В глубине души Бедобор вообще надеялся, что Таринор не вернётся, и когда он об этом думал, по лицу пробегал стыдливый жар. Но если чудище продолжит терзать округу, люди могут начать покидать Вороний холм, который превратится в жалкое скопище заброшенных домов. Чем в таком случае придётся заниматься старосте, он старался не думать, тем более что от беспокойства разболелась голова, неприятно отдавая в виски с каждым ударом сердца.
– Ох, беда мне… – обречённо вздыхал он, царапая лысину пухлыми пальцами, – Совсем меня эта жизнь в могилу сведёт. Отпустил бы бродягу с миром, так нет – ещё больше посулил, старый дурень! Лучше б он сгинул ещё тогда, в доме маговском. Меньше мороки бы было…
Причитания старосты прервал скрип входной двери. В дом проскользнул невысокий человек с жидкой бородкой, одетый в поношенный бурый сюртук. Штаны же и сапоги были цвета засохшей на них грязи. Жёлто-зелёный плащ, державшийся на плече застёжкой в форме цветка, говорил о том, что носящий его служит дому Майвенов. Вошедший топнул несколько раз, несколько кусков грязи упали на пол и рассыпались облачком пыли.
– Ты тут староста? – шмыгнул тот носом. – Мы с обозом из Майвгарда. Дьявол бы побрал ваши дороги…
– Наконец-то! – просиял Бедобор. – Уже отчаялся вас ждать! Прежде-то пораньше приезжали.
– Я в ваших краях впервые, – проворчал обозный, недовольно оглядывая помещение, – а края у вас не из лучших. Две заброшенные деревни по пути встретились.
– Так ведь зимы нынче суровые, да и разбойники…
– Э, нет. Скарб в домах нетронут, будто бы люди всё побросали и ушли куда-то налегке. Ни приютить, ни накормить… А потом взяли на одном полустанке провожатого. Похвалялся, будто бы каждую тропинку здесь знает. Ну, мы под Гнилой Опушкой в грязи и застряли, а этой сволочи как след простыл! Ох, попадись он мне снова, вздёрнул бы собственными руками…
– Ну, чудно, что хоть теперь добрались! Идём поглядим, чего ради я столько ночей не спал.
Впрочем, когда староста добрался до ворот и оглядел обоз, его настроение вновь переменилось.
– Так разве ж… Разве ж это всё? Мы ж с голоду перемрём! А серебро? Неужто казна его светлости за зиму опустела? Я такого скудного обоза никогда не видел. Мы же пять бочек дёгтя доверху полнёхоньких приготовили! Десяток мешков золы чистейшей! Угля… Немало. А получаем шиш с маслом? Куда ж это годится…
– Попридержи язык, староста! Казна лорда Майвена – не бездонная бочка, да и рты есть не у вас одних. А что до денег, то другие деревни ровно столько же получают. Вы чем лучше? Вон, давеча в Сизом Углу были, так там у них хоромы светлые, люди весёлые, накормили, напоили. А у вас что? Частокол с черепами – смотреть жутко. Дома – половина завалились, заборы наперекосяк. Обленились, грязью заросли, а всё туда же – везите нам всякого да побольше! Небось, тоже решили деревушку забросить?
– Да как же можно?! – изумился староста. – Мы ведь уголь для его светлости добываем! Больше прочих, надо сказать.
– На угле вашем свет клином не сошёлся. Скажите спасибо, что хоть это получаете, а то я ведь могу и посчитать, что помощь вам не нужна. Казначей нынче такую кислую мину состроил, будто у него живот скрутило. Представляю, как он обрадуется, что к вам обозы больше не нужно отправлять…
Бедобор несколько раз поменялся в лице, побагровел и, наконец, выдавил.
– Если лорду Майвену так угодно, я буду молиться за его здоровье. Вон там трактир, подкрепитесь с дороги. А вы, – обратился он к мужикам на телеге, что с интересом наблюдали за разговором, – чего расселись? Разгружайте, да только осторожно! Чтоб ни крошки, ни единой капли не пропало!
Бедобор опёрся боком на створ ворот и с угрюмым видом принялся наблюдать, как с телеги сгружают бочки с пивом и тюки ткани. Иногда он панически махал руками и ругал мужиков, когда очередной мешок слишком сильно бросали на землю.
Когда вдалеке, на узкой полосе дороги между незасеянных полей показались двое, староста поначалу не придал этому внимания и продолжал наблюдать за работой. Однако, когда в одном из них Бедобор разглядел наёмника, то испустил тяжкий вздох: Таринор шёл не один. Две мысли пронзили лысую голову старосты. Первая отдавала жадностью: платить за работу всё-таки придётся. Вторая же – страхом: то самое жуткое чудовище, напугавшее всю округу, он ведёт рядом с собой. Точно, как Рольф Косой говорил! Вроде человека, но точно не понять – голова накрыта тряпкой, а руки, видимо, связаны за спиной. Из одежды – только повязка, прикрывающая срамные места. Неужто, обычный разбойник? От этой мысли староста приободрился. Глядишь, можно сторговаться и заплатить меньше обещанного.
– Здравствуй, Бедобор, – сказал наёмник, подойдя ближе. – Гляжу, обоз всё-таки прибыл. С моей стороны, как видишь, работа тоже сделана. Вот оно, чудище ваше, в пещере пряталось. Упырь. Шустрый, надо сказать, гад, но ты не бойся, надбавки не потребую.
Старосту же одолевали смешанные чувства.
– Рад, что ты жив-здоров, Таринор! Никак, тебе боги помогают, ничто тебя не берёт. Только вот зачем ты его сюда-то привёл? Лучше б сразу, на месте… – Бедобор вымученно улыбнулся.
