«И зачем его туда кладут? – подумал Максимка, рассеяно глядя на белый комок. – Чтобы таблетки не шумели и не бились друг об друга? Или чтобы влагу впитывала? Или, может, пыль не попадала? Так ведь крышка для этого есть».
– Пу… пусто… – прохрипела не своим голосом женщина, с какой-то щемящей тоской глядя на мальчика. – Пу… пу…
«Я схожу! Схожу в аптеку!» – хотел крикнуть во внезапной догадке мальчонка. Но из горла вырвалось лишь привычное мычание – немые, как известно, говорить не могут.
Тётка поняла его и без слов, потому что давно жила и ухаживала за мальцом. Кивнула, мол, сходи, родненький. Тут не далеко.
Закряхтела:
– Де… ден-г…
«Да, знаю, тёть Валь, деньги в вазочке. Я возьму сколько надо. И флакон пустой возьму, чтобы аптекарю показать этикетку с названием. Он помнит меня, я уже брал вам, он продаст. Я скоро, тёть Валь, только держитесь!».
Женщина, услышав Максимкины мычания, кивнула. Одними глазами одобрила: «Иди сынок, иди скорее. Плохо, совсем придавило».
Мальчика вдруг начало колотить так, что он едва не выронил вазу с деньгами. В кровь ударил адреналин, оглушая и вымораживая спину и лоб. Вдруг особенно тонким стало это ощущение реальности, угловатой и страшной, острой и серой как скальпель, без тёти Вали, где он совсем один.
Трясущимися руками Максимка сгрёб деньги и пулей вылетел из квартиры.
До аптеки ходьбы минут пятнадцать. Находится она в двух остановках от дома. Бегом, без передышек, можно управиться и за семь.
«Но ведь семь минут – это только в одну сторону, – подумал Максимка, ловко обходя идущих с остановки хмурых людей, укутанных в одинаковые серые пальто. – А ведь ещё назад столько же. Итого четырнадцать получается. Да минуту сверху, чтобы объяснить жестами аптекарю, что от него надо. А если там очередь будет…».
Многовато получается. Сбивая дыхание, которое до этого времени старался держать, мальчик со всех ног бросился сквозь толпу, жмущуюся как стая воробьёв к остановке, побежал к когда-то белой, теперь же грязно-серой, вывеске «Данте+».
В аптеку влетел взмыленный, едва не выплёвывая лёгкие – морозный осенний воздух улицы вперемешку с дымом кочегарки сильно обжёг нутро.
На взъерошенного парнишку лениво повернулись три покупателя. Ещё одна женщина, лет тридцати, с черной бородавкой на щеке, не обращая внимания ни на кого, ругалась с аптекарем.
– Говорю вам, мне не эти таблетки нужны. У этих побочка сильная!
– Другие не могу продать, они только по рецепту. Да и нет их у меня! Закончились уже три дня назад. Заказ сделал, но ещё не привезли. Либо эти берите, либо в другой аптеке уточняйте…
– Почему вы так со мной разговариваете?! Я нормально у вас спросила, а вы хамите сразу! Вам трудно мне нужные таблетки продать, а не это дерьмо?!
– Уважаемая, я не…
– Перестаньте со мной разговаривать в таком тоне!
Максимка попытался протиснуться ближе к кассе, но его грубо отодвинули чьи-то крепкие руки.
– Куда прешь, малолетка? – процедил лохматый мужик, глядя на парня рыбьими глазами. От незнакомца даже пахло по-рыбьему, то ли селёдкой, то ли тиной. Максим скривился. – Очередь тут, не видишь, что ли?
– Толик, не забудь баяны взять, – прогундосил спутник лохматого, нетерпеливо пружиня на ногах и нервно почёсывая руки выше локтя. – Баянов у нас нет. Толя, а другой каличной не было? Чё-то я на измене весь. Толя, херово мне. Толя, ну что там так долго?
– Стой тихо! С такими терками стрёмными только тут и дадут, так что терпи. А ты, – он взглянул на Максима. – За мной будешь!
И грубо оттолкнул мальчика к самой двери.
Пришлось ждать. Когда подошла очередь Максима, он уже успел досчитать до двухсот девяти. Это значит три минуты потрачено впустую.
– Чего тебе? – устало спросил аптекарь, глядя на парнишку сквозь толстые линзы очков.
Тот протянул флакон и свёрнутые в несколько раз, влажные от вспотевших ладоней деньги. Как мог, показал жестами что ему нужно.
Аптекарь глянул на пузырек, потом на парня, узнав оба объекта. Спросил:
– Ты ведь Валентинин… пасынок, да? Или кто ты ей приходишься?
Максимка промычал, показывая на горло.
– А, да, вспомнил. Немой же ты, она говорила. Лекарства ей нужны? Кончились? Ну сейчас, обожди минутку.
«Некогда ждать!», – хотел крикнуть Максим. Но ничего не сказал.
Через долгие, слишком долгие, тридцать две секунды аптекарь принес нужные лекарства. Максимка схватил их и выбежал из аптеки, не взяв даже сдачи. Потом, всё потом, сейчас самое главное доставить пилюли тёте Вале.
На улице, возле лавочки, сидели двое уже знакомых людей – пахнущий рыбой мужик и его спутник. Оба нетерпеливо набирали в шприц прозрачную жидкость из ампулы. Максимка проскочил мимо них, не обернувшись на свист и окрики.
«Много времени потратил! – звенело в голове. – Слишком много! Тёте Вале может быть совсем нехорошо».
