Но даже если мы принесем Сталину чертежи не АК-47, а например еврейского УЗИ (он практически целиком штампованный), простого в производстве, который действительно мог бы сильно помочь нашей армии, или хорошего пулемета, все это бы примерно никак не повлияло на исход боев в 1941-м. Потому что на тот момент у советской армии уже была СВТ, которая просто на голову превосходила любое стрелковое вооружение немцев.
Надо сказать, что немцы оценили СВТ по достоинству.
Хуже того, любой новый экземпляр, массово поставленный в войска перед началом войны, стал бы столь же массовым немецким трофеем. И был бы обернут против нас.
Ладно, не выгорело. Бреемся наголо, кидаем волосы на алтарь и являемся Сталину с очередной кипой чертежей. На этот раз на них РПГ-7.
Ведь немецкие танки главная беда советской армии в 1941-м, не так ли?
Ну… В общем уже даже в 1945-м Красная Армия, получив в свое распоряжение даже относительно простые гранатометы вроде панцерфауста или панцершрека, не говоря уже о фаустпатроне — в серийное производство их аналоги так и не запустила. С одной стороны, было довольно много трофеев, а с другой… А чем наполнять боевую часть? На наш радостный крик «Тротил, гексоген, вот рецепт» — нам резонно заметят, что рецепт это конечно хорошо, но он уже есть, а нам бы теперь технологическую цепочку с персоналом и всеми промышленными мощностями.
На самом деле в СССР были серьезные проблемы даже с порохами. Первый лендлиз действительно сильно помог в производстве порохов, конвои привезли как готовый порох, так и присадки.
Как только все сложности были преодолены, то в войска начали поступать РПГ-6. Это конечно не гранатомет, а противотанковая граната, но в руках опытных советских пехотинцев, она была страшнее пацерфауста. И это сделали уже в 1943-м. Но в условиях Второй Мировой войны такие вещи отнюдь не меняли лицо сражения.
Современные нам, и массовые, что важно, гранатометы может и смогли бы поменять, но освоить их выпуск в 1930−1940-х… Для этого надо было переноситься в 17-й век и заниматься прогрессорством. Но тогда и технологии вероятных противников немедленно скакнут.
К тому же немецкие танки уверенно поражались теми противотанковыми средствами, которые были в наличии РККА. Даже пресловутые «Тигр» и «Пантера» брались в борт не модифицированной «тридцатьчетверкой», хоть и со смертельно близкой дистанции. Даже ПТР со ста метров пробивал борт пантеры. Я не случайно подробно привел состав 307-й дивизии в Курской битве — артиллерия по штату осталась примерно такой же, как в 1941-м, единственное изменение — что противотанковых пушек стало не 12 штук, а 29. В дальнейшем их станет еще больше. Собственно уже в 1943-м по штату должно было быть больше тридцати.
И в отличии от 1941-го, эта стрелковая дивизия уверенно разобрала 18-ю танковую дивизию вермахта. А ведь танковая дивизия, это то самое чудо оружие которым громили немцы не только нас, но и поляков, и французов.
Хуже того, если даже в войска 1941-го будут поставлены гранатометы способные пробивать 70–80 мм брони, они неизбежно попадут в руки немцам как трофеи 1941-го. А если немцы смогут их копировать, неизвестно чем это закончится для нас.
Ладно, хорошо. В чем сила вермахта? В моторизованных и танковых соединениях? Качаем их штаты, распечатываем, кидаем на алтарь жесткий диск с лучшими сохраненками Героев Меча и Магии Три и бросаемся к Сталину.
И что мы, внезапно, увидим в этих бумагах, когда начнем в них разбираться вместе со Сталиным и Берией, передавая трубку по кругу? А то, что так любимые многим сравнение только танков — жалкий огрызок из многочисленной техники, что есть у немцев и нет у нас. Например артиллерийских гусеничных тягачей, у нас тупо ноль. Да, есть небольшое количество Т-20 «Комсомолец», но их количество, в сравнением с немецкими, просто ничтожно. Помимо разнообразного парка артиллерийских тягачей, от однотонных, до 18-ти тонных, в немецких дивизиях сотни бронетранспортеров, мотоциклетные батальоны и тысячи грузовиков.
Так, стоп, кажется Сталина уже предупредил другой попаданец. Все это Советский Союз упорно пытался построить еще с начала 1930-х.
Есть даже выступление Сталина где он кровожадно спрашивает у затихшего зала «Где грузовики?».
Хорошо понимали наши предки причины своих поражений и побед, вот например, сам Иосиф Сталин во время встречи с личным представителем президента США Уэнделлом Уилки 23 сентября 1942 года, говорит о причинах поражений в 1942 году: «Наши неудачи за последнее время на юге объясняются недостатком у нас истребительной авиации, которая имеет решающее значение. Вторая причина того, что мы потерпели поражение, — это недостаток у нас грузовиков. Все наши заводы, которые производили раньше грузовики, перешли на производство танков».
