– Малика Сабировна, не сочтите за труд встретить шефа. Он поднимется через пару минут.
Действительно, через три минуты в комнату вошел Лобачев.
И Назимова начала вести себя, как радушная хозяйка. Она что-то оживленно щебетала, совершенно не обращая внимания на развалившегося на диване Александра.
Лобачев заметил это и улыбнулся:
– Ты, брат, погуляй внизу… Осмотрись!.. Я не очень долго. У нас тут интимная беседа намечается.
После ухода Караваева Малика Сабировна сразу стала серьезной.
Указав жестом на круглый стол в центре комнаты, она взяла инициативу на себя и приступила к переговорам:
– Начнем деловую часть. Садитесь, уважаемый!..
– Николай Николаевич… просто – Николай.
– Садитесь, Николай. Я готова сегодня же решить все наши вопросы, но мне нужны гарантии…
– И мне они нужны, милая Малика… Прежде всего, вы можете доказать, что необходимая сумма у вас есть?
– Хорошо…
Назимова встала и, подойдя к стене, резким движением сбросила на диван огромную картину.
При этом обнажилась дверь японского сейфа, глубоко вмурованного в старую кирпичную кладку.
Это хитрое устройство не имело замочной скважины… Сейф открывался без ключа!
В правом верхнем углу находилась панель с маленьким дисплеем, очень похожая на встроенный калькулятор. А в центре – поворотная рукоятка с множеством делений.
Лобачев даже не пытался запомнить все манипуляции, которые производила Назимова… Кроме того, стоя перед сейфом, она, естественно, закрывала собой большую часть обзора.
Открыв сейф, Назимова повернулась и, театральным жестом указав на содержимое, вопросительно взглянула на Лобачева… Тот привстал и кивнул головой, подтверждая, что видит кучу денег.
– Малика! Я почти удовлетворен… Но можно ли мне поближе взглянуть на одну пачку? Скажем, третью сверху в правой стопке.
Назимова вытащила требуемую пачку. Это сто штук стодолларовых бумажек. И все они новенькие и в банковской упаковке!
Она бросила пачку на стол перед Лобачевым… Ему потребовалось несколько секунд, чтобы определить, это не «кукла» и не фальшивка… От баксов исходил особый аромат. Его ни с чем не спутаешь!
Назимова оставила сейф открытым и вновь заняла свое место за столом переговоров.
– А теперь, Николай, я хочу получить гарантии… И не предлагайте мне ксерокопии протоколов… Я сама умею всякую туфту готовить.
– Понятно, Малика. Не извольте беспокоиться.
Лобачев открыл кейс и вытащил две пластиковые папочки. По документам было видно, что недавно они подшиты в дело.
– Ознакомьтесь!.. Это, заметьте, подлинники. Бланки, печать, подписи заместителя генерального… Это все не липа!
– Я должна все внимательно посмотреть.
– Смотрите, смотрите… Но некоторые вещи вам придется принять на веру. Вот если я деньги сегодня получаю, то в суд пойдет вот эта бумажка со смешной формулировкой: «Превышение служебных полномочий»… Правда, придется еще двадцать три протокола изъять, три тома перенумеровать, нужных людей прикормить… А уж если мы не договоримся – пойдет вот эта бумажка. Тут уж, как говорится, вплоть до…
– Все ясно, Николай… Вы готовы написать мне для отчета…
– Расписку?
– Вроде того. Скажем: «Деньги за организацию выгодного исхода уголовного дела такого-то получены в полном объеме».
– В таких выражениях – согласен!.. Это похоже на адвокатские услуги.
Назимова внимательно прочитала расписку и удовлетворенно взглянула на Лобачева:
– Все, Николай!.. Теперь будем деньги считать.
Она встала и без суеты двинулась к сейфу с явным намерением выложить перед Лобачевым денежные пачки.
Он даже открыл кейс, готовясь аккуратно разместить там заработанное.
В руках Назимова продолжала держать расписку и две пластиковые папки. Она лениво швырнула документы на нижнюю полку и мягким кошачьим движением толкнула дверцу сейфа.
Через секунду Лобачев услышал щелчок и легкий скрип.
Похолодев, Лобачев ощутил, как в недрах сейфа двигаются толстые стальные штыри, намертво запирая его.
Как бы издеваясь, железный шкаф пропел веселенькую американскую мелодию, исполненную с японским акцентом… Ему не хватало еще поклониться и пропищать: «Хозяин, я закрылся».
Малика Сабировна опять заняла свое переговорное место… В ее лице почти ничего не изменилось, лишь появилась легкая тень надменности и превосходства.
– Мне очень приятно, Николай, что вы не волнуетесь, не кричите, не делаете резких движений… Или вы не сообразили, что произошло? Поясняю: этот сейф вскрыть невозможно. В нем ваша расписка, документы, подписанные Корноуховым… Но главное – там мои подробные мемуары: как вы меня вызывали, как угрожали…
– Неужели я угрожал?
– Точно не помню, но могли… Вы упомянули, сколько денег передадите Корноухову..
– И это я говорил?.. Малика, это уж слишком!
