Все это были отбросы полей сражений. Их отказались разместить в полевых госпиталях, потому что сочли безнадежными, их невозможно было подштопать в достаточной мере, чтобы они смогли снова послужить кровожадному Ваалу, богу войны, хотя бы в экспедиционных частях.
Таких предстояло разместить двенадцать сотен для плавания на юг, а при возвращении на север «Замок Протея» предстояло снова перекрасить в защитные цвета — корабль должен был доставить к театру войны новый груз здоровых и пылких молодых мужчин, чтобы они на время присоединились к аду окопов в Северной Франции.
Сантэн стояла на причале рядом с «роллсом» и в смятении смотрела на эти человеческие развалины, тянувшиеся на борт. У многих были ампутированы руки или ноги, и повезло тем, кому отняли конечности только до колена или до локтя. Они медленно шли по причалу на костылях или с пустыми рукавами, аккуратно подколотыми к гимнастеркам.
Еще здесь были слепые, которых вели товарищи, и те, кто получил травму позвоночника, — их несли на пароход на носилках. У жертв газовых атак постоянно текла слизь изо ртов и носов — слизистая была сожжена хлором… Контуженные дергались и бесконтрольно выпучивали глаза… Еще Сантэн видела чудовищно обожженных, которые из-за шрамов не могли сгибаться или выпрямляться, а некоторые так низко опускали голову, что походили на горбунов…
— Вы могли бы помочь нам, милая!
Один из санитаров заметил униформу Сантэн, и девушка очнулась. Она быстро повернулась к шоферу-зулусу:
— Я найду твоего отца… Его зовут Мбежане?..
— Мбежане! — Сангане радостно ухмыльнулся, потому что Сантэн правильно произнесла имя.
— И передам ему твое письмо.
— Отправляйся с миром, маленькая леди!
Сантэн пожала ему руку, потом взяла у него свою сумку и вместе с Анной поспешила приступить к новым обязанностям.
Погрузка продолжалась всю ночь, и только когда она завершилась незадолго до рассвета, Сантэн с Анной смогли поискать свои каюты.
Старшим медицинским офицером оказался мрачный майор, и было совершенно очевидно, что ему заранее кое-что шепнули насчет Сантэн.
— Где вы были? — резко спросил он, когда Сантэн пришла с докладом в его каюту. — Я вас ожидал со вчерашнего полудня. Мы отплываем через два часа.
— Я здесь как раз с полудня, помогала доктору Соломону на палубе «С».
— Вы должны были сообщить мне сначала, — холодно произнес майор. — Вы не можете просто бродить по пароходу и искать себе занятие. Я отвечаю перед генералом… — Он резко умолк, потом продолжил, сменив тон: — И кроме того, палуба «С» — для других званий.
— Pardon?[25]
Хотя Сантэн уже намного лучше овладела английским благодаря постоянной практике, смысл некоторых слов по-прежнему ускользал от нее.
— Для других званий, не для офицеров. А вы будете работать только с офицерами. Посещать нижние палубы вам запрещено… запрещено, — медленно повторил он, словно говорил с отсталым ребенком. — Я понятно все объяснил?
Сантэн устала, и она не привыкла к такому обращению.
— Те люди внизу страдают точно так же, как офицеры, — зло бросила она. — Они истекают кровью и умирают точно так же, как офицеры.
Майор моргнул и откинулся на спинку стула. У него была дочь того же возраста, что и эта французская штучка, но она никогда бы не посмела отвечать ему подобным образом.
— Я вижу, юная леди, что вы намерены быть полезной, — зловеще произнес он. — Мне вообще не нравится иметь на борту разных дамочек… я знаю, к каким неприятностям это приводит. Так что послушайте. Вы устроитесь в каюте прямо напротив моей, — он показал через открытую дверь, — и будете подчиняться доктору Стюарту и выполнять его приказы. Питаться будете в офицерской столовой, а нижние палубы для вас под запретом. И я ожидаю от вас достойного поведения, а вы можете не сомневаться, что я буду весьма пристально за вами наблюдать.
После такого сурового приема каюта, в которую поместили Сантэн и Анну, оказалась приятным сюрпризом, и Сантэн снова заподозрила, что к этому приложил руку генерал Шон Кортни. Им отвели каюту, которая до войны стоила бы двести гиней, с двумя кроватями вместо коек в спальном отделении, с маленькой гостиной, где имелись диван, кресла и письменный столик, и у них были собственный душ и туалет, при этом все было обставлено с большим вкусом в осенних тонах.
Сантэн попрыгала на кровати, а потом откинулась на подушки и блаженно вздохнула:
— Анна, я слишком устала, чтобы раздеваться.
— Наденешь ночную рубашку! — приказала Анна. — И не забудь почистить зубы!
Проснулись они от грома тревожного гонга, громких свистков у сходного трапа и стука в дверь каюты. Пароход шел уже полным ходом и вибрировал от работы двигателей.
После первых мгновений паники они узнали от стюарда, что это были учения экипажа. Поспешно одевшись и натянув громоздкие спасательные жилеты, Сантэн с Анной выскочили на верхнюю палубу и нашли свое место у шлюпок.
