовал за ним.
К тому времени я уже мог с закрытыми глазами сказать, как расставлена мебель в кабинете судьи и что где развешано у него по стенам. Но я надеялся, что это будет моим последним посещением этого кабинета, и догадывался, что нынешний визит будет самым трудным. Как только мы вошли, судья сорвал с себя мантию и не глядя швырнул ее на вешалку в углу вместо того, чтобы аккуратно повесить на плечики, как он делал во время прежних совещаний при закрытых дверях. После этого он плюхнулся в кресло, громко выдохнул и, откинувшись на спинку, уставился в потолок. У него был крайне раздраженный вид, наводивший на мысль, что решение, которое ему предстояло принять, куда больше заботило его с точки зрения собственной профессиональной репутации, нежели с точки зрения справедливости по отношению к жертве убийства.
— Мистер Холлер, — произнес он наконец так, будто сбрасывал с себя тяжкое бремя.
— Да, ваша честь?
Судья потер щеки.
— Пожалуйста, скажите мне, что это не было задумано вами с самого начала: заставить мистера Оппарицио перед лицом присяжных прибегнуть к Пятой поправке.
— Судья, — ответил я, — я понятия не имел, что он собирается взять Пятую. После отмены ходатайства о невызове его в суд я и представить себе не мог, что он это сделает. Да, я, безусловно, подталкивал его, но только к тому, чтобы он отвечал на мои вопросы.
Фриман иронически скривила губы и покачала головой.
— Вы хотите что-то добавить, мисс Фриман? — спросил судья.
— Ваша честь, я считаю, что на протяжении всего процесса советник демонстрировал не что иное, как презрение к суду и всей системе правосудия. Он даже сейчас не ответил на ваш вопрос. Не опроверг того, что задумал это наперед, а только сказал, что, видите ли, «понятия не имел». Это совершенно разные вещи. И это свидетельствует о трусости защиты и о том, что советник пытался мешать проведению процесса с самого его начала. Теперь он преуспел. Оппарицио все время был для него «кандидатом на Пятую» — соломенным чучелом, которое он специально посадил перед присяжными, чтобы послать в нокдаун, когда тот возьмет Пятую поправку. Таков был его план, и если это не подрыв состязательной системы правосудия, то я не знаю, как еще это можно назвать.