Конечно, повлияли и угрозы Америки, после того как были потоплены «Лузитания» и «Арабик». Кайзер боялся разбудить дремлющего американского гиганта, способного обрушить свои чудовищные силы на Германскую империю.
А теперь, когда было уже почти слишком поздно, высшее немецкое командование наконец-то позволило подводным лодкам действовать, и результат оказался ошеломляющим, превосходившим все ожидания.
За последние три месяца 1916 года погибло более трехсот тысяч тонн союзнических грузов, потопленных торпедами. И это было только начало; в первые десять дней одного только апреля 1917-го удалось уничтожить еще двести пятьдесят тысяч тонн, а за весь месяц — восемьсот семьдесят пять тысяч тонн. Союзники пошатнулись под этим страшным ударом.
Но в результате два миллиона крепких и энергичных молодых американцев готовы были пересечь Атлантику, чтобы присоединиться к конфликту, и долгом каждого офицера и матроса немецких подводных команд было принести в жертву все свои силы. Если боги войны решили подставить под удар их маленькой лодки такой знаменитый британский крейсер, как «Несгибаемый», Курт Кохлер с радостью отдал бы и свою жизнь, и жизни всей своей команды за возможность разрядить в него свои торпедные пушки.
— Обороты на двенадцать узлов! — произнес Курт в переговорную трубу.
Это была предельная скорость U-32 в надводном положении — капитан хотел выйти на позицию как можно быстрее. Его расчеты показывали, что «Несгибаемый» должен пройти от ста десяти до ста сорока морских миль от суши, но не желал подсчитывать свои шансы на перехват, даже если подойдет к нужному месту раньше, чем там окажется крейсер.
Горизонт обзора субмарины составлял всего семь миль, дальность для торпед — две с половиной тысячи ярдов, а намеченная цель была способна развивать скорость в двадцать два узла или даже больше. Ему требовалось подойти к быстро идущему крейсеру на две с половиной тысячи ярдов, и в любом случае против него имелись тысячи шансов, даже если он увидит боевой корабль врага. Пусть он даже обнаружит вражеское судно, — скорее всего, ему придется лишь проводить взглядом треугольный киль крейсера…
Капитан отогнал мрачные предчувствия.
— Лейтенант Хорстхаузен, на мостик!
Когда его первый помощник вышел наверх, Курт отдал ему приказ двигаться к зоне перехвата с максимально возможной скоростью, и при этом лодке следовало быть готовой погрузиться в любое мгновение.
— Доложите в восемнадцать тридцать, если не будет изменений.
Утомление Курта усиливалось тупой головной болью от испарений мазута. Перед тем как спуститься, он еще раз окинул взглядом горизонт. Туман полосами уносился прочь под порывами усиливавшегося ветра, море темнело, словно гневаясь. Субмарина врезалась носом в очередную волну, и белая пенистая вода прокатилась по ее передней палубе. Ледяные брызги окропили лицо Курта.
— Барометр быстро падает, сэр, — тихо сообщил ему лейтенант. — Думаю, это шторм.
— Оставаться на поверхности, увеличить скорость.
Курт проигнорировал мнение первого помощника. Он не хотел слышать ничего такого, что усложнило бы охоту. Скользнув по трапу вниз, он сразу подошел к корабельному журналу, лежавшему рядом с картами.
Капитан сделал запись аккуратным официальным почерком: «Курс 270 градусов. Скорость 12 узлов. Ветер северо-западный, 15 узлов, усиливается».
Поставив подпись, он прижал пальцы к вискам, чтобы ослабить головную боль.
«Боже мой, как я устал», — подумал он.
И тут же заметил, что штурман исподтишка наблюдает за ним, стоя у приборного пульта. Он опустил руки, отогнав искушение немедленно уйти в свою каюту и лечь, и вместо того сказал рулевому:
— Я перехвачу этот корабль.
Он заглянул в машинный отсек, похвалил инженеров за то, что быстро справились с загрузкой горючего, и, пройдя в торпедный отсек на носу, приказал людям оставаться на местах.
Три торпедных аппарата были заряжены и готовы к выстрелу; запасные торпеды были сложены в узком пространстве отсека — их длинные блестящие формы почти заполнили отсек, двигаться здесь стало трудно. Взрывникам приходилось почти все время проводить, съежившись на своих маленьких койках, как зверям в тесной клетке.
Курт похлопал по плечу одного из них.
— Мы скоро освободим для вас место, — пообещал он. — Как только отправим эти маленькие посылочки томми.
Это была древняя шутка, но взрывники откликнулись как положено, и Курт, отметив тембр их смеха, понял, насколько оживили всех несколько часов, проведенных на поверхности, в свежем воздухе пустыни.
Вернувшись в крошечный уголок за занавеской, служивший ему каютой, капитан смог наконец позволить себе расслабиться, и тут же бесконечная усталость навалилась на него. Он не спал уже сорок часов; каждую минуту этого времени он подвергался крайнему нервному напряжению. И все равно, прежде чем забраться на свою узкую койку, он достал из ниши над письменным столом фотографию в рамке и всмотрелся в безмятежные лица молодой женщины и маленького мальчика в кожаных альпийских шортах, стоящего у ее колен.
— Спокойной ночи, дорогие мои, — прошептал он. — И тебе спокойной ночи, мой сын, которого я никогда не видел.
