Она оскалила зубы: — Слушай, идиот, раз уж я никому не кланялась за всю жизнь, зачем заставлять других кланяться? Или, — вдруг догадалась она, — мы на коленки будем вставать для другого? Нассать на королей и королев, на всех их! Вся их помпезность — сплошное дерьмо и как там… — она морщилась, отыскивая слово, — все их политесы! Слушай! Я отдаю честь офицеру, потому как в армии приняты всякие чепухи! Надо ведь кому-то быть во главе. Не то чтобы они были лучше. Не чище по крови, не умнее — понимаешь? Это просто согласие промежду ним и мною. Мы согласились, так? Чтобы всё работало! А высокородные — они иные. Они многого хотят. Нассать! Кто сказал, что они лучше? Наплюй на их богатства — золотое дерьмо все равно дерьмо, да? — Она наставила на Смертоноса палец. — Ты Худом клятый солдат, вот ты кто! Принц! Ха! — Она перевернулась и вскочила.
Каракатица и Скрипач смотрели на ряды обшитых железом фургонов. Те медленно проезжали через лагерь и вставали под погрузку в отдалении. Пыль заполняла воздух над скоплением палаток, телег, сараев и неподвижных фур. Наступил вечер, и дым множества костров смешался с пылью.
— Знаешь, — сказал Каракатица, следя за последними моранскими припасами, — это глупо. Мы сделали что смогли. Или они это сделают, или нет. Все равно нам, похоже, конец.
— Они сделают, — отозвался Скрипач.
— Неважно, сержант. Четырнадцать долбашек на всю треклятую армию. Сотня жульков? Две? Все равно что ничего. Если попадем в неприятности, дело дрянь.
— У летерийцев есть достойные онагры и баллисты. Дорогие, но Адъюнкт недостатка в деньгах не знает. — Он замолчал. Потом хмыкнул: — Поговорим лучше о других недостатках. Прости, зря я начал.
— Мы ни малейшего понятия не имеем, куда лезем, Скрип. Но всё чувствуем. Ужас спускается с небес, словно облака пепла. У меня мурашки по коже. Мы пересекли Семиградье. Мы взяли эту империю. Почему теперь все иначе? — Он дернулся. — Высадка стала атакой вслепую — мы мало что знали, а то, что знали, оказалось ложным. Ну да ладно. Незнание нас не сломило бы. А сейчас… Прямо не знаю что.
Скрипач почесал подбородок, поправил ремешок шлема. — Жарко и влажно, так? Этот тебе не сухое Семиградье. Высасывает энергию, особенно когда ты в доспехах.
— Доспехи нужны, чтобы обороняться от Худом клятых москитов. Без них мы станем похожи на мешки с костями. Эти гады еще болезни переносят — целители принимают по двадцать солдат в день с потной малярией.
— Москиты — причина малярии?
— Я так слышал.
— Что же, как только углубимся в пустоши, малярия кончится.
— Почему бы?
— Москитам нужна вода для размножения. Но местные москиты какие-то мелкие. Под Черным Псом такие тучи налетали, и каждый был размером с колибри.
Черный Пес. Название, заставляющее холодеть любого малазанского солдата, бывал он там или нет. Каракатица удивлялся, как это нечто, случившееся давным — давно в далеком месте, может впиваться в целый народ, словно наследственная болезнь передаваясь от отца к сыну. Рубцы и пятна, да, горький вкус поражения и бедствий. Возможно ли такое? Или всё это сказки? Скрипач любит рассказывать всякое. Детали преувеличены. Несколько деталей, о которых чуть слышно упомянут в разговоре, и что-то растет внутри, как шар холодной липкой глины, и портит все. Вскоре глина уплотняется до твердости камня, катаясь у тебя в голове, сталкиваясь с мыслями и рождая смятение.
А смятение — это то, что таится за страхом. Каждый солдат его знает, знает, как смятение опасно. Особенно в разгар боя. Ошибки, неверные суждения и — это уж наверняка — слепая паника сорными цветами заполняют поле битвы, мешая боевому танцу.
— Кажется, ты стал задумчивым, сапер, — заметил Скрипач. — Плохо для здоровья.
— Я думал о танцах в полях.
— Дыханье Худа, уже годы и годы я не слышал этой фразы. Не время унывать, Карак. Вспомни, Охотники за Костями еще не оказывались склонными к трусости и бегству…
— Знаю, имеет смысл держать нас в тупости и невежестве, сержант. Но иногда это заходит слишком далеко.
— Наше великое, но неведомое предназначение.
Каракатица резко кивнул. — Будь мы наемниками, другое дело. Но мы не наемники, да и желающих нанять не видно. Похоже, в Пустошах и за ними вообще людей нет. Я слышал рассказы о замятне в Болкандо. Горячие Слезы, а может, и Напасть. Вот то — другое дело! Помощь попавшим в беду союзникам…
— «Вейся знамя чести» и все такое?
— Точно. Но ведь это не главная причина похода, так?
— Мы скинули безумного императора, сапер. Доставили Летеру послание, что негоже разорять чужие берега…
— Это не они. Это Тисте Эдур делали.
— Думаешь, мы недостаточно их посрамили, Карак?
— И что с того? Мы ничего не получили, Скрип. Меньше чем ничего.
— Не лезь слишком высоко, — пробурчал Скрипач. — Тебя не приглашали на чтение. То, что там стряслось, к тебе не относится. Я уже говорил.
— А к Таворе относится, и еще как! Гляньте! Нам чисто случайно придется идти за ней!
