Ну а помимо того, когда плотину уже прорвало, ее таки прорвало. Мы долго разговаривали, а еще дольше молчали, глядя друг на друга жадными глазами. Все время меня пробивало паскудное впечатление, что сказал слишком многое, но в то же самое время никогда не испытанное за всю жизнь облегчение. Она, похоже, тоже. Мы рассказывали один другому, как оно быть тщепенцем в мире который временно направлялся во все более глупую сторону. О том, как все сильнее раздражает нас коллективная ментальность, о невыносимом лицемерии различного рода корректностей, о постоянном давлении, чтобы есть, делать, говорить и мыслить именно то же самое, что и все. С точки зрения ненормальных — это самое докучливое, и уже по определению не с кем об этом поговорить.
А еще о демонах. О предчувствиях чьей-то смерти. О лицах, кучкующихся в углах комнаты будто грибы. О морозных следах ладоней на оконном стекле. О стуках снизу. О часах, идущих в обратную сторону.
Хорошо. Возможно, у каждого имеется потребность найти кого-нибудь, с кем можно хотя бы раз в жизни быть откровенным, однако, под всем этим ошеломлением я четко чувствовал, что если она говорит правду, то я совсем не обязательно должен ей верить. Что мог я знать, что она затевает где-то в уголке? А вдруг бы обнаружил восковую куколку, закутанную в мой носовой платок? Возможно, я еще задумывался над тем, а не своровала ли она мою эрекцию и не закопала под корнями яблони? Ладно, не она, а таинственный синод ее теток?
Или же она все лгала и была еще более стукнутой, чем я. Или, что еще хуже, говорила правду, и тогда следовало бы держаться как можно дальше от этого скорпионьего гнезда. Я недостаточно хорошо знаю про средневековую церемониальную магию, там, вроде как, дело заключалось в том, чтобы привлекать различных подозрительных существ из загробного мира и в попытке заставить их действовать в пользу мага. Для меня это было похоже на то, как стая павианов играется ящиком запалов. Только идиот занимался бы чем-то подобным. Это все равно что попытки шантажировать мафию.
Как-то все сходилось: и смерть Михала, и мертвый другой монах, и таинственное Братство Шипов. Но еще и то, что я отхожу в сторону и становлюсь обычным человеком.
Патриция меня высмеяла.
— Ты — мутант. Не можешь — просто успокойся. Это талант, дар. Ну хорошо, отступишь, и что? До конца жизни будешь пытаться разводить огурцы и каждую ночь видеть во сне приятеля, висящего на терновом кресте? Почему ты до сих пор не женат?
— Ты не представляешь, какое это бремя. Я вижу демонов, перевожу мертвых на другую сторону, а утром мне нужно вести ребенка в садик? Я пытался несколько раз, и всегда это заканчивалось катастрофой. Уж слишком я странный. Меня или боялись, или пытались воспитывать, или вообще убегали…
— Вот видишь. Всегда так и будет. Впрочем, пока не разберешься с этим делом — не успокоишься.
— И что я должен сделать? Этот чертов Плакальщик со мной чуть не покончил. Единственные, кто хоть что-то мог знать, уже мертвы и находятся по той стороне.
— Ну а тот монастырь? Тот самый, в котором скончался старый миссионер, и в котором все началось? Ответ находится там.
— Михал вел там следствие. И тот молодой, Альберт, с ним. И ничего не обнаружили.
— Так ведь они искали по этой стороне. А не в том твоем мире Между.
Патриция прикусила губу.
— Это, похоже, означает, что я тебе верю. Мне хотелось убедиться, не сумасшедшая ли я. А теперь уже не могу сказать наверняка.
— Потому что не следовало спрашивать мнения психа.
Она допила сливовицу, поглядела на пустую рюмку, на двери и едва заметно вздохнула.
Я знал, что она сейчас скажет.
— Ты предпочитаешь желтую или зеленую? — спросил я.
— Что?
— Совершенно новенькую зубную щетку. Желтую или зеленую?
— Но я…
— Я постелю тебе на диване, здесь в гостиной. Так желтая или зеленая?
— Зеленая… Но Кристина…
— Да в жопу Кристину! Она звонила? Нет! Выходит, что не вернулась. Или будешь спать на вокзале?
Я ничего не пробовал, поскольку то, что вибрировало между нами, было слишком уж мощным. Неестественным. Я боялся, что из этого может возникнуть. Она и сама тоже возбуждала опасения. Слишком сильно, слишком быстро, слишком много. И слишком странно.
Я уже стар. Вот не привык я прыгать, сломя голову, прямо в темноту, не зная, а имеется ли в бассейне вода.
Я постелил ей на раскладном диване, слегка приоткрыл окно.
Ведьма у меня в доме. Только этого не хватало. Завтра она уйдет и перестанет вносить замешательство. Возможно, так оно будет лучше.
Патриция присела на расстеленном диване, глядя на меня из-под челки, и мне снова показалось, будто бы ее глаза фосфоресцируют. Я забрал табак, папиросную бумагу, зажигалку, сказал «спокойной ночи» и пошел на кухню, осторожно прикрывая дверь.
Она позвала меня. Тихонько и как будто неуверенно.
— Да?
— Ничего… Спокойной ночи.
— Спокойной.
— А впрочем… все же попрошу зубную щетку.
