Яростно отмахнувшись от тупой боли в руке и груди, Ромка вскочил, едва снова не теряя сознание – и оказался головой вровень с краем пола.
«Подвал! Бандиты скинули нас в подвал!»
И тут же вторая мысль:
«Горох!!!»
Забыв про боль и про раны, он на четвереньках взлетел по щербатой лестнице и рухнул ничком, тяжело дыша. Не докатился до него. Повезло! Хоть в чём-то…
Ухватившись за подоконник, он поднялся.
Куда теперь?
Стрелы из него не торчали. Что-что, а экономить боезапас бандиты умели. При резком вдохе от боли в груди хотелось взвывать, но кровотечения не было. Пошевелил пальцами правой руки – работают. Где вход-выход стрелы – кровавая корка. До Норы доберётся.
Шаг вперед.
Стоп.
Ну, доберётся. И что? Что скажет? И зачем он, слепой нахлебник, нужен там? Когда все мужики жизни свои кладут, он, здоровый семнадцатилетний лоб, с бабами винтики точит и чертёжики чертит!
Ощущение, что он мог бы предотвратить случившееся, если бы вовремя понял, как, что он что-то не сделал, не подумал, не предусмотрел, не догадался, а должен был, накрыло внезапно, вгрызлось в душу и разорвало ее на куски, а что уцелело – искромсала вина. Он остался в живых. Он, самый бесполезный боец отряда! Зачем?!
Ответ, одинокий и холодный, как последний выстрел, пришел сразу. Ромка стиснул зубы, бросил последний взгляд в провал, где в общей луже свернувшейся крови лежали товарищи, и пошёл откапывать схрон деда Гаврилы.
Ночью прошел дождь, и следы телеги были четко видны на размякшей грунтовке. Сначала они шли в направлении Ижа, потом свернули на просёлок. По глине воз катился медленно, то и дело застревая, и бандитам приходилось соскакивать и толкать. Пятеро, насчитал парень, заткнул за ремень «макарова» с единственной обоймой, сунул в рот сухарь и развернул старую карту. Дорога, изгибаясь и петляя, шла на Черновцы, заброшенные лет десять назад, а потом отворачивала на Банное, еще живое. Других населенных пунктов в этом районе не было. Значит, Черновцы – их база…
Он глянул на тени: часа три после полудня. Он идет часа два. Они, скорее всего, с рассвета. По дороге их догонять – не успеть. Срезать?..
Ромка посмотрел в лес, молчаливый не безмятежностью домашнего, норильского, но тишиной притаившегося зверя, и строки учебника ОБЖ замелькали перед глазами: «Кляксы, воронки, грелки, электры, паутины, удавки…»
Стиснув зубы, он двинулся вперед по дороге.
На чужой воз он наткнулся минут через двадцать. Лошади и груза не было, возница лежал лицом в красноватой грязи, а в кузове валялся мёртвый боец. Рома стремительно обошел вокруг, читая следы. Четверо женщин. Трое пересели на телегу бандитов. Четвёртая нашлась чуть поодаль со стрелой в затылке.
«Быть, значит, сегодня в Черновцах веселухе по полной…»
Тяжелая, горячая волна ненависти захлестнула Романа, и он, посылая осмотрительность к чёртовой матери, кинулся в лес. Успеть наперерез. Перехватить. Всадить всё, до последнего патрона. Руками рвать. Зубами грызть!..
Кровавая мгла перед глазами рассеялась быстро, оставляя тупую боль в груди. Мёртвые не только сраму не имут, но и не мстят, и Ромка, с трудом отыскав среди травы несколько камней, осторожно двинулся вперед. Несколько шагов – бросок. Пусто. Пройти еще, снова бросить… и снова… и снова…
Медленно! И к тому же где гарантия, что аномалии не будет в шаге от безопасно упавшего камня? А может, их в округе на десять километров ни одной – и такое встречалось! Слепой, одно слово… Яростно выругавшись, он отшвырнул бесполезные камни. Оставалось только переть напролом и молиться об удаче.
Удача…
Он достал из разорванного стрелой левого кармана чудом не выпавшую трубочку «медальона смерти» прадеда. Свежая царапина с одной стороны. От стрелы? То есть если бы не медальон?.. «На удачу», сказал батя. Пра-пра с ним всю войну целым прошёл. Может, он и вправду заговорённый?
Ромка бережно завернул талисман в пакет из-под сухарей и переложил в правый карман рубахи. Господи, благослови… Затем, понимая, что ни сказать, ни сделать больше нечего, он вытащил «макарова» и, прижимая ладонь к горящей ране в груди, побежал на северо-восток.
Когда перед ним показалась дорога, Ромка уже думал, что сбился с пути. Задыхаясь, отплёвываясь кровью и почти теряя сознание, он выбрался на грязное полотно и впился взглядом в неглубокие колеи. Нет следов! Успел!
Быстрые взгляды по сторонам в поисках места для засады – и вот оно: толстая сосна, исполосованная громадными когтями и вывороченная с корнем – огромной земляной лепёхой, шагах в двадцати от дороги. Стараясь не думать о том, кто устроил ему такое замечательное укрытие, парень обогнул поваленное дерево, расположился поудобнее за корнями, снял пистолет с предохранителя и стал ждать.
Ждать пришлось недолго: не успел он успокоить дыхание и подыскать упор для локтей, как слева послышался знакомый скрип их норильского воза, воскрешая в памяти дом – и товарищей.
