ли его присутствие: он был частью атласа, английских книг и торжественных аккордов «Аиды».
Когда Сантэн чувствовала, что силы окончательно ее покидают, она обычно целовала отца и уходила в свою комнату. Но как только она задувала свечу, горе снова наваливалось на нее, и через несколько минут открывалась дверь и входила Анна, которая обнимала ее, и все повторялось снова и снова.
А потом эту цепочку размеренных действий прервал граф. Он постучал в дверь спальни Сантэн, разбудив обеих женщин в тот темный, ранний утренний час, когда вся человеческая энергия опускается до нижнего предела.
— Что случилось? — сонно спросила Анна.
— Идемте! — крикнул граф. — Идемте, посмотрите!
Поспешно натянув платья прямо поверх ночных рубашек, они обе поспешили за графом в кухню, а через кухонную дверь — в мощеный двор. Там они остановились, недоуменно всматриваясь в восточную часть неба. Хотя луны не было, горизонт светился странным, неровным оранжевым светом, как будто где-то за ним бог Вулкан открыл дверь божественной кузницы.
— Прислушайтесь! — приказал граф.
Сквозь тихий шум ветра они уловили слабый шум, а земля под их ногами слегка задрожала от силы далекого столкновения.
— Началось, — сказал граф.
Только тогда они поняли, что это массированный огонь перед новым большим наступлением союзников на Западном фронте.
Остаток ночи они провели в кухне; без конца пили черный кофе, то и дело все вместе выбегая во двор, чтобы посмотреть на огненное действо, будто на некий астрономический феномен.
Граф с ликованием объяснял, что именно происходит:
— Они накрывают все сплошным огнем, он сметет все ограждения из колючей проволоки и разрушит окопы врага. Бошей просто сотрут с лица земли! — Он показывал на светящееся небо. — Кто бы мог предвидеть такое!
Тысячи артиллерийских батарей перекрывали огнем сотню ярдов каждая. В течение следующих семи дней и ночей канонада не прекращалась. Тонны металла, падавшие на германские линии, уничтожали окопы и брустверы, вспахивали и перепахивали землю.
Граф горел воинственным духом и патриотическим энтузиазмом:
— Мы видим, как творится история! Мы свидетели одной из величайших битв всех веков…
Но для Сантэн и Анны семь дней и семь ночей показались слишком долгим временем; первое изумление вскоре обернулось апатией и скукой. Они вернулись к повседневной жизни особняка, больше не прислушиваясь к далекой бомбардировке, а ночами спали, не обращая внимания на пиротехнические эффекты и требования графа пойти и посмотреть.
Потом, на седьмое утро, когда они завтракали, все заметили, что интенсивность артиллерийского огня изменилась.
Граф выскочил из-за стола и снова выбежал во двор, не прожевав еще хлеб с сыром, но прихватив с собой чашку с кофе.
— Прислушайтесь! Вы слышите? Начался навесной огонь!
Артиллерийские батареи теперь посылали огонь вперед, создавая подвижный барьер из фугасных снарядов, сквозь который ни одно живое существо не смогло бы двинуться ни вперед, ни назад.
— Наши бравые союзники теперь будут готовы к последнему удару…
В британских окопах люди ждали за брустверами. Каждый был в полной боевой выкладке, их снаряжение весило почти шестьдесят фунтов.
Грохот взрывавшихся снарядов прокатывался над ними, оглушая. Свистки командиров пронеслись по окопам, люди встали и сгрудились у лестниц. А потом, как гигантская стая одетых в хаки леммингов, они вырвались из своих нор и ошеломленно огляделись.
Они очутились на какой-то совершенно другой земле, преобразившейся, опустошенной, так изуродованной огнем, что на ней не осталось ни травинки, ни веточки, ни кустика. Лишь раздробленные пни торчали из мягкой грязной каши цвета фекалий. И этот жуткий ландшафт затягивал желтоватый туман дыма.
— Вперед! — пронеслось вдоль линии.
Снова резко зазвучали свистки, подгоняя людей.
Держа наперевес длинные винтовки «Ли-Энфилд» с блестящими штыками, погружаясь в жидкую землю то по щиколотку, то по колено, падая в оставленные снарядами воронки и снова выбираясь из них, то и дело нарушая и снова выравнивая ряд, люди шли вперед, и их поле зрения ограничивалось сотней шагов из-за клубящегося дыма.
Они даже не могли рассмотреть вражеские окопы, брустверы полностью сровнялись с землей. Над головами продолжали свистеть снаряды, каждые несколько секунд снаряд их собственных пушек падал в плотный ряд наступающих.
— Сомкнуться к центру!
Бреши в их рядах, проделанные снарядами, закрыли другие бесформенные фигуры в хаки.
— Держать строй! Держать строй!
Приказы были почти не слышны в грохоте орудий.
И тут в пустыне перед собой люди сквозь дым увидели блеск металла. Это была низкая железная стена с выступами серой стали, словно гребень на спине крокодила.
