л его капитаном. Дрон преследовал идущего по улице, наблюдая с высоты метров тридцати. По сравнению с первым месяцем так называемой пандемии, прохожих уже стало побольше, поэтому можно было утверждать, что записи несколько дней, даже не проверяя дату создания файла.
Было заметно, что потомок капитана путает следы, то заходя в магазины, то рванув в подземный переход на другую сторону широкой и хорошо освещенной улицы. Кстати, жителю столицы она была незнакома. Королев отметил, что наблюдатель не дергает дрон, а спокойно ведет объект, словно догадываясь заранее о всех действиях мужчины, защитная маска которого в свете уличных фонарей чуть отсвечивала фиолетовым оттенком. Этот мужчина был явным дилетантом, затеяв игру в шпионы с хитрым соглядатаем. Дрон спокойно парил над всеми проводами и перевернутыми конусами света уличных фонарей, а оптика его камеры была в состоянии показать на экране сотовый телефон и набираемые цифры, когда мужчина остановился позвонить.
Затем мужчина средних лет, словно помеченный в толпе фиолетовым оттенком защитной маски скрылся в проходе между двумя домами. Оператор поискал объективом табличку с названием улицы на одном из домов, затем подлетел к машине с открытым люком, припаркованную неподалеку, завис и медленно опустился на крышу ее салона.
Название «Аптекарский переулок» странно отозвалось в памяти фотографа, но он никак не мог понять, что это. Пришлось переключиться на всезнайку Гугл за советом. Ответ его поразил. Человек, так похожий на его капитана был в сотне метров от Мраморного дворца. В Питере, рядом с дворцом, в котором жила семья Кирилловичей! Полтора века назад.
Пыха заерзал на своем стуле от сознания того, что идет по следу одного из потомков великокняжеского рода. Дата создания файла развеяла все сомнения — это было всего пару дней назад. Потомок капитана скрылся между трехэтажным и двухэтажными домами, с номерами один и три. На записи что-то виднелось за этим проходом в глубине дворика. Приглядевшись, Пыха разобрал, что это тоже дом, но явно не парадный фасад. Стало понятно, что потомок капитана воспользовался проходным двором. Покопавшись в картах исторической части Питера, Витек понял, что его герой вошел с черного крыльца в другой дом, выходящий на улицу Миллионную. И опять что-то знакомое встревожило его сознание, но что именно, понять было сложно.
Королев проклинал себя за то, что он не умеет так запоминать точную информацию и анализировать ее, как Корень. Тот бы сразу разобрался в этой детской задачке, но его рядом не было. Ни сделать кофе, ни рассказать кому-то… Витек маялся, как на контрольной в школе, когда знал, что знает это, и картинку помнил, а связать воедино не мог. Тем не менее, адрес просто стучал в его памяти каким-то молотком… Улица Миллионная.
Стоп! О квартире в таком доме Фанни Лир писала в своих мемуарах «Августейший роман»! Возлюбленная Великого Князя Николая Константиновича, поведала о дерзком поступке двадцатилетнего столичного повесы, когда тот привел красотку в свою комнату Мраморного дворца, а отец их чуть не застукал. Она закончила рассказ тем, что красавец-кавалергард, как его называла Фанни, снял ей квартиру в доходном доме на улице Миллионной. Это было совсем рядом со дворцом, где жил Великий Князь…
Только зачем понадобилось потомку Николая Кирилловича так рисковать. Впрочем, капитан, скорее всего, унаследовал не только внешнее сходство. В нем бурлила кровь Кирилловичей, претендовавших на Российский престол наравне с Александром III и Николаем II. Приключения манили его больше, чем золото. Наверняка Фанни, или как там ее звали на самом деле… Гетти Эйли… тоже была еще той авантюристкой! Вероятно, и все их отпрыски унаследовали эту черту… Вот что привело его в Питер! Он искал то место, где его прабабка и претендент на русский престол любили друг друга. Скорее всего эта легенда передавалась из уз в уста потомкам и обрастала экзотическими деталями. Сказочные богатства русских царей никому не давали покоя и прежде, а уж теперь и подавно. Может поэтому в России объявили пандемию, чтобы все наследники Романовского клана срочно нацепили маски, как джентльмены удачи, и вернулись. Эта мысль рассмешила фотографа.
Пыха, словно губка, впитывал в себя все записи уже со второй карты памяти, какими-то странными путями оказавшиеся в его руках. Он же не наследник огромного состояния, не охотник за сокровищами, не аферист, рыскающий среди обгоревших остатков библиотеки с документами, по которым можно было бы получить 250 тонн золота. Фотограф просто терялся в догадках, как он вообще попал в эту историю, да еще и школьных друзей за собой втянул.
Эти рассуждения не мешали Королеву внимательно просматривать видеозаписи того, кто отслеживал каждый шаг потомка капитана. Пыху удивило, что в видеозаписях со второй карты памяти ни разу не мелькнул третий, собеседник в разговоре с Артуром Даровским. Фотографу казалось, что двое иностранцев, имеющих внешнее сходство и манеры, одинаково вели себя в разговоре с потенциальным продавцом «золотых документов» в отдельном кабинете ресторана «Парус». Значит, они были по одну сторону в борьбе за русское золото, но слежка велась только за капитаном. По идее, этот друг наследника должен был бы, как тень, сопровождать сотоварища в чужой стране, да еще и в незаконном поиске.
