— Опустить перископ. — Курт принял решение. — Новое направление — триста пятьдесят пять градусов.
Это был курс на перехват цели.
И это было сообщением его офицерам о том, что он решил атаковать. Курт увидел в неярком свете подлодки, как на их лицах появилось хищное выражение, и они обменялись торжествующими взглядами.
— Преследуем вражеский крейсер. Будем атаковать носовыми торпедными аппаратами. Доложите о готовности.
Последовавшие один за другим рапорты заверили его в полной готовности всего судна. Курт удовлетворенно кивнул, стоя у бронзовой контрольной панели, изучая датчики через головы сидящих рулевых. Он глубоко засунул руки в карманы бушлата, чтобы их дрожь не выдала его возбуждения, но нижнее веко на его глазу нервно дергалось, словно он сардонически подмигивал, а тонкие бледные губы дрожали. Каждая секунда казалась ему вечностью, но наконец он смог спросить:
— Оценка направления?
Моряк с наушниками гидрофона на голове поднял голову. Он постоянно следил за далеким шумом винтов их цели.
— Идет ровно, — ответил он.
Курт посмотрел на Хорстхаузена.
— Расстояние?
Хорстхаузен сосредоточился на таблицах.
— Оценка расстояния — четыре тысячи метров.
— Поднять перископ.
Да, корабль был все там же, где он рассчитывал его увидеть; судно не повернуло. Курта чуть не затошнило от облегчения. В любой момент, когда на корабле заподозрили бы его присутствие, они бы просто повернули и ушли, не трудясь даже увеличить скорость, а он ничего не смог бы поделать. Но корабль, ничего не подозревая, приближался.
Над поверхностью уже полностью стемнело, и море волновалось, перекатывая белые барашки. Курту пришлось принимать решение, которое он откладывал до последнего возможного момента. Он в последний раз оглядел весь горизонт, поворачивая перископ на полные триста шестьдесят градусов, удостоверяясь, что никаких других вражеских кораблей нет ни вокруг, ни за его кормой и никакие миноносцы не сопровождают крейсер. И наконец сказал:
— Я буду командовать с мостика.
Даже Хорстхаузен на мгновение поднял голову, и Курт услышал резкий вздох офицеров, когда они осознали, что поднимутся на поверхность почти перед носом вражеского боевого крейсера.
— Опустить перископ! — приказал Курт старшему рулевому. — Снизить скорость до пяти узлов и подняться на высоту башни.
Он увидел, как стрелки контрольных приборов задрожали, а потом началось движение: скорость падала, глубина медленно уменьшалась. Курт пошел к трапу.
— Буду на мостике, — сказал он Хорстхаузену и ступил на трап.
Он поднялся молча, а наверху повернул запорное колесо главного люка.
Когда субмарина вырвалась на поверхность, внутреннее давление открыло люк, и Курт выпрыгнул наружу.
Его сразу ударил ветер, дергая за одежду и бросая брызги в лицо. Море вокруг бурлило, и подлодка раскачивалась. Курт понадеялся на то, что это волнение скрыло появление U-32.
Ему хватило одного взгляда, чтобы убедиться: враг почти прямо впереди и приближается быстро и уверенно. Он наклонился над прицельными таблицами в передней части мостика, открыл переговорную трубу и заговорил в нее:
— Готовность к атаке! Наряды к торпедным аппаратам!
— Аппараты готовы, — ответил ему снизу Хорстхаузен.
Курт начал диктовать ему подробности расстояния и пеленга, а лейтенант внизу передавал все рулевому. Нос субмарины постепенно поворачивал, когда рулевой направлял его точно по меткам прицеливания.
— Расстояние две тысячи пятьсот метров, — ровно произнес Курт.
Они находились уже на предельном расстоянии для атаки, но быстро сближались с целью.
На верхней палубе корабля горели огни, но в остальном он представлял собой просто огромную темную тень. Курт только и мог различить, что почти бесформенные очертания трех труб на фоне ночного неба.
Но огни продолжали тревожить его. Ни один капитан военного флота не мог быть настолько беспечен, чтобы пренебречь элементарными предосторожностями. Курт почувствовал, как легкий холодок сомнения остудил его возбуждение и боевой пыл. Он смотрел на огромное судно сквозь брызги и тьму и впервые за сотни подобных напряженных ситуаций ощутил колебания и неуверенность.
