Сорочка милая, обнять,
Покров алтарный мессы нежной
И знамя битвы, где, прилежный,
Не уставал я побеждать.
Королевские вкусы
Я схож с Людовиком Пятнадцатым во вкусах:
Я не люблю духи, враждебен мне искус их.
В любви не нужен мне заемный аромат!
Нет, запах плоти так пикантен и богат
Сам по себе, и так при этом возбуждает —
Желанье холит и подспудно утверждает
Искусство страсти, прославляя наготу!
О запах зрелости – ловлю я на лету
Благоухание, рожденное в объятьях!
Люблю (молчи, мораль!) – как бы точней
назвать их? —
Флюиды тайные, которыми пропах
Во время райского соитья нежный пах.
О запах ласки, запах неги, запах страсти,
Все обоняние отныне в вашей власти!
Когда же после, на подушке, в свой черед,
Как чувства прочие, оно передохнет,
Пока мои глаза открыты сновиденьям,
И все мерещится взыскуемая тень им:
Скрещенья ног и рук, и нежности ступней,
Когда в испарине измятых простыней
Они целуются, – такие благовонья
От сладострастницы исходят, что огонь я
Вновь чувствую, и он готов меня пожрать!
Яд возбуждения палит меня опять.
Самой природой изготовленное зелье
Вдохну разок-другой – и снова вижу цель я.
Желанны запахи любви, но так просты —
Вот квинтэссенция чистейшей красоты!
Другая
Ты – каждой женщины частица,
Их суть, их пламенный двойник.
А я – любовь, что каждый миг
В тебе стремится воплотиться.
Мне стали Стиксом и Линьоном
То едкий смех, то нежный взгляд.
То грудь, то грудка – все подряд
Над сердцем властвуют влюбленным.
То рыжина, то смоль – то прядь,
То завиток волос: весь вид их,
Там – гладких, здесь – густых, завитых,
Готов, как яства, я вкушать.
И пью с твоих припухлых губок,
А может, тонких – о Уста! —
Хмель, прочим зельям не чета:
Мой дьявольский, мой райский кубок!
Всех женщин на́ сердце тая,
В себе любить их заставляя,
Всегда одна, всегда иная,
Ты вся – любовь, чье имя: Я!
Тристан Корбьер (1845–1875)
Вечная женственность
О кукла вечная! Мордашку расписную,
Мурлыча на манер ласкающихся кись,
Досужим вечерком, у кресла одесную,
Ко мне, как кошечка к хозяину, приблизь!
Оцепеней сродни прекрасному статую
Иль оживи, сойди – с ума, замучь – кажись,
И смерти от любви я не опротестую,
В блаженстве угодив, не знаю, ввысь ли, внизь…
Будь хладным идолом иль распаленной самкой!
Стыдливо отстраняй – и плотоядно жамкай!
Святая, грешная – охотница души!
Поэта, осени меня как добрый гений,
Как Муза в час моих горений-озарений.
А лягу захраплю – мне пятки почеши.
Настоящая женщина
Чем больше женщина, тем больше лицедейка.
А ну, зеваками, сошедшими с ума,
За их же кровные на сцене завладей-ка,
А за кулисами отдайся задарма.
Давай, кривляйся же, толпа жадна и клейка,
Хотя и в ней полно судейского дерьма.
И зубки навостри для нас, а не для стейка.
Но только… есть у нас казенные дома.
Что, невдомек? И мне. И ладно, будь дикаркой,
Свирепствуй. Мы пьяны и тупы. Так нахаркай
На покупателей. Они лицо утрут.
А после – упади! Красиво – не вахлачкой,
Но лебедем! Песок не вороши, не пачкай.
У гладиаторов и женщин схожий труд.
Памяти Зюльмы, блудницы из предместья, и одного луидора
Буживаль, 8 мая
Богачка – двадцать лет ей было!
Со мною – двадцать франков было.
Мы жили вместе той весной,
Наш кошелек, почти пустой,
Ночь-кредиторша разорила.
Луна монеткой золотой
Его протерла – за луной
Из кошелька в дыру уплыло
Все то, что нам судьбою было:
Все двадцать весен – до одной!