Последний из фургонов добрался до на скорую руку построенного депо. Возчики отвязывали волов. Скрипач со вздохом отстегнул и стащил с головы шлем. — Пойдем поглядим на Корика.
Каракатица хмуро побрел за сержантом. — Весь взвод последние дни сам не свой.
— Бутыл любит бродить где вздумается. А другие нет. На Корика уже нельзя рассчитывать, не так ли? Не похоже, что он прячется в лазарете ради развлечения.
— Бутыл, вот кто наша проблема. Отбился от рук, по несколько дней пропадает…
— Просто тоскует.
— А кто не тоскует? У меня такое чувство, что через пару недель марша мы в обочину свалимся.
Скрипач фыркнул: — А когда мы были в хорошей форме, Карак? Что, сам не замечаешь?
— В той летерийской деревне мы себя показали.
— Нет, не показали. Если бы не взводы Хеллиан и Геса, а потом Бадана Грука, вокруг наших косточек сейчас колокольчики бы вились. Все мы были не на своих местах, Карак. Улыба с Кориком сбежали как зайцы в гон. А Корабб оказался моим лучшим «кулаком».
— Плохой у тебя настрой, Скрипач. Не надо. Эдур налетели со всех сторон — нам нужно было их разделить…
Скрипач пожал плечами: — Может быть. Согласен, в И’Гатане мы сработали лучше. Боюсь, я слишком привык сравнивать нынешние времена со старыми, удержаться не могу. Бесполезная привычка, точно. И не надо так смотреть, сапер.
— Так у тебя были Еж и Быстрый Бен. И тот ассасин — как его имя?
— Калам.
— Да, тот кабан с ножами. Глупо было позволить убить его в Малазе. Но я к тому веду…
— У нас был Баргаст в роли ударного «кулака», и еще Печаль — нет, про нее не надо — и Вискиджек. Видит Худ, я не Вискиджек. — Скрипач заметил, что Каракатица смеется, и скривился еще сильнее: — Что такого веселого, чтоб тебя?
— Да то, что с твоих же слов выходит: старый взвод Сжигателей так же плохо для дела годился, как и нынешний. Может, и хуже. Наш тяжелый кулак — Корабб, у него удача Госпожи в штанах спрятана. А если Корабб упадет, есть Тарр. Упадет Тарр — встанет Корик. У тебя была Печаль — у нас есть Улыба.
— А вместо Ежа, — дополнил Скрипач, — есть ты. Чертовское улучшение, если подумать.
— Я не могу подкапываться как…
— Боги, как я тебе за это благодарен.
Каракатица покосился на сержанта. Они уже подошли к огромному шатру госпиталя. — У вас действительно с Ежом ссора вышла, да? Легенды ходят о вашей дружбе. Вы были крутой парочкой, не хуже Калама и Быстрого Бена. Что случилось?
— Когда твой друг умирает, ты от него отдаляешься. Вот и всё.
— Но он вернулся.
— Вернулся, да не совсем. Не могу сказать лучше.
— Если нельзя как раньше, нужно придумать что-то новое.
— Все хуже, чем тебе кажется. Вижу его лицо и вспоминаю всех погибших. Друзья. Все уже мертвы. Мне было — эх, ненавижу такое говорить — лучше в одиночку. Даже Калам и Быстрый меня выводили из себя. Но ведь мы выжили, так? Прошли через всё. Это было естественно, я думаю. Это было вполне хорошо. Сейчас Быстрый еще жив, хотя Адъюнкт его себе забрала. Оставался один я, понимаешь? Один я.
— Пока не выскочил Еж.
— И не порушил всё, что казалось устоявшимся. Да уж. — Они встали у входа. Скрипач поскреб под бородой. — Может, со временем…
— Да, я именно так и думаю. Со временем.
Они вошли в госпиталь.
Солдаты так дрожали под потными шерстяными одеялами, так сильно дергались в бреду, что тряслись койки. Каракатица подошел к одной из постелей, заваленной грудами сырой одежды. В воздухе воняло мочой.
— Дыханье Худа! — прошипел он. — Выглядит погано, как думаешь?
Тут было не меньше двух сотен коек, и каждая была занята жертвой комариного укуса. Каракатица уже знал, что солдат с головой закрывают мокрыми тряпками, чтобы не дать им потерять всю воду в теле.
Скрипач показал пальцем: — Там. Нет, не бойся. Он нас не узнает. — Он схватил за плечо проходившего хирурга. — Где целители Денала?
— Последний упал от истощения утром. Сержант, все вымотались. Я иду дать солдатам воды. Позволите?
Скрипач отпустил руку лекаря.
Они с Каракатицей поспешно вышли.
— Давай искать Брюса Беддикта.
— Он не целитель, сержант…
— Знаю, идиот. Ты видел на койках хоть одного летерийца — возчика или носильщика?
— Нет…
— Значит, у них есть лечение от малярии.
— Иногда для местных нипочем то, что убивает нас…
— Чепуха. Просто местные раньше заболевают и умирают, вот мы больных и не видим. Чаще всего виной обычные источники — протекающие выгребные ямы, стоячая вода, грязная пища.
— Ох. И откуда ты все такое знаешь?
— До морантских припасов, Карак, нам, саперам, приходилось делать много работ для успешной оккупации. Рыть дренажные системы, глубокие колодцы, ледники — делать людей, которых мы месяц назад резали, счастливыми, здоровыми и веселыми гражданами Малазанской Империи. Я удивляюсь, что ты так туго соображаешь.
— Я всё соображаю, только я не знал, для чего всё это было придумано.