— Мед! — прошептала она. — Соты тают!
Огромные соты, результат векового труда мириад пчел, размягчились от жара и падали с высокого потолка в огонь внизу. Ручейки растаявшего меда и воска превратились в реку, потом в бурлящий поток, шипевший в красном свечении горна. Горячий сладкий запах кипящего меда наполнил воздух, река расплавленного золота заставила Сантэн отступить.
— Боже, — прошептала она. — Господи, прости меня за то, что я натворила!
Она так и стояла там остаток ночи, пока горел огонь, а на рассвете стало видно, что утесы почернели от сажи, пещера превратилась в искалеченную черную глотку, а в долине перед ней застыл толстый слой черного липкого сахара.
Когда Сантэн устало вернулась к своей палатке под Львиным Деревом, сестра Амелиана уже ждала ее, чтобы помочь лечь в постель, сначала смыв пахнущую медом сажу с лица и тела.
Через час после полудня у Сантэн начались роды.
Это было похоже скорее на смертельную битву, чем на возникновение новой жизни.
Сантэн и младенец сражались друг с другом остаток того жаркого дня и продолжили вечером.
— Не буду кричать, — цедила Сантэн сквозь стиснутые зубы. — Ты меня не заставишь кричать, черт тебя побери…
Боль, наплывавшая волнами, заставляла ее думать о высоком атлантическом приливе на голых пляжах Берега Скелетов. Сантэн качалась на них, от гребня до самой глубины.
Каждый раз с новым приступом боли Сантэн пыталась сесть на корточки, как учила ее Ха’ани, но сестра Амелиана укладывала ее на спину, и дитя застревало внутри.
— Ненавижу тебя! — рычала Сантэн на повитуху. Пот заливал ее глаза, ослепляя. — Ненавижу тебя… и эту штуку внутри меня!
Младенец ощущал ее ненависть и рвал ее изнутри, растопырив руки и ноги.
— Убирайся! — шипела Сантэн. — Пошел вон из меня!
Ей отчаянно хотелось ощутить тонкие руки Ха’ани, разделяющей с ней напряжение родов…
В какой-то момент за стенкой палатки послышался голос Лотара:
— Как все идет, сестра?
Монахиня ответила:
— Просто ужасно… Она ведет себя как воин, а не как мать!
За два часа до рассвета в последнем спазме, который, казалось, расщепил позвоночник Сантэн и оторвал ее ноги от таза, она наконец вытолкнула головку ребенка, огромную и круглую, как пушечное ядро, и минутой позже первый крик новорожденного прозвучал в ночи.
— Ага, это ты кричишь! — победоносно прошептала Сантэн. — Ты, не я!
Когда она вытянулась на койке, силы, решительность и ненависть покинули ее, и Сантэн теперь чувствовала себя пустой, терзаемой болью оболочкой.
Когда Сантэн проснулась, Лотар стоял в ногах ее койки. За его спиной рассвет заливал брезент, и он казался просто темным силуэтом.
— Это мальчик, — сказал он. — У тебя сын.
— Нет, — прохрипела она. — Не у меня. Он твой.
«Сын, — подумала она, — мальчик… часть меня, часть моего тела, кровь от моей крови…»
— У него будут золотые волосы, — сообщил Лотар.
— Я не хочу этого знать… мы же так договорились.
«Значит, его волосы будут гореть на солнце… Станет ли он так же красив, как его отец?»
— Его зовут Манфред, в честь моего первенца.
— Называй его как хочешь, — прошептала Сантэн. — И держи его подальше от меня.
«Манфред, мой сын…» Она почувствовала, как разрывается ее сердце.
— Он сейчас у кормилицы… Она может принести его, если ты хочешь его увидеть.
— Никогда. Я никогда не захочу его увидеть. Мы так договорились. Убери его подальше.
Ее набухшая грудь заболела от желания накормить сына с золотыми волосами.
— Хорошо.
Лотар выждал минуту-другую, надеясь, что Сантэн скажет что-то еще, но она просто отвернулась.
— Сестра Амелиана увезет его с собой. Они готовы прямо сейчас уехать в Виндхук.
— Вот и пусть едет и забирает с собой твоего бастарда.
Свет падал Лотару в спину, так что она не могла видеть его лица. Он повернулся и вышел из палатки, а через несколько минут Сантэн услышала, как заработал мотор грузовика, как он уехал через долину.
Сантэн лежала в тишине палатки, глядя на солнечные пятна на зеленой брезентовой стенке. Она вдыхала сухой воздух пустыни, которую так любила, но он был запятнан запахом крови, крови рождения ее сына, а может, это была кровь маленькой женщины сан, свернувшаяся на жарком солнце Калахари? Образ крови Ха’ани на камнях сменился в воображении Сантэн картиной темных потоков кипящего меда, текущего, как вода, из священного места всех сан, и удушающий сахарный запах смешался с запахом крови.
Ей показалось, что сквозь дым она видит маленькое, похожее на сердечко лицо Ха’ани, грустно глядящее на нее.
— Шаса, дитя мое, пусть ты всегда находишь хорошую воду… — Но образ Шасы тоже размылся, его темные волосы сменились золотыми. — И ты тоже, малыш, тебе я тоже желаю хорошей воды…
Но теперь перед ней возникло лицо Лотара… а может быть, лицо Майкла… Сантэн уже не знала точно.
— Я так одинока! — воскликнула она в безмолвном пространстве своей души. — А я не хочу быть одинокой!
Потом она вспомнила слова: «Вы, миссис Кортни, наверное, одна из богатейших женщин во всем мире»
И подумала: «Я бы отдала все это, все алмазы до единого из копей Ха’ани, за право любить мужчину, и чтобы он любил меня… за возможность всегда иметь рядом обоих моих детей, обоих моих сыновей».
Но Сантэн сердито отогнала эту мысль.
«Это просто нелепые сентиментальные желания слабой и трусливой женщины. Ты больна и утомлена, Сантэн. Ты заснешь сейчас, — решительно сказала она себе. — А завтра… — Она закрыла глаза. — Завтра ты снова будешь храброй. Завтра».