Эх, жаль нет Олега… Пришлось копать самому.
Пыха, как одержимый, рыскал по сайтам в поисках материалов о Кирилловичах. Оказывается, Мраморный дворец был подарен Николаем I своему второму сыну Кириллу Николаевичу, главе великокняжеской ветви Кирилловичей, где выросли шестеро его детей, но среди имеющихся фотографий Королев не увидел ни одного лица, к которому он мог бы протянуть ниточку от друга наследника капитана. И только в миниатюре младшей дочери Константина Константиновича — княжне Вере, фотограф увидел долгожданный след.
Оказалось, что Александр III, взойдя на престол, решил лишить всех правнуков Николая I, титула Великие Князья, если они не были из ветви Александровичей. Молодой монарх мотивировал это решение тем, что слишком много стало непрямых претендентов на корону Российский империи. Так дети всех Константиновичей стали именоваться князьями и княгинями императорской крови, но не великими князьями. И это было не самым жестоким в борьбе за власть среди наследников.
Не миновала этой участи и Вера младшая дочь Константина Константиновича, более известного в Российской истории, как поэта, подписывающего свои вирши К.Р. И, хотя он дослужился до генерала от инфантерии, и был награжден более чем 40 орденами и медалями, о нем редко вспоминают, как о Романове, внуке Николая I.
Судьба Веры Константиновна была не из легких, в 9 лет у нее на глазах умер отец, в 12 лет мать вывезла ее из, разрываемой революцией, России. Скитания по Финляндии, Швеции, Бельгии, Германии особой радости не принесли, хотя в Германии она жила у родственников и воспитывала мальчика Георгия. Одни говорят — приемного, другие — утверждают, что это был сын. В любом случае Веру считали немкой, дочерью Марии Саксен-Ольтенбургской, породнившейся с русскими царями. После войны она работала переводчицей, а в начале 50-х годов переехала в Нью-Йорк.
Княжна императорской крови Вера Константиновна никогда не участвовала в спорах за титул наследницы престола или главы Императорского Дома Романовых, участвуя в различных встречах потомков Романовых в качестве почетного гостя. Ушла из жизни тихо и скромно аж в 2001 году и была похоронена на кладбище женского православного монастыря километрах в тридцати от Манхеттена. Зато и Георгий, и остальные потомки сохранили черты и стать Николая I, но у них не было и намека на какие-то права. Сравнивая найденные в сети фотографии и видеозапись, Пыха к немалому удивлению сам определил, кто был третьим в разговоре потомка капитана с Артуром Даровским. Некто Павел Владимирович Михайлович отпрыск морганатического брака. Так иногда его называли злопыхатели.
Теперь Пыха уже не сомневался, что привело двух высоких статных иностранцев в Россию, обсуждавших что-то в отдельном кабинете ресторана «Парус» с мужем замдиректора сгоревшей библиотеки ИНИОН. Не только внешность объединяла их, но и отсутствие любых намеков о возможном наследстве императоров некогда великой империи или хотя бы законного титула. Общая беда часто сплачивает не только друзей, но и врагов.
Некоторые источники сообщали, что Фанни Лир вернулась в США еще до войны и одна воспитывала сына. Надо думать, она рассказывала ему, как русский чиновник, после истории с бриллиантами из оклада драгоценной иконы, заставил ее отдать все письма, подарки и даже написанное завещание от Николая Константиновича в обмен на возможность покинуть пределы России с тем, чтобы уже никогда не вернуться. Вот только имя сына она не указала в своих мемуарах, а уж отыскать других потомков оказалось просто невыполнимой задачей.
Так или иначе у Королева было имя второго участника беседы в отдельном кабинете ресторана «Парус». Третий же участник, вероятный наследник великого князя Николая Константиновича или капитана, как привык его называть Пыха, пока оставался безымянным. Зато цель их визита, скорее всего была определена верно. Однако картинка с обоими претендентами на русское золото за одним столом пока была только одна, да и то мельком.
На востоке небо уже начало светлеть, когда очередной фрагмент видеозаписи насторожил фотографа. Объектив камеры дрона приблизил изображение и крупным планом показал мужчину и женщину за столом при свечах в комнате с дорогим изысканным интерьером, возможно, богатого дома, возможно, гостиницы. Они сидели напротив друг друга, казалось, не замечая бокалы и посуду перед ними. Она была именно перед ними, потому что пальцы рук их были переплетены, а взгляды полны нежности. Они почти не разговаривали, потому что слова были не нужны. Влюбленные всегда общаются иначе, чем все остальные, и это видно невооруженным взглядом.
Женщина была ослепительно хороша и просто излучала какой-то магнетизм, что даже соглядатай Пыха застыл, завороженный этим видением. Губы женщины все же иногда чуть улыбались и что-то произносили, и Королев, затаив дыхание, старался разобрать эти слова или хотя бы понять смысл. Он осознавал, что находится под влиянием женщины, но это было так приятно следить за ее плавными движениями, легким наклоном головы, непослушным локоном, соскользнувшим на обнаженное плечо или отраженным в бокале зайчиком от перстня, сверкнувшего камушком от свечи, стоявшей на столе.