– Это вы не говорили!.. Это я придумала и написала для полноты картины… Главное, что все сходится, документами подтверждается… И деньги там лежат! А их мне дали друзья для взятки очень крупному чиновнику… Нет у вас выбора, Николай!
– Эх, Малика Сабировна, выбор всегда есть… Вы-то, что мне предлагаете?
– Вы освобождаете мужа, а я оплачиваю вашу работу в том объеме, как сочту нужным. И только после ее завершения.
Лобачев встал, скрестил руки на груди, всячески изображая сложный мыслительный процесс.
– Понятно… И какова предлагаемая вами сумма?
– Я полагаю, что это будет пятая часть от того, что вы запрашивали. Это будет справедливо!.. А пока можете взять вот это.
Назимова указала на лежащую на столе десятитысячную пачку.
– Понятно! Ловко вы меня подловили.
Продолжая размышлять, Лобачев посмотрел на потолок, перевел обе руки за спину и дружелюбно улыбнулся, когда ощутил торчащую за спиной рукоятку пистолета.
– А, пожалуй, я согласен. У меня действительно нет другого выбора.
Он сделал три шага навстречу Назимовой и молниеносным ударом заставил ее замолчать на десять минут.
Он даже взглянул на часы – он любил во всем точность.
Затем он прошел в спальню и сразу же в большом платяном шкафу нашел необходимое: несколько цветных поясков от платьев хозяйки и три галстука…
«Очень удобные кресла она поставила. К стулу было бы сложнее привязать, а здесь такие подлокотники удобные… Почему опять женщина? Не люблю я бить женщин. Да и не бил я их раньше. А тут – три дня назад – Софья, теперь – Малика… Тенденция, однако».
Лобачев развалился на диване и взглянул на часы – десять минут уже прошло.
Он ждал и пытался продумать свои дальнейшие действия.
Голова плохо слушалась и мешала старая песенка Высоцкого, не вся песня, а одна первая строка… Она приклеилась к нему и многократно повторялась, как на старой испорченной пластинке: «Я женщин не бил до семнадцати лет… Я женщин не бил…»
Назимова очнулась через пятнадцать минут.
Ее реакция испугала Лобачева… Она даже не взглянула на свои связанные руки, а спокойно смотрела ему в глаза:
– Что дальше будете делать, Николай?
– Мне нужен сейфовый код. – Лобачев заметно нервничал. – И я его получу!..
– Предложение мое принять ты можешь, убить меня ты можешь, а код получить – не можешь… Поверь мне!
Лобачев почувствовал, что кроме страха внутри него стало разрастаться что-то дикое, темное, злое и сумасшедшее.
Это «что-то» не поддавалось никакой логике. Он приблизился к Назимовой и стал водить перед ее лицом горящей зажигалкой.
Он успокоился бы сейчас, если бы она стала плакать, просить его о чем-нибудь, кричать от страха.
Но она даже ни разу не моргнула… Лобачев понял, что не сможет просто жечь ее лицо. Нужно что-то другое…
Время работало на Назимову. В любой момент мог кто-нибудь позвонить к ней, могла прийти домработница, друзья… Лобачев не мог ее понять.
Может быть, она так спокойна потому, что знает что-то такое, чего не знает он!
Спасти может только напор, быстрота, решительность…
И зачем она показала ему, что деньги лежат в этом проклятом железном японце?
Лобачев затравленно взглянул на свою пленницу… Как спокойно она сидит в этом кресле.
Интересно, почему примерно такое кресло в Америке называют электрический стул?
Это совсем не стул!.. Это кресло… Скоро оно будет для нее электрическим.
Больше всего электроприборов было на кухне, и он бросился туда.
Ему приглянулся провод от микроволновой печи.
Он сбросил прибор на пол, наступил на него и стал рвать белый кабель… Потом он схватил нож и бросился в комнату – надо зачистить провод у нее на глазах.
Нож оказался тупым, и часть изоляции он рвал зубами.
Кресло стояло далеко от розетки, и ему пришлось подтащить его к стене… Все готово!
Дальнейшая оттяжка покажет его слабость… Голос не слушался Лобачева. Самая важная и решительная фраза была произнесена визгливо, тоном второразрядного трагика из провинциального театра:
– Ты сама меня заставила!.. Я не хотел! Но ты меня сама заставляешь… Говори код!!!
Первый раз он осторожно прикоснулся оголенными проводам к ее плечам.
Назимова вздрогнула, но почти не изменила надменного выражения лица:
– Плохой ты психолог, Николай!.. Чего ты этим добился? А того, что я снижаю размер твоего будущего гонорара в два раза… Развяжи меня и начинай работать.
Назимова, вероятно, тоже была неважным психологом. Она не почувствовала, что Лобачев не просто на грани срыва – он был уже за гранью.
Он поднес провода к ее вискам, зажмурился и с силой вдавил их…
Когда через минуту он очнулся, то понял: Назимова точно не скажет ему номер сейфового кода… Она просто больше никому и ничего не скажет.
Он сделал вялую попытку уничтожить свои отпечатки, машинально забрал со стола пачку долларов и вышел на лестничную площадку.
Ему удалось лишь плотно прикрыть дверь, которая снаружи запиралась только на ключ… Но вернуться и поискать этот ключ Лобачев уже не мог.