Увы, но все те десятки и сотни тысяч грузовиков с таким трудом созданные на волне индустриализации и изъятые из сельского хозяйства, были потеряны в 1941–1942 годах и советская армия смогла восполнить и насытить свои потребности грузовыми машинами только с помощью поставок союзников. А поставки союзники, в свою очередь, смогли наладить только к 1943-му.
Ага — догадливо воскликнем мы, корень проблемы в ошибках тупых командиров 1941-го! Немедленно купим с рук советскую военную энциклопедию, бросим на алтарь взятый в кредит телефон и бросимся к Сталину, на секунду застыв в ужасе, когда заметим как в углу Берия догрызает желтыми собачьими клыками наши предыдущие неудачливые реинкарнации.
С военной энциклопедией образца 1980-го года на руках-то наши предки уже смогут… Что-то наверняка смогут. Но что — загадка. Я уже посвятил целую главу разбору внезапного провала немецкого контрнаступления под Харьковом. Вернее, провала первоначального плана. Да, 6-я танковая дивизия вся кончилась под Тарановкой, вместо того чтобы сформировать южный клык «клещей» окружения — но это не помешало немцам добиться операционных целей и захватить Харьков, и даже Белгород. Военные планы стараются учесть большую часть возможных неожиданностей, но они никогда не статичны. Действия и советских войск, и немецких, это всегда реакция на существующую обстановку, и игра на упреждение. Как с Малой Землей — не вышло на основном участке высадки, переносим усилия на отвлекающий. То же самое и с немецким контрнаступлением под Харьковым — провал в одном месте влечет за собой изменение обстановки, и необходимость реагировать на новые условия.
Неизвестно как сложились бы обстоятельства, окажись в руках советского командования точные данные о начале войны. Очень быстро немцы, реагируя на действия советских войск, полностью изменили бы историческое течение боевых действий, и это бы была совсем другая война. И неизвестно, шла бы она лучше — потеря в котлах 1941-го полностью отмобилизованных по военному времени дивизий могла привести к куда большим стратегическим сложностям, чем то, что произошло на самом деле.
Я не раз подчеркивал, что советская стрелковая дивизия 1941−1942-го года не противник для танковой дивизии вермахта, это иллюстрируется многочисленными примерами удручающих разгромов наших войск. Но практически та же самая дивизия, (если смотреть на циферки таблиц вооружений) в 1943-м, или даже жалкие её огрызки в 200 человек, как в Тарановке у 78-го гвардейского полка Билютина — буквально истребляет в обороне наступающие немецкие моторизованные части.
Надо просто понять и принять, что в конце концов трагедия 1941-го — это те кровавые муки, без которых бы не родилась та армия победительница, которая в 1945-м штурмом взяла Берлин.
Наши предки были умными, расчетливыми профессионалами в области тактики и стратегии. Практически все слабости советской армии 1941-го закономерно вытекали из исторического контекста. А все то, что мы можем им предложить с высоты своего послезнания, они во многом уже понимали и знали. И даже пытались работать над такими слабыми местами.
Куда интересней то, что бы они решили подправить нам тут, в современности, появись у них такая возможность. Боюсь, нам бы их решительные планы не понравились.
Глава 23Коротко о мемуарах
Когда я собирал материал для книги, то немецкое контрнаступление под Харьковым в 1943-м году я хотел проиллюстрировать этим отрывком из воспоминаний офицера-артиллериста Пётра Михина:
'Где-то отстал наш 2-й дивизион. Командир артполка приказал мне разведать, что случилось с отставшими… Безобидная прогулка в свой тыл на поиски отставшего дивизиона показалась мне весьма привлекательной. Разведчиков в дивизионе почти не осталось, и я пригласил с собою в дорогу своего дружка, тоже бывшего студента, лейтенанта Гришу Куртию. Двинулись с ним по дороге на деревню Сакко и Ванцетти, которая находилась немного западнее Ворошиловки.
До деревни оставалось менее километра, когда мы увидели выходившие из нее танки. Шли они развернутым строем, как в наступление. Пока мы рассматривали, чьи же это танки: наши, немецкие? — ближайший танк выпустил по нам длинную пулеметную очередь. Мы залегли и быстро, прячась в снегу, поползли назад за бугор. Потом поднялись в полный рост и побежали рысью.
Танки шли по глубокому снегу медленно и очень осторожно, минут десять их не было видно на бугре. Хотя мы отбежали километра на полтора, угроза плена еще не миновала: танки вполне могли нас догнать, и мы продолжали волноваться.
Смерти мы уже не боялись, страшил плен.
Бежим мимо копны из кукурузных стеблей. Около нее двое танкистов греют на костерке чай в котелке. Оказалось, это не копна, а замаскированный танк. Когда бежали к деревне, мы его не заметили, оказалось, немецкие самолеты еще утром его подбили, и два члена экипажа ушли в тылы за запасными частями.
— Ребята, с тыла немецкие танки идут, — на бегу предупредили мы танкистов, но они только рассмеялись.
Обо всем увиденном я доложил командиру полка Чубакову. Он тут же выставил у въезда в поселок навстречу немецким танкам пушечную батарею. Прошло более часа. Меня вызвал командир дивизиона Гордиенко.