Мои средства уменьшились на семь восемьдесят.
Ни на что более я не мог себе позволить. Мне нужно было попасть домой. Никаких сарделек. Никакого паприкаша.
Я заглотал сразу три таблетки, запивая их водой, а потом слопал булку и выдудлил кефир за пару секунд, еще под магазином.
Помогло не сильно.
Снова я пошел на остановку. Там всегда имеется какой-то кусочек крыши и лавка. Остановки — хорошие. Обмыл ноги в ледяной воде из сточной трубы, обтер рубахой и заклеил раны оставшимися пластырями, которые украл из морга. Я не был похож на небесное создание, зато не оставлял за собой кровавых следов.
Близилось шесть утра. Город начинал просыпаться к жизни. Все больше автомобилей пересекало мокрые от мороси улицы. Фаза жизни, определяемая рабочими первой смены. Когда-то, в течение какого-то времени, «на шесть, на работу» обязаны были идти все. От каменщиков до профессоров. С пяти утра трамваи и автобусы превращались в инферно. Теперь же город просыпался в рассрочку. Не столь живо, зато нормально.
Мне была нужна обувь, нужно было что-нибудь поесть, и был нужен билет. На междугородний автобус, на поезд, на что угодно.
Лишь бы домой.
Я поискал рынок.
Тот обнаружился на вытоптанной площади, между какой-то заброшенной промышленной территорией и автомобильной стоянкой. Пусто. Подъезжали только лишь первые, немногочисленные машины, выгружали товар, но лавки были еще закрыты. Люди, проснувшиеся к этому времени, спешили на работу, а не за покупками.
Самые оборотистые и скорые в этой части галактики — это азиаты. Так что я ждал косоглазых продавцов и их товар. Нужно было приобрести хоть какую-нибудь обувку. У меня уже были покалеченные и промокшие ноги, ходить я практически не мог. Впрочем, обувь это базовое проявление цивилизации. Скорее уж выслушают человека без штанов, чем того, у кого нет обуви.
У микроскопической вьетнамки, раскладывающей пластиковые мешки, набитые обувью, было милое, только абсолютно лишенное какого-либо выражения лицо. Без тени жизни и сожаления.
— Какие у вас самые дешевые ботинки?
— Исё закрыто, — сообщила та, перебрасывая упаковки. — Пйийти позе.
— Послушайте, меня обокрали. Мне нужно купить какую-нибудь обувь и успеть на поезд. Можете мне продать? Какие-нибудь дешевые ботинки?
— Седесят.
— Шестьдесят? А подешевле у вас нет?
— Седесят. Десёвые — десёвые. Харосие.
— Ну а подешевле?
— Писят пяць.
— А двадцать?
— Закрыто. Ты уходить. Нету.
Вот и поговори.
Поляк был более разговорчивым.
— Так, понимаю. Ясно. Это точно пана обокрали, и пан хочет, чтобы осталось на билет. Парень, иди, поработай! Вот я же тут работаю, или нет?
Тяжело быть бомжом.
— Ну послушайте меня, — произнес я как можно более вежливо. — Водярой от меня несет? И я не прошу милостыни. Хочу купить обувь. Видите, что на мне? Мужик, меня оставили голого на свалке. На мне только то, что я там нашел. У меня осталось пятьдесят злотых, которые я припрятал, но мне еще нужно что-то оставить на билет. Только ведь и обувь тоже нужно купить, так что спрашиваю, что у вас есть самого дешевого?
— А ну покажись, пан, — бросил тот подозрительно и осмотрел меня.
— Нда, здорово пана обустроили, — констатировал он уже чуточку другим тоном, но так же грубо. К счастью, ему не пришло в голову выяснить, а где мог припрятать деньги человек, вроде как голый. — И кто это был?
— А откуда мне знать? — Тут мне вспомнилось, что это, вроде как, Познань. — Пенеры[12] какие-то. Или вы считаете, что они мне представились?
— Тогда почему пан в полицию не пойдет?
Я пожал плечами. Как раз от этого можно было довольно легко отбояриться. Обитатель моей страны скорее уж поверит во вмешательство Небесного Воинства, чем в какую-нибудь осмысленную помощь со стороны собственного государства.
— Да? И что они мне помогут? А я лишь хочу вернуться домой, и все.
Тот вздохнул.
— Ну, оно вроде бы и правда. Какой у пана размер?
— Сорок пять.
— Погоди-ка, пан.
Он пошел к своей машине, там какое-то время копался в тюках, потом исчез между будками.
Таблетки начали действовать, боль сделалась какой-то тупой, разместившись где-то глубже, зато ее было легче снести. Вот только в желудке все так же была черная дыра, а еще я трясся от холода. Я закурил — немного помогло.
Мужчина вернулся.
— Самые дешевые у меня — это кеды. И размер нашелся. По закупочной цене. Пять злотых. Носки даю даром. А вот это… — он подал мне большого размера блузу с капюшоном от спортивного костюма, «кенгурушку», — у подруги шматье-хэнд… тоже за пятерку. Все вместе — десятка. Пан берет? Просто бабки или задаром ничего не даю. А за десятку, так и быть.
Я взял и заплатил.
— Даром и я не хочу, — пояснил я. — Спасибо вам.
— Удачи.
