Первой был неспокойный Эрберин, что брал начало в горных источниках к северу от Энгатара, огибал горы Пояса мира, петляя словно змея, и, наконец, преодолев болота Южного края, впадал в Залив трёх сестёр. Его название с эльфийского переводилось как «Шумная река», и носил своё имя он неспроста: из-за витиеватого русла и бурного течения Эрберин почти не использовали для судоходства.
Таринор наслаждался приятной прохладой, которая исходила от шумевшей внизу воды. Это было слабым утешением после того, как ему пришлось заплатить два серебряных марена смотрителю за переход и ещё один марен, чтобы тот не задавал вопросов насчёт незнакомца под капюшоном. Милю спустя путники разбили лагерь и начали готовиться ко сну.
– Так и разориться недолго с этими мостами, – проворчал Таринор, чиркая кресалом о кремень. – Хорошо хоть не все переправы платные.
– А если не платить? Есть обходной путь?
– Только вплавь через Атер. Ширину реки сам видел, а вода там в это время года, скажу я тебе, очень холодная, так что здесь заплатить было самым лучшим вариантом. К счастью, серебро неплохо стирает память, а помнить о тебе этому смотрителю точно ни к чему. Уж лучше так, чем весть о тёмном эльфе расползётся по всей долине.
– Утром я добуду кролика, – неожиданно сказал Драм. – Или даже двух. Пусть это будет платой.
– Было бы славно, – наёмник раздул костёр и подбросил сухих веток. – Теперь мы на землях лорда Рейнара, владыки Драконьей долины. Трактиры здесь недешёвые.
– Я понимаю, почему etheldiar не любят. Тоже участвовал в вылазках на поверхность, хоть это было и так давно, что свидетели среди людей уже не вспомнят моего лица. Тем более сейчас, – эльф снова прикоснулся к знаку на щеке.
Наутро Драм и в самом деле вернулся с парой кроликов, но когда эльф вдобавок ещё и вывалил возле костра охапку грибов, Таринор ужаснулся.
– Ты зачем эту дрянь притащил?! Отравить меня вздумал?
– Разве что-то не так? Кролики свежие, даже остыть не успели…
– Да причём тут кролик? – наёмник осторожно взял один из грибов пальцами за тонкую белую ножку. – Вот как это, по-твоему, называется?
– Мне неизвестны названия всего, что растёт на поверхности, – невозмутимость Драма ещё больше изумляла Таринора.
– Поганка это! – он с отвращением отшвырнул гриб в сторону и ткнул пальцем в другой. – А это знаешь, что? Мухомор! Да тут съедобных-то раз-два и обчёлся. Того, что ты принёс, хватит роту солдат потравить. Навидался я в годы войны таких болванов, что в грибах не разбираются. Притащит из леса, друзей угостит, а на следующее утро поминай, как звали. Да ещё и ямы рыть этим дурням…
– Прости, я давно не был на поверхности. Забыл, что для вас они ядовиты.
– Забыл он… Постой, а для тебя разве нет?
– Вовсе нет, – пожал плечами Драм и откусил шляпку мухомора.
Таринор изумлённо глядел на жующего эльфа, ожидая, что тот вот-вот выплюнет ядовитый гриб, но тот спокойно проглотил его и закинул в рот скрюченную поганку с таким видом, будто это была горсть лесных орехов.
– И что же, ты, выходит, совсем всеяден? А от сухаря, помнится, нос воротил.
– Не совсем, – ответил Драм. – Уларун благословил народ этельдиар, чтобы мы могли выжить там, где наши собратья с поверхности наверняка погибли бы от голода. Мы едим грибы, лишайники, плесень – всё то, что на поверхности считают несъедобным. Нам же это не приносит никакого вреда. Однако же ваша обычная пища – молоко, сыр или хлеб – для нас… нежелательна.
– Вот уж странно слышать это от того, кто уминает поганки на завтрак, – усмехнулся Таринор.
– В Аркобанде нет коров, дающих молоко. Нет и пшеницы, которую можно размолоть в муку. Говорят, этельдиар столь долго прожили под землёй, что разучились усваивать пищу жителей поверхности. Однажды мне довелось попробовать сыр. На вкус он был неплох, но… Этого опыта мне хватило.
– Ладно, жуй свои грибы, а я займусь кроликом.
Путники позавтракали и вскоре продолжили путь. Уже спустя час они добрались до развилки.
– Здесь начинается малый Драконий тракт, – сказал наёмник, глядя на деревянный столб, торчащий из земли в том месте, где расходились дороги. – Отсюда до Дракенталя чуть меньше семидесяти миль. По пути будет Алый брод, замок Редхёрстов на мосту через реку Змеицу. Подорожной грамоты у нас нет, а откупиться точно не выйдет. Выпотрошат сумку, разденут до исподнего, а то ещё и в темницу бросят. Лучше будет обойти и поискать переправу в другом месте, благо речка совсем небольшая, можем даже перейти вброд или переплыть. Умеешь плавать, Драм?
– Умею, – отозвался эльф.
– На том и порешим.
Возможно, стоило бы выбрать другой путь, чтобы избежать нежелательных встреч, но Таринор не хотел делать больших петель. Да и весной мелкие дороги настолько отвратительны, что они рисковали утонуть в грязи. Заверению гарнизонов мостов, что дорожные сборы уходят на содержание дорог, можно верить не больше, чем обещаниям старосты. Хотя бы тракты поддерживали в более-менее приличном виде, да и то не везде.
