— Конечно не можем, — согласился Шон. — Сообщай мне обо всем. Я пока переброшу к тебе еще четыре батареи и часть второго батальона, но им до полудня к тебе не добраться, не забывай!
— Спасибо, сэр, они нам пригодятся.
— Ладно, действуй.
Когда Шон смотрел на то, как на карте переставляют цветные булавки, он наконец нашел решение своей личной проблемы.
— Гарри…
Он подумал о своем брате и почувствовал знакомый укол стыда и сострадания. Гаррик Кортни, брат-близнец, по вине Шона ставший калекой.
Это случилось много лет назад, но до сих пор каждое мгновение того ужасного дня сохранилось в памяти Шона так, словно все произошло сегодняшним утром. Они с братом, плутоватые подростки, шагая по золотистой траве земли зулусов, спорили из-за дробовика, который они стащили из отцовской оружейной и зарядили крупной дробью.
— Я первым заметил бушбока! — возражал Гарри.
Они собирались поохотиться на старого самца бушбока, пестрой африканской антилопы, чью лежку они обнаружили накануне.
— А я додумался, как стащить дробовик! — отвечал Шон, крепче сжимая оружие. — Так что стрелять буду я.
И конечно, Шон одержал верх. Так бывало всегда.
Именно Гарри взял с собой Тинкера, их охотничью дворняжку, и стал кружить у густых кустов, чтобы выгнать антилопу туда, где ожидал с дробовиком Шон.
Шон снова и снова слышал далекие крики Гарри у подножия холма и яростный лай Тинкера, когда тот уловил запах осторожной антилопы. Потом шорох травы, и вот высокие желтоватые стебли расступились — и выскочил самец бушбока, бежавший прямо туда, где залег с ружьем Шон.
В ярком солнечном свете он казался огромным, потому что его густая грива поднялась в тревоге, и зверь высоко вскинул темную голову с тяжелыми спиралевидными рогами, сидящую на толстой мощной шее. Самец был высотой около трех футов в плечах и весил почти две сотни фунтов, его грудь и бока были покрыты затейливым рисунком пятен, светлых, как мел, на темном красновато-коричневом фоне. Он представлял собой великолепное существо, быстрое и грозное, с рогами острыми, как копья, он легко мог распороть живот человеку… и шел он прямо на Шона.
Шон выстрелил из одного ствола, и он находился так близко к животному, что заряд дроби не успел разлететься, он пробил грудь животного до самых легких и сердца. Самец пронзительно закричал и упал, дергаясь и мыча, и его черные копыта колотили по каменистой почве, когда он скользил вниз по склону.
— Подбил! — восторженно закричал Шон, выскакивая из укрытия. — Я его сбил одним выстрелом, Гарри! Я его добыл!
Внизу Гарри и пес выскочили из жесткой золотистой травы. Каждый желал первым добраться до умирающего животного. Шон держал в руке дробовик, второй ствол которого оставался заряженным, а курок взведенным, — но он наступил на катившийся камень и упал. Ружье вырвалось из его руки, ударилось о землю — и второй ствол оглушительно выстрелил.
Когда Шон снова поднялся на ноги, Гарри сидел рядом с мертвой антилопой и тихо стонал. Почти весь заряд крупной дроби попал в его ногу. Удар пришелся ниже колена, и мышцы превратились во влажные красные ленты, кость — в белые щепки, и кровь била фонтаном в ярком солнечном свете.
«Бедняга Гарри, — думал Шон. — Он теперь одинокий одноногий старый калека…»
Женщина, которую Шон наградил ребенком и на которой Гарри женился до того, как она родила Майкла, в итоге сошла с ума от горя и ненависти к себе — и погибла в пожаре, устроенном ею самой. А теперь и Майкл ушел, и у Гарри не осталось ничего — ничего, кроме его книг и сочинительства.
«Отправлю к нему эту дерзкую красивую девчонку и ее нерожденного младенца. — Решение вызвало у Шона чувство огромного облегчения. — Наконец-то я могу хотя бы таким образом возместить ему то, что сотворил с ним. Отправлю к нему моего собственного внука, внука, которого не могу объявить своим как раз из любви к нему… хоть как-то отплачу Гарри».
Он отвернулся от карты и быстро захромал туда, где ждала его девушка.
Она встала ему навстречу и стояла молча, скромно сложив перед собой руки, и Шон увидел в ее темных глазах тревогу и страх отказа; нижняя губа Сантэн слегка вздрагивала, когда она ждала приговора.
Шон закрыл за собой дверь, подошел к Сантэн и взял ее маленькие аккуратные руки в свои огромные волосатые лапы, наклонился и нежно поцеловал девушку в щеку. Его борода царапнула мягкую щеку, но Сантэн всхлипнула от облегчения и бросилась ему на шею.
— Прости, дорогая, — заговорил Шон. — Ты застала меня врасплох. Мне просто нужно было освоиться с этой мыслью.
Он обнял Сантэн — но очень осторожно, потому что таинство беременности являлось одной из тех немногих вещей, которые пугали и укрощали Шона Кортни. Потом снова усадил ее на стул.
— Так я могу поехать в Африку? — Сантэн улыбнулась, хотя в уголках ее глаз еще дрожали слезинки.
— Да, конечно, теперь там твой дом, потому что в моем восприятии ты — жена Майкла. И Африка — как раз твое место.