Переоделся я за его палаткой, с неописуемым облегчением надел носки, кеды и блузу; кошмарную фиолетово-зеленую болонью натянул сверху, а возненавиденные полуботинки послал в мусорный ящик. И у меня еще осталось семьдесят семь шестьдесят.
Я все так же ковылял, но уже как-то мог ходить и не возбуждал особых сенсаций, тем более — в капюшоне на голове.
Чтобы добраться до центра города, понадобился почти что час хода. Тяжкого похода среди мороси, в течение которого я отдыхал на автобусных остановках, сражаясь со спазмами в желудке. Мне казалось, будто я перевариваю себя изнутри. Похоже, что двое суток тяжкой летаргии полностью расстроили мой организм.
На какой-то из этих остановок у меня из носу начала идти кровь. Я сидел, широко расставив колени, чтобы не забрызгать одежду, и лил кровавые капли на мостовую, пока не удалось остановить кровотечение, сунув в нос вискозные сигаретные фильтры.
Несколько раз я спрашивал дорогу, и, в конце концов, добрался до старых, прусских каменных домов, до строящихся торговых центров и до уличных пробок.
Центр.
Довольно долго продолжалось, пока я не обнаружил подходящую гостиницу. Не слишком большую, но и не слишком маленькую. Среднюю такую. Пристойную, занимающую весь дом в плотной застройке.
Я прошел по нескольким закоулкам, и мне удалось обнаружить двор, принадлежащий нужному мне зданию. Автомобильная стоянка. Охранник, сидящий в маленьком, жестяном киоске, не обратил на меня внимания. Он же охранял автомобили, а не дворик или задний вход в гостиницу.
Я скользнул в средину и пошел по коридорам, игнорируя таблички, направлявшие к стойке администратора. На третьем этаже обнаружил то, чего искал: дверь с болтающейся табличкой «не мешать». Я запомнил номер, потом снял куртку, стряхнул с нее капли влаги, сложил, как можно плотнее, и спрятал в одном из глубоких карманов штанов охранника. Пригладил волосы и спустился на урчащем успокаивающую музычку лифте на первый этаж.
Вышел я у самой стойки администратора и задержался на миг, глядя на девушку в фирменном жакете за стойкой бесцветным взглядом. Одновременно сонным жестом я протер лицо, чтобы заслонить часть синяков и пластырей.
— А где столовка?
Та показала. Так, первый этап засчитан.
По дороге я еще нашел туалетную комнату и провел последние коррекции своего внешнего вида, пользуясь мылом в дозаторе и сушилкой для рук. Там же имелся автомат для чистки обуви. Обувную пасту я не добавлял, зато с помощью вращающихся щеток удалил грязь с кед и высушил из под сушилкой для рук. А еще развязал шнурки, как мог бы сделать человек, возящий подобную обувь в качестве гостиничных тапочек.
В столовой подавали включенные в цену номера завтраки. Одна и та же девушка обслуживала кофемашины и термосы с чаем, отмечала клиентов в блокнотике и приносила новые порции для шведского стола. Ее я проигнорировал, пошел за тарелкой, протискивающих между несколькими страдающими похмельем менеджерами.
— Прошу прощения, вы из какого номера?
Я задумался.
— Погодите… Третий этаж… Тридцать второй.
Девушка отметила это в блокноте.
Я съел яичницу, пласт вареной колбасы, сосиски по-канадски, ветчину, творожок, топленый сыр, помидорный салат, салями, выпил две чашки кофе и две чаю, четыре жалостливо маленьких стаканчика сока и молоко.
К сожалению, преследующего меня «щецинского паприкаша» в этой гостинице не было.
Девушка не обратила на мое пиршество ни малейшего внимания. Подвыпившие менеджеры беспрерывно гоняли ее то за соками и кофе, то делали ей комплименты. Только лишь два иностранца, поедающие завтрак, достойный дервишей, поглядывали на меня в растущим изумлением. Один из них наложил себе несколько кусочков арбуза и грейпфрута, после чего обрабатывал их вилкой и ножом, словно это был стейк из мраморной говядины, а второй хрустел сухими зерновыми хлопьями, запивая их минеральной водой. Я не обращал на них внимания.
Затем я еще воспользовался чистеньким туалетом, прошел мимо стойки, надел куртку и вышел точно так же, как и вошел — через задний выход на парковку, победно закурив вонючую сигарету.
На вокзале оказалось, что мне конец. В продаже имелись только Интерсити и скоростные поезда, билет домой стоил девяносто два злотых.
— Я не продам пану билет в кредит без документов, — стояла на своем кассирша.
— Но я же вам объясняю, что меня обворовали. Как у меня могут быть документы?
— Тогда обратитесь в полицию.
— И они дадут мне деньги на билет?
Та пожала плечами.
— А если я поеду без билета? Мне выпишут штраф, а я заплачу его на месте.
— Если у вас нет документов, тогда на ближайшей станции вас передадут в руки полиции, они же направят дел в административный суд. Мы боремся с преступностью.
— Но в Польше не обязательно носить с собой удостоверение личности.
— Кондуктор обязан проверить у вас документы. Да, обязанности носить удостоверение нет, но имеется обязанность предъявлять его по первому же требованию органов правопорядка.
— Эй, пан! Тут очередь! Мы на вокзале! Все спешат! — заорали сзади.