Пароход уже миновал волнорез залива и входил в пролив. Стояло серое туманное утро, ветер гудел в ушах. Наконец прозвучала команда отмены боевой готовности, и вокруг послышался тихий шепот облегчения. В салоне первого класса подали завтрак — салон превратили в офицерскую столовую для ходячих раненых.
Появление Сантэн произвело легкую суматоху. Лишь очень немногим офицерам было уже известно, что на борту находится хорошенькая девушка, и им оказалось трудно скрыть свой восторг. Многим захотелось усадить ее рядом собой, но первый помощник быстро воспользовался тем, что капитан все еще находился на мостике, и Сантэн очутилась справа от него, окруженная дюжиной внимательных и заботливых офицеров; Анна сидела напротив и смотрела на всех сердито, как сторожевой бульдог.
Все офицеры на пароходе были британцами, но пациенты были из колоний; «Замок Протея» собирался, обогнув мыс Доброй Надежды, пойти на восток. Вокруг Сантэн оказались капитан легкой кавалерии из Австралии, потерявший руку; парочка новозеландцев, у одного из которых недостающий глаз закрывала пиратская черная повязка, и еще один с не менее пиратской деревянной ногой, как у Джона Сильвера; молодой человек из Родезии, по имени Джонатан Баллантайн, который получил пулеметную очередь в живот у реки Соммы, а также другие молодые люди, потерявшие ту или иную часть своей анатомии.
Они поспешили принести ей побольше угощения из буфета.
— Нет-нет, я не могу съесть этот ваш огромный английский завтрак! Я от него растолстею и стану уродливой, как свинка!
На хор возражений она ответила сияющей улыбкой.
Война шла с тех пор, как Сантэн исполнилось всего четырнадцать лет, и поскольку все молодые люди вокруг исчезли, она до сих пор не имела удовольствия находиться в окружении целой толпы восхищенных поклонников.
Она увидела, как старший военный врач нахмурился, глядя на нее из-за капитанского стола, и, для того чтобы позлить его, а заодно для собственного развлечения, она позволила себе проявить любезность в общении с молодыми людьми, окружившими ее. И хотя девушку слегка укололо чувство вины при мысли, что ей следовало бы сохранять большую преданность памяти Майкла, она себя утешила: «Это моя обязанность, они ведь мои пациенты. Сиделка должна быть добра к страдающим».
Она улыбалась и смеялась с ними, а они отчаянно искали ее внимания, стараясь услужить хотя бы в мелочах, и отвечали на ее вопросы.
— Почему мы не плывем с конвоем? — спросила она. — Разве не опасно проходить по проливу en plein soleil… посреди дня? Я слышала о «Реве».
«Рева» был британским кораблем-госпиталем, на борту которого находились три сотни раненых, и его торпедировала германская подводная лодка в Бристольском заливе 4 января этого года. К счастью, экипажу и пассажирам удалось быстро покинуть корабль, и погибли всего три человека, однако событие подстегнуло антинемецкую пропаганду. В самых людных местах появились плакаты: «Как красная тряпка приводит в бешенство быка, так Красный Крест приводит в бешенство гансов», — и внизу был рисунок, изображающий это зверство.
Вопрос Сантэн вызвал за столом оживленный спор.
— «Реву» торпедировали ночью, — вполне резонно напомнил Джонатан Баллантайн. — Наверное, командир подводной лодки просто не заметил красные кресты.
— Ой, да будет вам! Эти парни с подводных лодок настоящие мясники!
— Не согласен. Они обычные ребята, как вы и я. И капитан нашего парохода явно тоже в это верит, поэтому мы и идем по самому опасному отрезку пролива днем, чтобы подводники могли рассмотреть наши знаки. Думаю, они нас не тронут, когда поймут, что это за судно.
— Ерунда! Эти проклятые гансы могут собственную тещу торпедировать…
— Хм, и я тоже, уверяю вас.
— Наш пароход идет со скоростью двадцать два узла, — постарался успокоить Сантэн первый офицер. — А подводные лодки могут набирать под водой только семь узлов. И чтобы иметь возможность нас подбить, лодка должна была бы оказаться прямо у нас на пути. Шансы — миллион к одному, мисс, так что вам незачем тревожиться. Просто наслаждайтесь путешествием!
Высокий сутулый доктор с лицом ученого и в очках в стальной оправе подошел к Сантэн, когда она встала из-за стола после завтрака.
— Я доктор Арчибальд Стюарт, сестра де Тири, и майор Райт отдал вас в мое распоряжение.
Сантэн понравилась эта новая форма обращения. «Сестра де Тири»… в этом слышался приятный профессионализм. Но она при этом не была уверена, что ей понравится быть в чьем-то распоряжении.
— У вас есть какая-то медицинская подготовка? — продолжил доктор Стюарт.
Он тут же стал нравиться Сантэн намного меньше. Он в первые же секунды разоблачил ее, да еще прямо на глазах новых почитателей. Она покачала головой, стараясь не привлекать внимания зрителей, но доктор безжалостно продолжил:
— Я так и думал.
Он с сомнением посмотрел на Сантэн, а потом, похоже, заметил ее смущение.
— Не важно, — сказал он. — Главная задача сестер — поддерживать в пациентах бодрость духа. А судя по тому немногому, что я успел увидеть, в этом вы хороши. Думаю, мы сделаем вас главной воодушевительницей, но только на палубе «А». Строгий приказ майора Райта. Только палуба «А».