Его разбудила сирена погружения, взвывшая, как раненый зверь, болезненно отдавшаяся от металлического корпуса, и капитан, вырванный из глубокого сна, стукнулся головой о боковой откос, выбираясь из койки.
Он мгновенно ощутил качку. Погода все ухудшалась; палуба накренилась под его ногами, когда нос лодки опустился и субмарину накрыло волной. Он резко отдернул занавеску и бросился в рубку, как раз в тот момент, когда двое наблюдателей буквально свалились по трапу с мостика. Лодка нырнула так внезапно, что вода окатила их с головы до ног раньше, чем лейтенант успел задраить главный люк в башне.
Курт посмотрел на часы над панелью управления.
— Восемнадцать двадцать три.
Он быстро провел вычисления и прикинул, что они должны были находиться в ста морских милях от берега, на краю зоны их патрулирования. Лейтенант, скорее всего, позвал бы его через несколько минут, если бы ему не пришлось совершить срочное погружение.
— Доложить глубину! — рявкнул Курт старшему рулевому, сидевшему перед панелью управления.
Капитан использовал несколько мгновений передышки на то, чтобы совладать со своими чувствами и сориентироваться, изучая навигационный параметр.
— Глубина девять метров, сэр, — доложил рулевой, поворачивая штурвал, чтобы остановить стремительное погружение.
— Поднять перископ!
Лейтенант занял свое место на боевом посту таблиц атаки.
— Замечены навигационные огни большого судна, красные и зеленые, пеленг шестьдесят градусов, — тихо доложил он Курту. — Больше ничего не рассмотрел.
Когда перископ поднялся над палубой, гидравлический пресс громко зашипел; Курт, нагнулся и прижался лицом к резиновым подушкам, всматриваясь в окуляр с цейсовскими линзами, направляя объектив на отметку в шестьдесят градусов.
Линзы были забрызганы водой, и он подождал, пока они очистятся.
— Поздние сумерки, — оценил он освещение на поверхности, потом спросил Хорстхаузена: — Оценка расстояния?
— Корпус скрыт за горизонтом.
Это означало примерно восемь или девять миль, но красные и зеленые навигационные огни говорили о том, что корабль шел почти прямо на U-32. А то, что он не погасил огни, означало, что на судне были абсолютно уверены: вокруг никого нет.
Вода стекла с линз, и Курт медленно повернул перископ.
Конечно, корабль находился там. Курт почувствовал, как подпрыгнуло его сердце, а затем перехватило дыхание. Так бывало всегда — не важно, как часто он видел врага, все равно потрясение и волнение ощущались так же, как в самый первый раз.
— Пеленг! — рявкнул он.
Хорстхаузен прочитал данные таблиц.
Курт пристально смотрел на цель, чувствуя голод, почти сексуальное томление в паху, словно наблюдал за прекрасной, обнаженной и доступной женщиной; в то же время он правой рукой осторожно манипулировал ручкой дальномера.
В линзах перископа двойное изображение корабля постепенно сошлось в единое.
— Оценка расстояния!
Курт теперь отчетливо видел силуэт.
— Пеленг — семьдесят пять градусов, — сообщил Хорстхаузен. — Расстояние семь тысяч шестьсот пятьдесят метров.
— Опустить перископ! Новый курс — триста сорок градусов! — приказал Курт.
Толстая стальная труба перископа с шипением опустилась в свое гнездо на палубе под ногами капитана. Даже на таком расстоянии и при таком слабом свете Курт не хотел давать шанса внимательному наблюдателю на корабле, который мог бы заметить след на воде, оставляемый перископом, когда лодка повернула на север, на перехват.
Курт наблюдал за минутной стрелкой часов на панели управления. Он должен был дать Хорстхаузену не меньше двух минут, прежде чем произвести следующий замер. Курт посмотрел на своего старшего офицера, полностью поглощенного расчетами с секундомером в руке; левой рукой тот перебрасывал тумблеры на таблице ручных расчетов, как какой-нибудь китаец перебрасывает костяшки счетов.
Курт сосредоточился на собственных расчетах, учитывая освещение и обстановку на поверхности моря. Полутьма шла ему на пользу. Любому охотнику нужны хитрость и скрытность, но волнение моря могло помешать ему, даже повлиять на движение торпед.
— Поднять перископ! — снова приказал он.
Две минуты истекли.
Он почти мгновенно нашел корабль.
— Пеленг! Расстояние!
На этот раз Хорстхаузен мог ответить точнее, учитывая время между двумя наблюдениями и относительное расстояние между субмариной и ее целью, а также с учетом собственной скорости и курса U-32.
— Цель в направлении сто семьдесят пять градусов. Скорость — двадцать два узла, — прочитал он таблицу.
Не отводя глаз от перископа Курт снова почувствовал жар погони, пронесшийся по его крови, словно крепкое спиртное. Другой корабль шел прямо на них, и его скорость была почти в точности той, какая ожидалась от британского боевого крейсера, совершавшего дальний переход. Курт всматривался в далекий силуэт, но свет слабел, и между точками навигационных огней теперь видно было лишь смутное очертание. И все же, все же Курт не был абсолютно уверен, он ведь мог видеть то, что ему хотелось увидеть… Но в темнеющее небо поднималась смутная треугольная тень, и это определенно было силуэтом нового боевого крейсера класса «Ай».