– Суки, гады, падлы… – вырвалось сквозь стиснутые зубы, и сердце снова яростно замолотилось, заставляя руки дрожать.
«Спокойно, спокойно, спокойно…» – зашептал Ромка сам себе, понимая, что дай он волю эмоциям – и главной жертвой засады окажется сам. – «Сейчас…»
Из-за поворота метрах в двадцати показалась телега. Взгляд Ромки забегал по людям в ней: возница впереди… бортики опущены, и двое по правому боку… двое по левому… у ящиков, связанные, три женщины… Сзади привязан чужой конь.
Снять возницу и тех, кто слева… Женщин не задеть! И коня! Или лучше возницу и двух передних? Женщины слишком близко!.. Или…
Сивый, утомлённый тяжелой дорогой и грузом, едва тащился, но для парня это время пролетело одним мгновением, и когда воз поравнялся с ним, решения не было всё равно. Но тянуть было некуда, и он, выдохнув и отчаявшись поймать ритм сердца, колотящегося словно у инфарктника, выровнял мушку и нажал на спусковой крючок.
Вообще-то он планировал смотреть поражение после каждого выстрела, но с первым нажатием словно что-то вселилось в него. Даже услышав несколько пустых щелчков затвора подряд, не смог он сразу остановиться, и пришёл в себя только когда у самого лица в корни вонзилось несколько стрел и арбалетный болт.
– Там он! – проорали с телеги. В комель ударила автоматная очередь, осыпая щепой.
Кляня себя, идиота, свою невыдержанность и неудачу, Ромка побежал прочь.
Даже не оборачиваясь, спиной или чем пониже он чувствовал погоню. Петляя как пьяный заяц, мечась от сосны к сосне, парень бежал по лесу на заплетающихся от усталости и слабости ногах, понимая, что преследованию длиться недолго.
– Штой, шука! – донеслось сзади осиплое, и тут же другой голос:
– Не стреляй, живым берём!
– В очко тебе твою пукалку жашунем! – тот же шепелявый хрип – но гораздо ближе.
Двое.
Бежать? Драться? За грудину словно уголь бросили, во рту солёный привкус, перед глазами круги – и драчун, и бегун из него сейчас хреновый, но если прижаться спиной к той огромной сосне… и успеть поднять толстый сук с земли…
Ромка почувствовал, как его схватили за рубашку, рванулся из последних сил – откуда только взялись! – и ткань затрещала, оставляя в руке преследователя заскорузлый от крови лоскут.
Парень бросился к месту последнего боя, не сводя взгляд с сука. Только успеть, только успеть, только…
Дикий вопль, слившийся с другим и мгновенно прервавшийся, заставил его споткнуться. В падении он вцепился в заветный сук, перекатился, вскочил – розовая пена на губах, в груди ад, в глазах – круговерть, яростно взмахнул – и почувствовал, что оружие его прошло сквозь воздух. Взмахнул снова, ожидая ответного удара, и снова, лихорадочно силясь предугадать, откуда придёт ответ и где враги.
Когда мир перестал раскачиваться, как сумасшедший, Роман закрутил головой по сторонам, протирая глаза, сук наготове… но никого не нашёл. Неспешно окунающийся в сумерки лес, буйство красок в предзакатном небе, вздохи ветра в кронах – и всё. Не понимая, что происходит, он сделал несколько шагов в том направлении, откуда бежал – и замер. Под ногами его валялся сломанный арбалет. Рядом – покорёженный автомат. Чуть дальше – ботинок. В ботинке…
Отвернуться он не успел – вырвало его тут же, а едва в голове прояснилось, как Ромка, белый словно саван, выронил сук и попятился, забыв дышать. Разломить рессору – дугу арбалета, изогнуть металл и разорвать человека – двух человек – на части могла только воронка.
Или несколько.
Ромка метнулся взглядом вокруг, узнавая предметы, минуту назад казавшиеся ему непонятными: пистолет, врезавшийся в ствол сосны, почти целые головы, руку в рукаве, гребёнку ребер…
В желудке ничего не оставалось, но сухие спазмы снова заставили его согнуться пополам. Ужас боролся с облегчением: вслепую пробежать по границе между воронками… которую и камнями-то не всегда нащупаешь…
Удача!
Неужели медальон?..
Не веря себе, продолжая пятиться, Ромка трясущейся рукой выудил из кармана завёрнутую в обрывок целлофана семейную реликвию.
Удара по голове он почти не почувствовал.
– Ну-ка, ну-ка, чего у нас там такое…
Рома ощутил, как кто-то разжал его пальцы и взял медальон. Одновременно с возвращением сознания голова взорвалась болью, толчками расходящейся от левого уха. Грудь, наверное, из солидарности, отозвалась тем же.
– Н-н трж-ж-жь… – прохрипел он, силясь сфокусировать взгляд на лице человека, присевшего над ним на корточки. Белобрысый… узкое лицо… нос перебит… Незнакомый.
Бандит?!
Осознание мелькнуло в Ромкиных глазах, и мужик довольно оскалился:
– Ссышь, когда страшно?
И более внимательный взгляд:
– Слушай, где я тебя раньше видел? Недавно совершенно. Вчера? Позавчера?
– С… с-свол…
Задыхаясь от ярости, Ромка попытался встать, но пренебрежительный удар в лицо отправил его на мягкую подстилку из прошлогодних игл со звенящей набатом головой и новым приступом тошноты.