— Нет, Анна, я не могу убить собственного ребенка, и ты не заставишь меня…
— Я запрещаю тебе уезжать!
— Нет. — Сантэн подошла к Анне и поцеловала ее. — Ты знаешь, что уже не можешь мне запрещать. Просто обними меня… и присматривай за Шасой, пока меня не будет.
— Хотя бы скажи Анне, куда ты едешь!
— Больше никаких вопросов, Анна. Просто обещай, что не попытаешься поехать следом за мной и не позволишь папе Гарри сделать это, потому что тебе известно, о чем он узнает, если поедет.
— Ах ты, злая упрямая девчонка! — Анна сжала ее в медвежьих объятиях. — Если не вернешься, ты разобьешь сердце Анны!
— Даже не говори такого, глупая старуха!
Запах пустыни был подобен запаху огнива, бьющего по стали, — сухой горелый дух, который Сантэн без труда различала сквозь резкий угольный дым паровоза. Колеса ритмично стучали на стрелках, вагон раскачивался.
Сантэн сидела в углу маленького купе на зеленом кожаном диване и смотрела в окно. Желтая плоская равнина тянулась до самого горизонта, а небо над ней словно отражало далекие голубые горы. На равнине паслись стада газелей; и когда паровоз резко свистел, выпуская клубы желтоватого дыма, они уносились за горизонт. Ближние к поезду животные подпрыгивали высоко в воздух, и Сантэн с болезненным чувством вспоминала, как маленький О’ва изображал их выгнутые спины и быстрый бег. Потом боль прошла, и остались лишь радостные воспоминания, и Сантэн продолжала смотреть на пустыню.
Огромные пространства, обожженные солнцем, словно притягивали ее душу, как магнит притягивает железо; постепенно Сантэн осознала нараставшее в ней чувство предвкушения, то особое волнение, какое испытывают путешественники, когда после долгой дороги остается последняя миля до дома.
Когда позже, вечером, равнину окутали розовато-лиловые тени, земля стала волнистой, на ней возникли невысокие холмы, и Сантэн смотрела на этот суровый и величественный пейзаж с глубокой радостью в сердце.
На закате она надела пальто и вышла на открытую площадку в конце вагона. Солнце исчезало в пыльных красных и оранжевых волнах, надвигалась пурпурная ночь, вспыхивали звезды. Сантэн посмотрела вверх, туда, где сияли две особенные звезды, ее и Майкла, и разделяло их только призрачное Магелланово Облако.
«Я не смотрела в небо с тех пор, как покинула эти дикие края», — подумала Сантэн.
Внезапно зеленые поля ее родной Франции и поросшие сочной зеленью холмы Зулуленда превратились в скучные безжизненные воспоминания.
«Здесь мое место… пустыня теперь — мой настоящий дом!»
Адвокат Гарри Кортни встретил ее на вокзале в Виндхуке. Она послала ему телеграмму до того, как поезд вышел из Кейптауна. Его звали Абрахам Абрахамс, это был щеголеватый маленький человек с большими остроконечными ушами и острым, внимательным взглядом, и он походил на крошечных пустынных лисиц. Он отмахнулся от рекомендательного письма Гарри, которое протянула ему Сантэн.
— Моя дорогая миссис Кортни, во всем крае все прекрасно знают, кто вы такая. История ваших невероятных приключений захватила наше воображение. Я могу искренне сказать, что вы — настоящая живая легенда и для меня честь оказать вам любую помощь.
Он отвез ее в отель «Кайзерхоф» и, убедившись, что она хорошо устроилась и о ней позаботятся, оставил ее на несколько часов, чтобы она могла принять ванну и отдохнуть.
— Угольная пыль проникает всюду, даже в поры нашей кожи, — посочувствовал он ей.
Когда он вернулся и они уселись в гостиной с чайным подносом между ними, он спросил:
— Итак, миссис Кортни, что я могу для вас сделать?
— У меня есть список, длинный список. — Сантэн протянула ему бумагу. — И, как видите, первое, что мне нужно, — чтобы вы отыскали для меня вот этого человека.
— Это не составит труда. — Адвокат изучил список. — Этот человек широко известен, почти так же, как вы.
Дорога была неровной, всю ее поверхность покрывали обломки недавно взорванной скалы, острые, как ножи. Длинные ряды черных рабочих, обнаженных до пояса и блестящих от пота, колотили по камням кувалдами, отбивая куски и выравнивая дорогу. Они прекращали работу и отступали в сторону, когда Сантэн проезжала мимо них в пыльном «форде» Абрахама Абрахамса, осторожно перебираясь через обломки, а когда громко задавала им вопрос, они ухмылялись и показывали вверх.
Дорога становилась все круче, извиваясь в горах, а подъем стал таким резким, что в конце концов ехать дальше стало невозможно. Десятник-готтентот сбежал вниз по каменистой тропе ей навстречу, размахивая красным флажком.
— Осторожнее, миссус! Берегитесь, мадам! Там готовят взрыв!
Сантэн остановила машину на краю недостроенной дороги, под большим дорожным знаком, на котором было написано: СТРОИТЕЛЬНАЯ КОМПАНИЯ ДЕ ЛА РЕЯ. ДОРОГИ И ГРАЖДАНСКАЯ ИНЖЕНЕРИЯ.
Сантэн вышла из машины и размяла ноги. На ней были бриджи, сапоги и мужская рубашка. Готтентот уставился на ее ноги, и Сантэн резко сказала ему:
— Предупредил — и довольно. Возвращайся к своим делам, парень, или твой босс об этом узнает.