Когда Таринор путешествовал один, то обычно негромко напевал себе что-нибудь под нос или просто молчал, погружённый в собственные мысли. Но если ему случалось ехать с обозом, то он всегда был рад хорошей беседе. Теперь, раз уж случилось идти вдвоём, его вдруг обуяло желание поговорить.
– Слушай, Драм, как ты… как твоя рука? – сбивчиво произнёс Таринор.
Он попытался завести разговор, но тему ещё не придумал.
– Лучше, чем вчера. С подземными лекарствами завтра будет в порядке, – донеслось из-под капюшона.
– Что за лекарства?
– Заживляющая мазь. Не спрашивай, из чего она сделана. Ты не захочешь ей пользоваться после этого, – усмехнулся эльф.
– Надеюсь, мне и не придётся. Знаешь, тебе нужно будет что-то сделать со своим акцентом. Не обижайся, но, когда ты говоришь по-нашему, кажется, будто у тебя не хватает зубов или куска языка.
– Приму к сведению, Таринор, – сухо ответил Драм, и вновь воцарилась тишина.
Драм то и дело поглядывал на небо. Оно отражалось в его грустных глазах, делая их совсем бесцветными.
– Опасаешься дождя? – спросил наёмник, – Скоро по пути должен быть постоялый двор. Их всегда хватает, когда идёшь торговыми трактами. Можем переждать непогоду там.
– Нет… Я жду, пока кто-нибудь из богов подаст мне знак.
– Чего? Каких ещё богов? – Таринор подумал, что если бы он ел в этот момент, то обязательно поперхнулся. Ему вспомнился ночной разговор.
– Раз я начинаю новую жизнь, мне нужен кто-то, кто будет вести меня, указывать путь. Уларун на поверхности не властен над судьбами своих детей. Теперь мне нужен новый, как вы говорите, путеводный огонь.
– Не говорим мы так, – неуверенно проговорил Таринор. – Слушай, а это обязательно? У меня вот нет никаких покровителей, я сам по себе. И, знаешь ли, прекрасно себя чувствую.
– Это не так, – эльф неожиданно посмотрел на наёмника из-под капюшона. – Если ты не знаешь о нём, это не значит, что его нет. Ты можешь не видеть дороги, по которой идёшь, но ты всё равно будешь идти по ней. И ты обязательно оступишься, если будешь продолжать не замечать её.
– Если я не вижу дорогу, это значит, что наступила ночь и мне стоит найти ночлег, – рассмеялся Таринор. – Может быть, это потому, что у вас там не видно дорог.
– Я уверен, что ты меня понял, – холодно ответил эльф.
– Ладно, не обижайся. И кто же должен дать тебе знак? Как он должен выглядеть?
– Я не знаю. Но когда я увижу его, я точно пойму. Это может быть дикий зверь, видение или упавшая звезда. Когда-то давно, когда народ эльфов был единым, у него было множество богов, но мы теперь чтим лишь нескольких из них. Уларун, защитник и покровитель etheldiar, Шесарран указывает путь заблудившимся в жизни и в Подземье, Ирумия направляет руку мстящего. Увы, боюсь, они отвернулись от меня ещё до того, как я вышел на поверхность. Из прежних богов мы чтим лишь верную сестру Уларуна, Селименору, – последнее имя Драм произнёс особенно таинственно и благоговенно, полушёпотом.
– Сели… Чего? – переспросил Таринор.
– Некогда она носила имя Селимэ – сестра Аларо. Она не последовала за ним в Бездну после изгнания, когда он стал Уларуном, но сохранила сестринскую любовь к нему, несмотря на запрет Иллании и Элеадара, их родителей, старших эльфийских богов. За это её нарекли Селименора, Селимэ ночная. Из всех hiraidsar, старых богов, etheldiar наиболее благосклонно относятся к Селименоре, принцессе лунного света, среброокой госпоже.
– Ну, теперь всё понятно, – сказал Таринор, сдерживая улыбку.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что ты сам выбрал себе покровителя. Вот как это будет. Наступает ночь, от избытка свежего воздуха тебе кажется, что луна подмигивает тебе, и ты считаешь это знаком. Потом ты одеваешься в серый балахон и поёшь гимны во славу среброокой и луноликой, или как там её.
– Если Селименора сочтёт нужным подать мне знак, так тому и быть, – раздражённо ответил эльф. – И не стоит тебе так пренебрежительно отзываться о богах, Таринор. Кара за насмешки может быть очень жестокой.
– Да? И что же мне грозит.
– Тебе – не знаю. Но вот, что произошло с братом моей матери. Для etheldiar нет большего счастья, чем рождение первенца-сына. Но богам было угодно, чтобы первой в этот мир пришла моя сестра. Когда об этом узнал мой дядя, он был так недоволен, что позволил себе грубо высказаться о моей матери и Уларуне.
– И что с ним стало? Заболел и умер? Несчастный случай?
– Не думаю, что произошедшее с ним было несчастным случаем. Мне рассказали так. На следующий день во время семейной трапезы он вдруг замер, посинел и схватился за шею. Все решили, что он подавился, ринулись на помощь, но замерли, как вкопанные: у него изо рта вылез паук. Потом пауки полезли из ушей, глаз и носа. Их становилось всё больше, они покрыли всё его тело, пожирая его заживо, пока, наконец, от него не осталась только одежда. Только тогда они исчезли, словно их и не было. И то были не простые пауки: на их чёрных брюшках сияли четыре красные точки.