Все двадцать франков – все, что было!
Дыру проделав за дырой,
Из ночи в ночь, вслед за луной, —
Все, что не стало нам судьбой!..
………………………………..
Потом еще не раз так было,
Она была – как прежде было —
Всегда собой, всегда шальной:
Она себе не изменила
На баррикадах той весной!
…………………………………..
Потом – охота под луной
На первых встречных, вновь, как было…
А после – общая могила
С безлунной ночью даровой!
Любовь и фортунаOdor della feminita[7]
По городу – с утра до вечера, годами
Хожу в погожий день и, тротуар топча,
Жду, что захочется одной прекрасной даме
Коснуться зонтиком до моего плеча.
И, этак помечтав, чуть-чуть счастливей стану:
Забьет нужду в еде – набравшийся дурману.
Однажды, как всегда, я вдоль и поперек
Округу исходил. И то сказать: стерег!
Дозор, ни дать ни взять! И наконец с той самой
Столкнулся… – Это с кем? – Ну, с той
– Прекрасной Дамой!
– И что? – И подошла ко мне, и, на весу
– Свой зонтик придержав… мне… подала два су.
Приятельнице
Ну, что ко мне пристала, ты, подстилка!
Ведь я-то думал: ангел во плоти!
И втюрился в тебя наивно, пылко.
Что, думаешь, скажу: должок плати?
Желанно солнце ящерке линючей.
Любовь к тебе – сияла мне точь-в-точь.
А ты теперь – любить взаимно? Тучей
Твоя взаимность солнце застит. Прочь!
С тобой мы разного блаженства ищем.
Люблю один – ответа не хочу.
В любви желаю оставаться нищим
И тосковать по крову и харчу.
Пойми, диковинный фарфор, с которым
Скорей всего сравнишь любовь мою,
Восстанет, склеенный, былым фарфором,
Ну а моей… не выжить на клею.
Мне счастье дорого обратным смыслом,
Когда оно – несчастье и когда
В Эдеме яблоко хранится кислым
И с краснотцой запретного плода.
Что вообще мы друг для друга значим?
А ничего… И может быть, к добру…
Не я осыплю ласками и плачем.
Не я дары обратно заберу!
Понятно, в деле-то равны мы оба.
Но я рискую, согласись, вдвойне.
Когда ты снова влюбишься до гроба,
Уже изменишь не со мной, а – мне!
Давай считать: любовь пошла на убыль,
Меж нами – дружба до скончанья лет,
О неприятельница! Ну не грубы ль
Такие счеты? Им доверья нет.
Хотя бы без ругни расстанемся! А впрочем,
Конечно, если с горя не помрем,
Но сами над собой и похохочем.
Какая прелесть в хохоте твоем!
Морис Роллина (1846–1903)
Продавщица раков
Когда все облики порока в полумраке
Рассядутся в кафе – всем предлагая раки,
В плетенке, убранной петрушкой, ты скользишь.
Твоих миндальных глаз и ласковость, и тишь,
Завитость локонов, блестящих как солома,
И подведенных губ манящая истома
Смущают помыслы и штатских, и солдат.
А груди у тебя так выпукло стоят,
Так явственно видна, под юбкой, ножки стройность,
Что каждый льнет к тебе и шепчет непристойность.
Животное
В любви мужчина – это мышь,
Бедняжка мышь во власти кошки,
И ты, глупец, не разглядишь
Ловушку в бархатной ладошке.
Ты хочешь выпить, дурачок,
Манящий и пьянящий кубок —
Смотри: атласный язычок
Скрывает яд опасных зубок!
И я скажу, как на духу, —
Поэт, я знаю цену сходства:
От этой хищницы в пуху
Ты наберешься только скотства.
Наобещав любви и нег,
Она легко подманит к бездне
И, погубив тебя навек,
Шепнет твоей мечте: «Исчезни!»
Она до кончиков волос
Вся – неожиданность и вызов:
«Когда хотят меня всерьез,
Не избежать моих капризов.
Мои желания – во сне
И въяве – сшиты не по мерке.
Перелетать приятно мне
От бутоньерки к бутоньерке!