— У вашей разведки есть какие-либо сведения о движении вражеских кораблей, герр де ла Рей?
Капитан налил по крошечной порции шнапса в хрустальные стаканы и вздохнул, когда в них упала последняя капля.
— К сожалению, последним сведениям уже семь дней.
Лотар отсалютовал офицерам, подняв стакан, и, когда все выпили, продолжил:
— Транспортный корабль «Окленд» встал в Дурбане восемь дней назад для заправки. На нем две тысячи новозеландских пехотинцев, он должен был снова выйти в море пятнадцатого числа…
В Южной Африке хватало сочувствующих партизанам; эти люди служили Африканскому Союзу, но это были мужчины и женщины, чьи отцы и сыновья сражались во время бурской войны, выступали с Марицем и де Ветом против Союза. У некоторых имелись родственники, теперь сидящие в тюрьмах и даже казненные за измену, когда бунтовщики проиграли. Многие из этих людей работали на железных дорогах Союза и в портах, другие получили должности в департаменте почты и телеграфа. И вся жизненно важная информация быстро зашифровывалась, собиралась и передавалась немецким агентам и повстанцам прямо через правительственные каналы связи.
Лотар развернул список прихода и отплытия судов из южноафриканских портов и снова извинился:
— Я получаю сведения на телеграфной станции в Окахандже, но нужно от пяти до семи дней, чтобы их доставил через пустыню кто-то из моих людей.
— Да, понимаю, — кивнул капитан. — Тем не менее эти сведения будут бесценными для разработки следующего этапа моих действий.
Он оторвался от карты, на которой отмечал вражескую диспозицию в соответствии с данными Лотара, и в первый раз заметил, что гость чувствует себя не слишком хорошо. Капитан никак не дал этого понять, но внутренне позлорадствовал: «Ну да, великий герой, красавчик, похожий на звезду оперы, такой храбрый там, где в лицо дует ветер и над головой светит солнце… Мне бы хотелось взять тебя с собой и показать, что такое настоящая храбрость и самопожертвование! Как бы ты себя почувствовал, когда над тобой проходили бы английские военные корабли, охотясь за тобой, и если бы ты слышал, как совсем рядом взрывается смертоносный снаряд? О, я бы повеселился, увидев твое лицо, когда в корпусе лодки появляется пробоина, когда вода сочится внутрь и гаснет свет… Какой запах стал бы испускать ты сам, умирая от страха в темноте?»
Но капитал улыбнулся и негромко сказал:
— Мне бы хотелось предложить вам еще шнапса…
— Нет-нет! — отмахнулся Лотар.
Этот человек с лицом трупа и его вонючее судно вызывали в нем глубочайшее отвращение.
— Вы и так были слишком любезны. Я должен вернуться на берег и проследить за погрузкой. Эти мои ребята… им нельзя доверять. Ленивые псы и прирожденные воры — вот кто они все. Понимают только кнут и палку.
Лотар с облегчением взбежал вверх по трапу и в оружейной башне с наслаждением и жадностью наполнил легкие холодным ночным воздухом. Капитан субмарины поднялся наверх вслед за ним.
— Герр де ла Рей, очень важно полностью закончить погрузку до рассвета… вы ведь понимаете, насколько мы здесь уязвимы, насколько беспомощны, стоя вот так, у самого берега, с открытыми люками и пустыми топливными баками?
— Если бы вы смогли послать на берег нескольких матросов, чтобы помочь нам…
Капитан колебался. Если часть его драгоценной команды очутится на суше, он станет еще более уязвимым. Он быстро взвесил все «за» и «против». Война была настоящей игрой в кости, каждый бросок был риском или вознаграждением, а на кону стояли смерть и слава.
— Да, я отправлю к вам двадцать человек.
Он принял решение за считаные секунды, и Лотар, понявший затруднительность его положения, кивнул с невольным восхищением.
Им был нужен свет. Лотар разжег костер из плавника, собранного на берегу, но установил перед ним экран, скрывающий огонь со стороны моря, понадеявшись на него и на прибрежный туман как на защиту от английских военных кораблей. При таком рассеянном свете они снова и снова нагружали лихтеры и на веслах шли к субмарине. Когда каждую бочку выливали в топливные баки, пустые емкости бросали за борт, чтобы утопить в зарослях ламинарии, и постепенно длинная лодка заметно погрузилась в воду.
Лишь к четырем часам утра последний бак наполнили до краев, и капитан субмарины уже нервно топтался на мостике, каждые несколько секунд поглядывая на небо, где уже скользили первые признаки близившегося рассвета, а потом снова смотрел на подходивший лихтер с длинными блестящими торпедами.
— Скорее!
Он наклонился через планшир орудийной башни, чтобы поторопить своих людей, когда те налаживали стропы вокруг чудовищного оружия и поднимали торпеду на борт. Второй лихтер уже подошел с таким же смертоносным грузом, и первый направился обратно к берегу…
Свет быстро усиливался, напряжение команды и черных партизан нарастало — они сопротивлялись усталости и хотели закончить погрузку до наступления дня, потому что яркий свет мог выдать их врагам.