– Удовольствие вам портить не хотел. Думаю, Черноухий, или как его там, захочет отомстить за жену. Тем, что осталось от её платья, я закрыл этой твари голову, чтоб вас не покусал. Ладно, заканчиваем, – сказал наёмник серьёзно. – Мы с тобой оба знаем, что больше всего на свете сейчас хотели бы не видеть друг друга, так что давай деньги, и разойдёмся с миром.
– Знаешь, тут такое дело… – пробормотал было Бедобор, но, увидев недобрый взгляд наёмника, тут же осёкся, – Времена хоть непростые, но слово я своё держу! Вот, как обещал.
Староста вынул из-за пазухи мешочек с монетами и нехотя протянул его наёмнику.
– Вот теперь мы в расчёте, Бедобор. Кстати, советую эту сволочь сжечь. Против упыря – самое верное дело. И лучше, конечно, чтобы священник подсобил, а то ещё из пепла восстанет. И селянам, опять же, нескучно. Можешь хоть всю деревню собрать, уверяю, зрелище будет то ещё. Упыри, говорят, горят хорошо и визжат до того пронзительно, что волосы дыбом встают.
– Сжечь? Что же, хорошая мысль. Перед храмом Холара костёр и соберём. Людям понравится, хоть перестанут бояться за частокол выходить. А ты, Таринор, хоть мы все тебе и благодарны, лучше не задерживайся. Народ у нас чужих не любит.
– Не волнуйся, надолго не задержусь. Но, раз уж обоз прибыл, грех в таверну напоследок не заскочить. Убить готов за кружку пенного. Заодно монетки пересчитаю, – усмехнулся Таринор, – и Дормию расскажу, что да как, чтобы тебя лишний раз не утруждать. Ты, всё-таки человек занятой.
Наёмник бодрым шагом зашагал прочь, фыркающего упыря увели стражники, а Бедобору вновь стало немного стыдно. Славный всё же мужик, этот Таринор. Хорошо, что отдал ему всё, как полагается, а не утаил одну монетку, как хотел сначала.
***
Вечер выдался на удивление ясным. С безоблачного неба глядели тысячи звезд, а полная луна, проводив скрывшееся за горизонтом солнце, испускала мягкий серебристый свет. Жители Вороньего холма собрались перед храмом Холара, но не для молитвы, а просто чтобы развлечься. Нечасто в деревне можно увидеть прилюдную казнь. Да и казнить, как правило, было не за что: мелкие неурядицы решаются на месте парой крепких слов или не менее крепких кулаков, а преступников в деревне издавна не водилось.
Всё хоть сколько-нибудь ценное селяне держали при себе. Сундуки же здесь считались чем-то из мира горожан и зажиточных купцов. Такие сокровища, как, например, доставшиеся от матери стеклянные бусы или бабкино серебряное кольцо, лучше носить на себе, чем где-то хранить. А карманничать в месте, где все знают друг друга в лицо, было бы по меньшей мере, неразумно.
Но сейчас все они, пастухи и углежоги, хотели лишь одного – зрелища. По правде сказать, им даже было всё равно, кого и за что жгут. Столб, обложенный хворостом, красноречиво обещал простому люду нехитрое удовольствие понаблюдать, как языки пламени пожрут несчастного, начиная с ног, как его предсмертный хрип утонет среди треска пламени и гомона толпы, как запах палёной плоти разнесётся по округе, привлекая окрестных воронов к стенам частокола. Нетерпения добавляло то, что староста обещал не простую казнь. Жечь будут даже не человека, а самого настоящего упыря, что принёс столько бед. Впрочем, многим было плевать, в чём именно он повинен: они пришли за развлечением, а не за справедливостью.
Не было здесь только Свена Черноухого. Он отказался смотреть на убийцу своей жены и предпочёл отсидеться дома, оплакивая то, что от неё осталось.
Вскоре через толпу пробрался Бедобор и кряхтя взобрался на наспех собранный помост из пары бочек и доски. Судя по количеству незнакомых лиц, пришёл люд и из окрестных деревень. Даже мелкий чиновник из города, сопровождавший обоз, задержался до вечера специально ради этого зрелища. Тем временем виновник торжества, брыкаясь и рыча, следовал к месту казни в сопровождении пары крепких мужиков.
По совету отца Дормия упыря обрядили в рубаху и штаны, дабы не смущать селян нечестивой наготой. Толпа боязливо расступалась перед ним, а позади шли двое: священник отец Дормий с книгой в руках и наёмник Таринор. Драм изображал упыря более чем натурально, а за несколько часов до казни даже укусил за палец одного из своих охранников, отчего тот упал в обморок. Сходства добавляла традиционная эльфийская худоба и бледность вкупе с острыми чертами лица, перемазанного грязью, чтобы скрыть рисунок на лице эльфа. Для крестьян он был неотличим от настоящего умертвия.
Когда они остановились, священнику поднесли ведро воды.
– Да очистится мир именем Холара! – провозгласил он и окатил Драма с ног до головы, отчего его одежда промокла до нитки. – Пусть союз воды и огня изгонит нечистое создание!
Пока пленника привязывали к столбу под свист и нетерпеливые выкрики, Бедобор прокашлялся и решил блеснуть своим скудным ораторским искусством.
– Значит это… Народ! Сегодня день, когда все мы наконец-то сможем зажить спокойно! И вот он, тот человек, который, с моей помощью, конечно же, избавил нас от чудовища, – староста указал пухлым пальцем на наёмника. – Пусть имя Таринора запомнят как доброе и честное! А теперь… Всё ведь готово? Хорошо. А теперь давайте отправим чудище в адские бездны, откуда оно родом!