О плохом думать не хотелось. Поэтому Максимка стал лихорадочно соображать, как можно ещё срезать путь. Через стройку? Там раньше дом хотели отгрохать, а потом что-то передумали. Так и остался пустырь, который со временем облюбовали бомжи и собаки.
Идти через запущенное место не хотелось. Не нравилось оно Максимке. Но по-другому сократить путь не получится. А так минут пять можно выиграть, это точно, считай, сразу напрямик к дому и выйдет.
Ладно, была не была.
Мальчик прошел по скрипучей доске, прокинутой через ливневый канал, юркнул сквозь дыру в заборе. И едва не врезался в собачью будку, стоящую прямо возле лаза.
«Кто её тут установил? Раньше вроде не было», – Максимка вздрогнул и весь сжался, едва увидев хозяев будки. Из конуры торчали три собачьи морды. Псы спали.
Стараясь не шуметь, мальчик обошел четвероногих охранников как можно дальше стороной и бросился наутёк, мимо куч строительного мусора, прямиком к дому тети Вали, который уже виднелся вдалеке.
«Хорошо сокращаю! Нагоню потраченное, тут рукой подать! Лифт тоже ждать не буду, на четвертый этаж вмиг…».
Мысль внезапно оборвалась ворвавшейся в его мир болью. Ухнуло в груди, нога резко ушла вниз. Ударившись правым боком так, что клацнули зубы, Максима полетел вниз, в темноту. Успел лишь заметить, как перед глазами быстро проскочила вверх кирпичная кладка и толстые похожие на змей корни деревьев. А следом затылок будто ужалила огромная пчела и все поглотила нестерпимая боль и темнота.
* * *
Он не сразу пришел в себя, все плавал в каком-то кроваво-красном киселе, задыхаясь и не в силах пошевелить конечностями чтобы вынырнуть. Потом, когда воздух в легких совсем закончился, а на шею упали капли воды, Максим очнулся. Не сразу сообразил, где находится, не мигая глядя вверх, в сырую черноту, и пытаясь понять почему минуту назад шел по пустырю, а теперь лежит в темном незнакомом помещении.
«Провалился… – с трудом собираясь с мыслями, понял он. – В колодец… или ещё куда-то».
Не успев толком испугаться, Максимка злобно подумал:
«Теперь сколько времени зря потрачу, пока выбираться буду!».
И вдруг насторожился. А как он отсюда выбираться собрался? Едва глаза привыкли к тусклому желтому свету лампочки, висящей под самым потолком, Максимке удалось рассмотреть помещение, в котором он оказался. И лестницы, ведущей наверх, к своему сожалению, он не увидел. Да и сам люк странным образом исчез. Наверное, когда Максимка наступил на край канализационной крышки, та, зараза такая, провернулась, и снова захлопнулась над ним. Первая настороженность неприятно кольнула под сердцем.
Парень попытался встать, но внезапно даже не смог пошевелиться, все его тело словно стало чужим. Ни руки, ни ноги не слушались своего хозяина. Лишь голова вертелась в разные стороны, растеряно озираясь. И вот тут он впервые испугался по-настоящему.
«Эй, как же так? Ну, двигайтесь, сосиски варёные! Так не бывает! Почему? Что такое?».
Всё новые попытки заставить свои конечности ожить не привели к успеху.
«Как огородное чучело валяюсь тут, ей-богу!» – злобно сотрясая головой, в бессилии подумал мальчик.
Перед глазами встал яркий образ лежащей на полу тёти Вали.
«Но у меня же не приступ! – словно оправдываясь перед кем-то подумал мальчик. – Я нормально себя чувствую! Только упал и…».
…и повредил позвоночник.
Эта догадка заставила его покрыться холодным потом. Он ведь читал о таком в книгах. Повреждены нервы и теперь сигналы от мозга не доходят до рук и ног. Получается, он теперь ещё и парализованным в придачу ко всему останется?
«Как же тётя Валя теперь со мной то справится? Ей же тяжело будет. А работа? Главное, чтобы не увольнялась, я один смогу дома до вечера потерпеть, ничего страшного».
Дурные мысли начали одолевать как мухи. Представилась кровать, противно горячая, влажная, пахнущая мочой. Представилась тумбочка, на которой плотно, как бочонки в лото, стоят лекарства, кружки, чашка с засохшей кашей. Живо представился побеленный потолок, каждую песчинку известки которого он будет рассматривать снова и снова, день ото дня, месяцами и годами, потому что даже повернуть голову не сможет. Так было с мамой. Он помнил, хоть и пытался забыть. Но она ушла быстро, а он будет долго мучатся, потому что ещё молодой.
«Нет! Прочь такие мысли!»
Максимка начал приободрять себя, даже заставил поверить, что не так всё и страшно на самом деле. Но едва дернулся, чтобы поднять голову, как все тело прошил новый приступ острой боли. И ноги все так же не слушались его.
«Даже телефона не взял, кретин! Теперь на помощь позвать не смогу. Никого не предупредил перед выходом. Хотя, тётя Валя знает, что я пошел в аптеку, и сам аптекарь ещё. Только какой с них толк? Как в могиле тут, под землёй, лежу».
От этого сравнения стало совсем дурно. Горло будто схватил железный обруч и начал душить. На глазах навернулись горькие слёзы, но плач не хотел рваться наружу, застряв где-то глубоко внутри. Стало тяжело дышать.
«Это от страха. От страха», – попытался убедить себя Максимка, судорожно хватая губами воздух.