Лотар отправился с последней торпедой, небрежно сидя на ее черной туше, как на своем арабском скакуне. Наблюдая за ним, капитан негодовал еще сильнее, ненавидя этого человека за то, что тот был высоким, красивым и загорелым, ненавидя его за небрежную надменность, за перья страуса на его шляпе и золотые кудри, что падали ему на плечи. А больше всего немец ненавидел Лотара за то, что тот мог умчаться в пустыню, предоставив капитану субмарины снова погрузиться в холодные и смертельно опасные воды.
— Капитан!
Лотар перебрался с лихтера на трап и на мостик орудийной башни. Капитал увидел, что красивое лицо Лотара светится возбуждением.
— Капитан, один из моих людей только что прискакал в лагерь. Он пять дней добирался из Окаханджи, и он привез новости. Отличные новости!
Капитан постарался не позволить волнению охватить его, но его руки слегка задрожали, когда Лотар продолжил:
— Помощник начальника порта в Кейптауне — один из наших людей. Они ожидают прибытия в Кейптаун английского военного крейсера «Несгибаемый» в течение восьми дней. Он вышел из Гибралтара пятого числа и идет прямо туда.
Капитан скрылся в люке, и Лотар, подавляя отвращение, последовал за ним вниз по стальному трапу. Капитан уже наклонился над картой с циркулем в руке и стремительно задавал вопросы штурману:
— Какая скорость у крейсеров класса «Ай»?
Штурман быстро перелистал донесения разведки:
— Приблизительно двадцать два узла, капитан.
— Ха!
Капитан уже прикидывал курс от Гибралтара вдоль западного берега Африканского континента, вокруг его выступающей части и дальше, к мысу Доброй Надежды.
— Ха! — На этот раз в голосе капитана прозвучали восторг и предвкушение. — Мы сможем занять позицию к восемнадцати часам уже сегодня, если выйдем не позже чем через час, и ему просто не миновать нас.
Он поднял голову над картой и посмотрел на окруживших его офицеров:
— Английский военный крейсер, джентльмены, не что-нибудь! «Несгибаемый», тот самый корабль, что потопил «Шарнхорст» у Фолклендских островов! Вот это добыча! Какая награда для нас!
Если не считать двоих вахтенных, капитан Курт Кохлер был один в боевой рубке подводной лодки; он содрогался от холодного морского тумана, несмотря на толстый белый свитер с высоким воротом, который надел под синий китель.
— Запускай главный мотор, готовься к погружению!
Он наклонился к переговорной трубке и тут же услышал подтверждение лейтенанта:
— Пуск главного мотора. Подготовка к погружению.
Палуба задрожала под ногами Кохлера, и загудел дизельный двигатель. При запахе горячего мазута ноздри капитана раздулись.
— Готовы к погружению! — сообщил лейтенант.
Кохлеру показалось, что с его плеч свалился огромный груз. Как он тревожился все эти часы беспомощности и уязвимости, пока шли загрузка и перевооружение! Но это осталось позади, корабль снова ожил, готовый к бою, и облегчение смыло усталость.
— Обороты на семь узлов! — приказал он. — Новый курс — двести семьдесят градусов.
Когда приказ был повторен, капитан сдвинул на затылок фуражку с золотой тесьмой над козырьком и посмотрел в бинокль на землю.
Тяжелые деревянные лихтеры уже утащили и спрятали среди дюн; остались лишь следы их килей на песке. Пляж опустел, на берегу виднелась только фигура одинокого всадника.
Пока Кохлер наблюдал за ним, Лотар де ла Рей сорвал с головы широкополую шляпу, и страусиные перья затрепетали, когда он взмахнул ею. Кохлер вскинул правую руку в салюте; всадник развернулся, все еще размахивая шляпой, и умчался в тростники, перекрывающие узкий проход между двумя дюнами. Стая водных птиц, вспугнутая всадником, поднялась над лагуной и замельтешила пестрым облаком над грозными дюнами, а конь и всадник уже исчезли.
Кохлер отвернулся от суши. Длинный заостренный нос субмарины врезался в неподвижную стену серебряного тумана. Корпус был подобен мечу шириной в сто семьдесят футов, он готов был вонзиться в глотку врага со всей мощью дизельного мотора в шестьсот лошадиных сил, и Кохлер не пытался скрыть от самого себя восторженную гордость, которую всегда испытывал в начале нового рейса.
Он не питал иллюзий, но исход этого глобального конфликта зависел и от него, и от его братьев, офицеров-подводников. Только в их силах было нарушить ужасное противостояние окопов, где засели две огромные армии, лицом друг к другу, как измученные боксеры-тяжеловесы, — и ни у одной из них не осталось сил на то, чтобы предпринять решительный удар; люди просто гнили в грязи, не зная, как добиться цели.
Но эти стройные, тайные, смертельные суда могли повернуть ход войны до того, как наступит высшая точка отчаяния. Если бы кайзер решил использовать субмарины в их полную силу сразу, с самого начала, думал Курт Кохлер, насколько другим мог стать результат!
В сентябре 1914 года, в самый первый год войны, одна-единственная субмарина, U-9, потопила три британских крейсера подряд. Но, даже видя эту убедительную демонстрацию, высшее германское командование колебалось, не решаясь использовать оружие, вложенное в их руки, боясь гнева и проклятий всего мира, опасаясь, что немцев назовут «проклятыми подводными мясниками».