Темные коричневые пятна появились на рубашке ее отца, белая льняная ткань съежилась, но жуткие звуки продолжали вырываться изо рта графа, пока он упрямо полз по горящему полу галереи.
Внезапно густая копна его волос вспыхнула, и на голове графа словно появилась золотая корона. Сантэн была не в силах отвести взгляд, не в силах произнести хоть слово, она просто отчаянно вцепилась в Анну и почувствовала, как тело пожилой женщины сотрясается от рыданий, а обнимавшая Сантэн рука так прижала девушку, что ей стало больно.
А потом пол галереи провалился под весом графа, горящие доски расступились, как будто открылась некая темная пасть с клыками огня и поглотила его.
— Нет! — пронзительно закричала Сантэн.
Анна дернула ее изо всех сил и потащила к лестнице. Женщина продолжала рыдать, слезы катились по ее полным красным щекам, но сил у нее не убавилось.
За ними рухнула часть горящего потолка, увлекая за собой остатки пола галереи, и Анна еще быстрее потащила Сантэн вниз по лестнице. Дым слегка рассеялся, когда они спустились, и наконец обе снова вырвались во двор и вдохнули чистый воздух.
Особняк уже горел от одного конца до другого, а снаряды продолжали падать на него, выбрасывая высокие столбы дыма, рассеивая шрапнель по лужайкам и окружающим полям.
Бобби Кларк следил за загрузкой последней санитарной машины; на его лице отразилось облегчение, когда он увидел Сантэн. Доктор подбежал к девушке. У него обгорели концы волос и ресницы, щеки были перепачканы сажей.
— Мы должны убираться отсюда поскорее… Где ваш отец? — Бобби схватил ее за руку.
Сантэн не смогла ответить. Она дрожала, к тому же дым обжег ей горло; глаза девушка покраснели, слезы текли потоком.
— Он идет?
Она покачала головой и увидела, как в глазах врача мелькнуло выражение сочувствия. Он посмотрел на горящее здание.
Потом взял Сантэн за вторую руку и повел к ближайшей машине.
— Нюаж, — прохрипела Сантэн. — Моя лошадь…
Ее голос прозвучал еле слышно.
— Нет! — резко воскликнул Бобби Кларк и попытался удержать девушку.
Но она вырвалась из его рук и побежала к загону за конюшней.
— Нюаж!
Сантэн попыталась свистнуть, но ее губы пересохли. Бобби Кларк догнал ее у ворот загона.
— Не входите туда!
В его голосе звучало отчаяние, он снова попытался удержать Сантэн.
Растерянная, недоумевающая, она вытянула шею, чтобы заглянуть через низкие ворота.
— Нет, Сантэн!
Врач оттащил ее назад, но она уже увидела жеребца и закричала.
Грохот очередного залпа заглушил ее горестный крик; Сантэн рвалась из рук доктора.
— Нюаж! — снова закричала она.
Конь повернул голову. Он лежал на боку; одним из снарядов раздробило обе его задние ноги и разорвало живот.
— Нюаж!
Он услышал ее голос и попытался подняться на передних ногах, но усилие оказалось слишком большим для него, и скакун снова упал. Его голова ударилась о землю, конь шумно выдохнул через нос.
Подбежала Анна, чтобы помочь Бобби, и они вместе утащили Сантэн к ожидавшей санитарной машине.
— Вы не можете бросить его вот так! — рыдала Сантэн, сопротивляясь изо всех сил. — Прошу, прошу, не оставляйте его страдать!
Новый залп обрушился на двор, оглушая людей и наполняя воздух вокруг них летящими с шипением обломками камня и стали.
— Некогда! — рявкнул Бобби. — Надо ехать!
Они затолкали Сантэн в кузов машины, между носилками, и сами втиснулись следом за ней. Шофер тут же дал газ и погнал машину, та описала круг, подпрыгивая на булыжниках, и вырвалась за ворота на подъездную дорогу.
Сантэн подобралась к краю кузова и устремила взгляд на особняк. Огонь вырывался из пробитых снарядами дыр в розовой черепице, над высоким зданием поднимались черные столбы дыма, стремясь в солнечное небо.
— Всё, всё, — шептала Сантэн. — Вы отобрали всё, что я любила… Почему, за что? О Боже, почему Ты обрушил это на меня?
Впереди другие машины съехали с дороги на краю леса и укрылись под деревьями, прячась от обстрела. Бобби Кларк побежал осматривать каждую из них по очереди, отдавая приказы шоферам и перестраивая грузовики в другом порядке. После этого машина с доктором поехала впереди; добравшись до перекрестка, они повернули на главную дорогу.
Снова снаряды падали вокруг них, совсем близко, потому что немецкие наблюдатели уже навели огонь на перекрестки. Цепочка машин извивалась от одной стороны дороги к другой, объезжая воронки и остатки разбитых телег, убитых гужевых животных и брошенное снаряжение.
Когда они выбрались из зоны сплошного обстрела, машины подъехали ближе друг к другу и потянулись в сторону деревни. Они миновали церковь, и Сантэн увидела, что в зеленом медном шпиле тоже пробита дыра одним из снарядов. Но хотя она заметила верхние ветви тиса, отмечавшего участок ее семьи на кладбище, могилу Майкла с дороги не было видно.
— Хотелось бы мне знать, Анна, вернемся ли мы когда-нибудь обратно? — прошептала Сантэн. — Я обещала Майклу…
Ее голос затих.