Немецкие пулеметчики получили предупреждение за семь дней; и пока британские снаряды падали за их спинами, они вытащили оружие из глубины своих блиндажей на поверхность и установили вдоль разбитых окопов. Каждый пулемет «максим» был снабжен стальным щитом, укрывавшим стрелков от винтовочного огня, а сами пулеметы были установлены в ряд так близко друг к другу, что полностью перекрывали огнем пространство перед собой.
Британская пехота шла по открытому месту, двигаясь прямо на стену пулеметов. Передние ряды закричали, увидев немцев, и бегом бросились вперед, пытаясь достать пулеметчиков штыками.
И налетели на проволоку.
Их заверили, что заграждения из колючей проволоки будут сметены огнем. Но этого не случилось. Фугасные снаряды не причинили им никакого вреда, разве что перепутали проволоку, сделав ее еще более грозной преградой. И пока союзные солдаты барахтались в тисках колючек, немецкие «максимы» открыли по ним огонь.
Пулемет «максим» выпускал пятьсот пуль в минуту. Он обладал репутацией самого надежного и прочного пулемета из всех существующих, а в этот день он добавил к этому еще одну характеристику, проявив себя как самое смертоносное изо всех изобретенных человеком орудий уничтожения. Когда британская пехота медленно появилась из клубов дыма, все еще пытаясь поддерживать строй, плечо к плечу, в четыре шеренги, она превратилась в идеальную мишень для «максимов». Сплошной поток огня обрушился на солдат, выкашивая их, и эта кровавая бойня превзошла все, что видели когда-либо прежде на полях сражений.
Потери наверняка стали бы еще больше, если бы солдаты под этим ливнем не вспомнили о здравом смысле и не нарушили бы строй. Вместо громоздкого тупого наступления они предприняли попытку поползти вперед малыми группами, но их вынудила остановиться и отступить стена пуль.
А потом, когда еще одно грандиозное наступление на Западном фронте было остановлено в самом начале, немцы торжествующе ринулись в контратаку и одним стремительным броском захватили противоположные склоны Морт-Ома.
Сантэн постепенно осознала, что огонь вдали стал слабее, а потом и вовсе наступила странная тишина.
— Что там случилось, папа?
— Британские части захватили артиллерию немцев, — взволнованно пояснил граф. — Я думаю, не сесть ли мне на лошадь и не поехать ли туда… Мне хочется стать свидетелем переломного момента истории…
— Вы не станете совершать идиотских поступков, — резко заявила Анна.
— Ты не понимаешь, женщина! Пока мы здесь стоим и говорим, наши союзники стремительно движутся вперед, поглощая немецкую линию фронта…
— Я понимаю, что корову пора покормить, а подвал — почистить.
— И это в тот момент, когда мимо меня проходит история!
Граф не слишком учтиво капитулировал и, что-то бормоча, спустился в подвал.
Потом орудия заговорили снова, и оконные стекла задребезжали в рамах. Граф выскочил из погреба и вышел во двор.
— Что там происходит, папа?
— Это смертельные судороги немецкой армии, — решил граф. — Агония умирающего гиганта. Но не беспокойся, малышка, британцы скоро блокируют их позиции. Нам нечего бояться.
Гром орудий все нарастал; британцы снова открыли заградительный огонь при виде разрушений, причиненных контратакой германских частей.
— Похоже на прошлое лето…
Сантэн, полная дурных предчувствий, смотрела на четкую линию меловых холмов на горизонте. Они слегка расплывались перед ее глазами, окутанные пороховым дымом.
— Мы должны сделать для них что сможем, — сказала она Анне.
— Мы должны подумать о себе, — возразила Анна. — Мы пока что живы, и мы не можем…
— Анна, мы зря теряем время.
По настоянию Сантэн они сварили четыре больших медных котла супа из репы, сухих бобов и картофеля, приправив его костями окорока. Они израсходовали непомерно большую часть своих запасов муки, чтобы печь все новые и новые буханки хлеба, а потом погрузили все это в небольшую ручную тележку и покатили ее по аллее к главной дороге.
Сантэн отчетливо помнила то, что происходило прошлым летом, но увиденное теперь потрясло ее заново.
Дорога была забита от одной живой изгороди до противоположной, военные потоки текли по ней в обе стороны, сталкиваясь и перемешиваясь, потом снова разделяясь.
Со стороны холмов двигались человеческие обломки, искалеченные и окровавленные; они набились в медленно тащившиеся фургоны полевых госпиталей, в запряженные лошадьми телеги и подводы, или хромали на самодельных костылях, или повисли на плечах более крепких товарищей, или держались за борта переполненных фургонов…
В противоположном направлении шли резервные части — они спешили поддержать тех, кто пытался выстоять перед немецким нападением. Шли они длинными колоннами, уже уставшие от веса снаряжения, и даже не смотрели на жалкие остатки битвы, к которой вскоре должны были присоединиться. Они просто шли, глядя себе под ноги, и останавливались, когда дорога впереди оказывалась перекрытой, стояли с коровьим терпением, а двигались дальше тогда, когда стоявший впереди человек делал шаг.
Слегка опомнившись, Сантэн помогла Анне подтащить тележку к краю дороги, а потом, когда Анна начала черпать суп и наливать его в кружки, девушка протягивала его вместе с толстыми ломтями свежего хлеба измученным и страдающим солдатам, проходившим мимо нее.