Я принес щетки, обе в нетронутых, герметичных упаковках. Желтую и зеленую. С женщинами я поддерживаю необязательные отношения. Так что в доме имеются зубные щетки, презервативы, дамские трусики, ночнушки, имеются даже прокладки — все новенькое и в нетронутых упаковках. Я готовый ко всяческим случайностям, все продумывающий человек.
Она вышла мне навстречу: босая, тяжело пахнущая мускусом и смолой, средиземноморским пляжем и летом.
Я мало чего из этого запомнил.
Это было словно взрыв.
Мы столкнулись зубами, неожиданно и больно, столкнувшись будто поезда, едущие по тому же пути из пункта А в пункт В и из пункта В в пункт А.
Через пункт G.
Она разодрала мне майку. Вот просто так, на два клочка; рывком вытащила ремень из брюк; я же оторвал ей все пуговки на блузке; Патриция оперлась спиной о дверь, оплетая меня ногами; что-то с грохотом полетело на пол. Мы перекатились через стол, сваливая все на ковер, вывернутые на левую сторону брюки запутались на ступне; она схватила мои трусы, не раздумывая, надкусила их край и разорвала их, оставляя только резинку на бедрах; я стащил ей бюстгальтер через голову, не расстегивая его, оторвал пуговицу на юбке.
Кресло поехало под стену, шахматный столик перевернулся, рассыпая фигуры во все стороны. С полки посыпались какие-то мелочи.
Взрыв.
Губы, язык, грудь, сосок, ладони, бедро, ступня, ягодицы. Все одновременно, в каком-то безумном кружении, похожем на торнадо.
— Никогда!… Себя! Ааааа! Да! Нет! Ве!.. Оооох! …ду себя!… — хрипела она, опираясь всей тяжестью на мои плечи, запихивая мою спину в пол и дико бросая бедрами.
Я ее понимал.
Я, собственно, тоже мало.
Мало чего из всего этого помню.
Не знаю, как долго это лилось, но долго. Очень долго. Бесконечно.
И пан Марциняк из соседнего дома, в конце концов, начал чем-то стучать в стену.
ГЛАВА 5
Разбудил меня мат. Я открыл глаза и на фоне окна увидел Патрицию. На ней была одна из моих рубашек, завязанная узлом под грудью, попка у нее была голой, одну ногу девица высоко задрала и оперла на подоконник. Возле уха она держала телефон и выплевывала одну вязанку за другой, нашпигованные формулировками, которые заставили бы комплексовать ротного сержанта.
Гостиная выглядела так, словно бы моряки подрались с летчиками.
В конце концов Патриция рявкнула:
— Так мы поняли друг друга? В общем, курва, заебись! — и сложила телефон со щелчком.
Потом поглядела на меня и улыбнулась.
— Что, паршивое утро? — спросил я.
— Синдромом Туретта[8] не страдаю, — объяснила она. — Зато имеется комплект рабочих для моих садов. Ситуация такова, что, либо они будут считать меня телкой, вести себя по отношению ко мне очень мило и делать, что им только захочется, либо они будут меня бояться и делать, что требуется. Я же просто старалась быть коммуникативной.
Я поднялся с гостевого дивана, чувствуя себя так, словно по мне проехал табун лошадей.
— Сделать тебе завтрак?
— Только кофе, — попросила она. — И чего-нибудь от головной боли. Я не в состоянии кушать в такое время суток.
Следовало бы что-то сказать. Что угодно. Патриция глядела в окно.
— Позор! — сообщила она.
Я ожидал не этого.
— Это же просто отвратительно. Ты что себе воображаешь?
— Что?
— Сплошное сплетение мусора и сорняков. Вейгела, выглядящая, что твое чучело, повсюду разросшиеся до невозможности спиреи, какие-то запуганные физалисы; сливы, торчащие по колено в крапиве, лопухи под стенкой, засохшие клематисы… Ужас! А вон то: это садик камней или строительный мусор? Тебе срочно необходим садовый проектировщик.
Я усмехнулся.
— А знаешь какого-нибудь недорогого?
— Оставлю тебе номер. И позвони как можно скорее, пока эти джунгли не вползут тебе в дом и не задушат тебя.
Она выпила кофе и ушла, поцеловав меня на прощание.
Я же влез под душ, и тут выяснилось, что в спине торчат осколки стекла. Раньше не заметил.
После завтрака я уселся в машину и в очередной раз поехал в Брушницу. Полицейский автомобиль, скорая помощь и лента уже исчезли, теперь вместо них стоял небольшой фургон, а возле распанаханного замка в монастырской калитке ойкала пара техников в голубых комбинезонах.
Я обошел их и направился вдоль стены, тщательно осматривая кирпичи. Значок, изображающий нечто, похожее на «V» и вписанное в кружок, был выцарапан весьма тщательно острым орудием. Был он небольшой и не обращающий внимания. Походил на символ производителя, выдавленный на кирпиче, находящемся на самом углу.
Я присел, делая вид, будто зашнуровываю ботинок, и заслонил данный фрагмент стены от техников, но, было похоже, что они без остатка погружены в мире соединений, микропроцессоров и тонюсеньких проводов, склеенных в многоцветные ленты. Мне очень жаль, только боюсь, что этот замок годится только на свалку.
Я толкнул кирпич, но тот сидел крепко. Пришлось вытащить перочинный нож и сунуть лезвие в щель. Кирпич сдвинулся вмест