— Конечно вернемся. Куда нам еще деваться?
Анна говорила хрипло, она ушла в собственное горе.
Обе они смотрели назад, на продырявленный церковный шпиль, на черный уродливый столб дыма в небе за лесом — это был похоронный костер их родного дома.
Санитарный конвой догнал отступающие британские части на окраине деревни. Здесь военная полиция установила временный блокпост. Полицейские отправляли все уцелевшие части с дороги для перегруппировки и налаживания второй линии обороны, а также осматривали все машины в поисках дезертиров.
— Новая линия держится, сержант? — спросил Бобби Кларк полисмена, проверявшего его документы. — Мы можем остановиться в деревне? Некоторые из моих пациентов…
Его перебил взрыв снаряда, ударившего по одному из коттеджей рядом с дорогой. Они все еще оставались в пределах досягаемости для немецких орудий.
— И говорить не о чем, сэр. — Сержант вернул Бобби бумаги. — Я бы на вашем месте погнал как можно быстрее до главного госпиталя на базе в Аррасе. Тут будет малость трудновато.
Началось долгое тяжелое отступление. Они стали частью густого потока, забившего дорогу впереди на всем протяжении видимости, и это вынуждало двигаться мучительно медленно.
Санитарным машинам приходилось то и дело останавливаться, затем продвигаться на несколько ярдов, почти упираясь друг в друга, а потом снова замирать в ожидании… Нарастала дневная жара, и дороги, недавно еще покрытые зимней грязью, теперь высыхали, и над ними поднималась мелкая пыль. С окрестных ферм на окровавленные повязки слетались мухи — насекомые ползали по лицам раненых, лежавших на носилках, а те стонали и просили воды.
Анна и Сантэн отправились на одну из ферм у дороги, чтобы найти воды, и обнаружили, что ферма брошена. Они сами нашли бадейки для молока и ручным насосом накачали в них воды из колодца.
Они шли вдоль конвоя, подавая несчастным кружки воды, отирая лица тех, кто горел в лихорадке из-за ран, помогая санитарам помыть тех, кто не в состоянии был справляться с функциями тела, и все это время старались выглядеть бодрыми и уверенными, утешая людей, насколько это было возможно, несмотря на собственное горе и тяжкую утрату.
К ночи конвой проехал меньше пяти миль, и они все еще слышали грохот битвы, оставшейся позади. Машины опять встали, ожидая возможности тронуться с места.
— Похоже, мы все-таки задержали их у Морт-Ома, — сказал Бобби Кларк, останавливаясь рядом с Сантэн. — Наверное, не будет опасно остановиться на ночь.
Он всмотрелся в лицо солдата, которым занималась Сантэн.
— Видит Бог, этим беднягам просто не вынести большего. Им нужна пища и хороший отдых. За следующим поворотом — ферма с большим амбаром. Ее пока что никто не занял… вот мы и займем.
Анна достала из своего мешка связку лука и приправила им рагу из консервированной говядины, которое они приготовили на костре. К рагу у них имелись сухие армейские галеты и кружки черного чая — все это они выпросили в грузовиках командования, точно так же застрявших на дороге.
Сантэн кормила мужчин, слишком слабых, чтобы поесть самостоятельно, а потом вместе с санитарами меняла повязки. Жара и пыль делали свое дело, многие раны воспалились, распухли и начали истекать желтым гноем.
После полуночи Сантэн выскользнула из амбара и направилась к насосу у колодца во дворе. Она чувствовала себя грязной и пропотевшей, ей страстно хотелось помыться целиком и сменить одежду на что-нибудь чистое, только что отутюженное… Но ей негде было уединиться, а ту немногую одежду, что она успела бросить в сумку, следовало поберечь. Поэтому Сантэн просто сняла панталоны и нижнюю юбку и постирала их под краном, как смогла, а потом отжала и повесила на калитку; затем помыла лицо и руки холодной водой.
Она подставила кожу ночному ветру, чтобы высохнуть, и снова надела нижнее белье, все еще влажное. Потом расчесала волосы и почувствовала себя немного лучше, хотя глаза у нее по-прежнему оставались красными и опухшими от дыма, а еще от тяжкого груза тоски, давившей на ее грудь, словно камень, и от огромной физической усталости. Перед глазами снова и снова вставал ее отец, исчезающий в дыму и огне, и белый жеребец, лежавший на траве… Сантэн старалась закрыться от этих картин, уберечь от них рассудок.
— Довольно! — сказала она вслух, прислоняясь к воротам. — На сегодня довольно, я еще успею поплакать завтра.
— Завтра никогда не наступит, — прозвучал из темноты чей-то голос на ломаном французском.
Сантэн вздрогнула:
— Бобби?
Она увидела огонек его сигареты, и доктор, выйдя из тени, прислонился к воротам рядом с ней.
— Вы изумительная девушка, — продолжил он по-английски. — У меня шесть сестер, но таких, как вы, я никогда не встречал. Если честно, я и мужчин-то таких знаю чертовски мало. Таких, которые сравнились бы с вами.
Сантэн молчала; но когда хирург затянулся сигаретой, она всмотрелась в его лицо при слабом свете. Он был примерно того же возраста, что и Майкл, и очень хорош собой. У него были полные чувственные губы, и в нем ощущалась некая мягкость, которую Сантэн до сих пор просто не имела возможности заметить.