Сняв с головы шарф, она поправила волосы. Потом смочила водой из бутыли полотняный лоскут и вытерла пыль с лица. От Виндхука до этого места было пятьдесят миль, и она выехала еще до рассвета. Взяв с заднего сиденья сплетенную из ивовых прутьев корзину, девушка поставила ее рядом с собой и уселась на водительское сиденье. Шеф-повар отеля снабдил ее сэндвичами с окороком и яйцами и бутылкой холодного сладкого чая, и Сантэн вдруг почувствовала, что проголодалась.
Подкрепляясь, она смотрела на равнины внизу. Она и забыла, как блестит на солнце трава, словно серебристая ткань; потом внезапно подумала о длинных светлых волосах, которые вот так же блестели, и невольно ощутила нараставший в глубине живота жар, соски ее грудей набухли…
Ей тут же стало стыдно за эту минутную слабость, и она решительно сказала себе:
— Я его ненавижу… и ненавижу то, что он вложил в мой живот.
Как будто эта мысль послужила толчком, то, что было внутри, шевельнулось, это было глубокое и тайное движение, и ненависть Сантэн заколебалась, как огонек свечи на сквозняке.
— Я должна быть сильной, — напомнила она себе. — Я должна быть стойкой ради Шасы.
Где-то позади нее, в верхней части перевала, раздался далекий пронзительный свист, а за ним последовала хрупкая выжидательная тишина. Сантэн встала и прикрыла глаза ладонью от солнца, невольно напрягшись в ожидании.
А потом земля под ее ногами подпрыгнула, и оглушительная волна взрыва ударила по барабанным перепонкам. Столб пыли стремительно взлетел в голубой воздух пустыни, и гора раскололась, как от удара гигантского топора. Слои серовато-голубого сланца откололись от склона и заскользили текучей лавиной в долину внизу. Эхо взрыва отдавалось от ущелий, постепенно затихая, а столб дыма медленно унесло ветром.
Сантэн все так же стояла, глядя на склон вверху, а через какое-то время белая фигура всадника появилась над гребнем. Он медленно спустился к неровной дороге, лошадь осторожно выбирала путь между опасными обломками, а всадник возвышался в седле, грациозный и гибкий, как молодое деревце на ветру.
— Если бы только он не был так прекрасен… — прошептала Сантэн.
Он снял широкополую шляпу со страусиными перьями и похлопал ладонью по бриджам, стряхивая пыль. Его золотые волосы горели, как огонь маяка, и Сантэн слегка пошатнулась. Внизу склона, в сотне шагов от Сантэн, он спешился и бросил поводья десятнику-готтентоту.
Десятник сразу начал что-то настойчиво говорить, показывая в сторону Сантэн. Лотар кивнул и быстро направился к ней. Но на полпути вдруг замер и уставился на нее. Даже с такого расстояния она увидела, как вспыхнули его глаза, словно желтые сапфиры, и он бросился к ней бегом.
Сантэн не шелохнулась. Она стояла прямо, глядя на него, и за десять шагов он опять остановился, увидев выражение ее лица.
— Сантэн… Я и не надеялся увидеть тебя снова, милая моя…
Он сделал шаг вперед.
— Не прикасайся ко мне, — холодно произнесла она, борясь с нараставшей в ней паникой. — Я уже тебя предупреждала… никогда больше ко мне не прикасайся!
— Но тогда зачем ты приехала? — хрипло спросил он. — Разве тебе недостаточно того, что воспоминания о тебе терзали меня все эти долгие месяцы после нашей последней встречи? Тебе нужно было еще и явиться во плоти, чтобы мучить меня?
— Я приехала, чтобы заключить с тобой сделку. — Тон Сантэн был ледяным, потому что она уже совладала с собой. — Я приехала, чтобы кое-что предложить.
— В чем же состоит твоя сделка? Если ты сама — ее часть, я согласен сразу, даже не зная твоих условий.
— Нет, — качнула головой Сантэн. — Я скорее убила бы себя.
Он гневно вскинул подбородок, хотя в глазах вспыхнула боль.
— Ты безжалостна.
— Наверное, у тебя научилась.
— Ладно, говори, чего требуешь.
— Ты отвезешь меня в то место в пустыне, где нашел меня. Обеспечишь меня транспортом, слугами и всем необходимым, чтобы добраться до той горы и прожить там примерно год.
— Зачем тебе туда?
— Это тебя не касается.
— Так нечестно, это меня очень даже касается. Зачем я тебе понадобился?
— Я могла бы всю жизнь искать эту гору, но так и не найти.
Лотар кивнул:
— Да, конечно, ты права, но то, о чем ты просишь, стоит больших денег. А все, что у меня есть, вложено в эту компанию. В кармане у меня нет ни шиллинга.
— Мне нужна только твоя помощь, — сказала Сантэн. — Я сама заплачу за машины, снаряжение и жалование слугам.
— Тогда это возможно, но где моя выгода в этой сделке?
— В обмен, — Сантэн положила правую ладонь на живот, — я оставлю тебе бастарда, которым ты меня одарил.
Лотар уставился на нее, разинув рот.
— Сантэн… — Его лицо медленно осветилось искренней радостью. — Ребенок! У тебя будет наш ребенок!
И инстинктивно снова шагнул к Сантэн.
— Не подходи! — предупредила она его. — Не наш ребенок. Только твой. Я не хочу иметь с ним ничего общего, когда он родится. Даже видеть его не хочу. Ты заберешь его сразу, а потом делай с ним что хочешь. Мне он не нужен. Я ненавижу его… и ненавижу человека, который меня им одарил.