— Я так рада, — тихо откликнулась она.
Но Сантэн ощущала нечто большее, чем просто радость. Это было огромное чувство помощи, защиты и силы, которая теперь встала вокруг нее, как некий щит.
«Ты — жена Майкла», — так сказал Шон. Он признал то, во что верила и сама Сантэн, и каким-то образом его одобрение сделало это фактом.
— Теперь слушай. Вот что я собираюсь сделать. Немецкие подводные лодки устраивают полный хаос на море. И самым безопасным для тебя способом добраться до твоего нового дома будет отправка на одном из кораблей Красного Креста, они выходят из портов пролива…
— Анна… — быстро вставила Сантэн.
— Да, конечно, она должна поехать с тобой. Я все устрою. Вы обе будете там санитарками-волонтерами, так что, боюсь, придется вам поработать все время плавания.
Сантэн энергично кивнула.
— Отец Майкла, мой брат, Гаррик Кортни… — начал было Шон.
— Да-да! Майкл рассказывал мне о нем. Он настоящий герой… он получил орден Королевы Виктории за храбрость, проявленную в сражении с зулусами! — взволнованно перебила его Сантэн. — И он ученый, пишет книги по истории!
Шон лишь моргнул, услышав такое описание бедняги Гарри, но, поскольку отчасти это действительно было правдой, он кивнул:
— А еще он добрый и мягкий человек, вдовец… а теперь потерял и единственного сына…
Почти телепатическое взаимопонимание проскользнуло между ними; хотя Сантэн знала правду, отныне и навсегда о Майкле следовало говорить как о сыне Гаррика Кортни.
— Майкл был всей его жизнью, и мы с тобой знаем, как он должен переживать потерю, потому что мы разделяем с ним его чувства…
Глаза Сантэн сверкнули от непролитых слез, она прикусила нижнюю губу и резко кивнула.
— Я отправлю ему телеграмму. Он приедет в Кейптаун и встретит тебя, когда корабль пришвартуется. Еще я дам тебе письмо для него. Ты можешь быть уверена в добром приеме и в том, что он будет готов тебя защищать, тебя и ребенка Майкла.
— Сына Майкла, — решительно поправила его Сантэн, а потом осторожно добавила: — Но я и вас буду иногда видеть, генерал?
— Часто, — заверил ее Шон, наклоняясь к ней и осторожно гладя ее руку. — Возможно, даже чаще, чем тебе захочется.
После этого все происходило очень быстро; но Сантэн следовало бы знать, что у Шона Кортни по-другому и не бывает.
Она лишь пять дней еще провела в монастыре, но за это время прорыв немцев у Морт-Ома был остановлен в жестоком бою, а как только линия фронта стабилизировалась и была укреплена, Шон Кортни каждый день по паре часов проводил с Сантэн.
Они вместе ужинали каждый вечер, и Шон с добродушным терпением отвечал на ее бесконечные вопросы об Африке, о живущих там людях и зверях, о семье Кортни. В основном они беседовали на английском, но когда Сантэн не могла найти нужное слово, она возвращалась к фламандскому. После ужина она обычно подавала ему сигару и подносила спичку, наливала ему коньяка и садилась рядом, продолжая болтать. Так они сидели, пока не приходила Анна и не забирала ее или пока Шона не вызывали в командный пункт; тогда девушка подходила к генералу и подставляла ему щеку для поцелуя с такой детской невинностью, что Шон уже со страхом ждал ее отъезда.
Джон Пирс принес Сантэн и Анне форменные платья сиделок. Белые накидки и белые фартуки надевались на синевато-серые платья, и Сантэн с Анной тут же начали подгонять их по себе — их иглы сумели придать некий французский шарм мешковатой, бесформенной одежде.
Потом пришло время отъезда, и Сангане уложил в лимузин их скромный багаж. Шон Кортни вышел попрощаться, сердитый и напряженный от боли расставания.
— Ты за ней присматривай! — приказал он Анне.
Анна одарила его яростным взглядом в ответ на столь неуместные слова.
— Я буду на пристани, встречу вас, когда вы вернетесь домой, — пообещала Шону Сантэн.
И он нахмурился от смущения и удовольствия, когда девушка привстала на цыпочки, чтобы поцеловать его на глазах всего штаба. Он проводил взглядом «роллс» с девушкой, махавшей ему рукой через заднее окно, потом встряхнулся и повернулся к остальным.
— Что ж, джентльмены, довольно таращить глаза… У нас тут война, а не какой-нибудь чертов воскресный пикник для школьников.
И он решительно зашагал по галереям, злясь на себя за то, что ему так больно ощущать отсутствие этой девушки.
«Замок Протея» представлял собой почтовое судно Британского морского пароходства. Это был быстрый трехтрубный пассажирский лайнер, который курсировал между мысом Доброй Надежды и Саутгемптоном до того, как его переоборудовали в плавучий госпиталь и перекрасили в чистый белый цвет с алыми крестами на бортах и трубах.
Пароход стоял в доке у внутреннего причала в Кале, принимая пассажиров для рейса на юг, и эти пассажиры были совсем не похожи на ту элегантную публику, что заполняла довоенные списки. По ветке, проложенной на пристани, к пароходу подогнали пять железнодорожных вагонов, из которых струился вызывающий жалость человеческий поток, заполнявший лайнер от носа до кормы.