Корабль перед ним находился точно в том месте и шел точно тем курсом, каким должен был идти «Несгибаемый». Он был такого же размера, у него были три трубы, треугольный силуэт и скорость в двадцать два узла… и тем не менее он шел с огнями.
— Повторите данные расстояния!
Голос Хорстхаузена в переговорной трубе подтолкнул Курта, он вздрогнул. Он засмотрелся на цель, забыв об дальномере. Он быстро передал цифры, а потом осознал, что через тридцать секунд ему придется принять последнее решение.
— Будем стрелять с тысячи метров, — сказал он в трубу.
Это было расстояние выстрела прямой наводкой; даже в бурном море длинные торпеды, похожие на акул, не прошли бы мимо цели.
Курт смотрел в линзы дальномера, наблюдая за бегущими цифрами, — числа уменьшались по мере того, как охотник и добыча сближались. Он глубоко вздохнул, как ныряльщик перед погружением в холодные черные воды, а потом в первый раз повысил голос:
— Аппарат номер один… пуск!
Почти мгновенно ему ответил голос Хорстхаузена, причем язык у лейтенанта слегка заплетался, как всегда в моменты перевозбуждения:
— Номер первый — пуск!
Не было ни звука, ни отдачи. И никакого движения корпуса субмарины, говорившего бы о пуске первой торпеды.
В темноте, среди белых волн, Курт даже не мог различить следа уходившей торпеды.
— Аппарат номер два — пуск!
Курт выпускал все торпеды с интервалом в минуту: первую — в нос корабля, вторую — в середину, третью — в корму.
— Номер третий — пуск!
— Все три ушли!
Курт оторвался от таблиц прицеливания и всмотрелся в море. По правилам полагалось сразу же после пуска торпед совершить экстренное погружение и переждать взрывы на безопасной глубине, но на этот раз Курт заставил себя остаться наверху и подождать, что произойдет.
— Время пробега? — резко спросил он лейтенанта, наблюдая за высоким корпусом своей жертвы, украшенной огнями, как какой-нибудь круизный лайнер.
— Пробег — две минуты пятнадцать секунд, — сообщил Хорстхаузен.
Курт щелкнул кнопкой своего секундомера.
Как всегда во время ожидания, пока его оружие неслось к цели, на Курта нахлынуло сожаление. До выстрела он ощущал только пыл охоты и щекочущее возбуждение, но теперь думал о тех храбрых людях, братьях по морю, которых обрекал на смерть в холоде темной безжалостной воды.
Секунды тащились еле-еле, так что Курту пришлось несколько раз посмотреть на светящийся циферблат секундомера, чтобы убедить себя: его торпеды не прошли мимо и не свернули.
А потом послышался тот самый оглушительный грохот, который заставил Курта дернуться, хотя он и ждал его, — и он увидел, как фонтан жемчужных брызг поднялся у корпуса боевого крейсера, сверкнул в свете палубных огней изумительной радугой.
— Номер первый поразил цель! — донесся из переговорной трубы торжествующий голос Хорстхаузена.
И тут же, как только первый фонтан осел, прогремел второй взрыв.
— Номер второй поразил цель!
А потом и третий фонтан взлетел высоко в воздух рядом с ними.
— Номер третий — по цели!
Пока Курт продолжал наблюдать, как смешиваются, оседают и улетают по ветру брызги, большой корабль продолжал идти как ни в чем не бывало.
— Цель теряет скорость! — торжествовал Хорстхаузен. — Меняет курс на правый борт!
Подбитый корабль начал широкий бессмысленный поворот по ветру. Пускать кормовые торпеды не имело смысла.
— Лейтенант Хорстхаузен, на мостик! — произнес в трубу Курт.
Это была награда за отлично выполненную работу. Курт знал, с какой жадностью молодой лейтенант будет рассказывать другим офицерам обо всех подробностях потопления. Память об этой победе будет поддерживать их в долгие дни и ночи лишений и трудностей, что ждали их впереди.
Хорстхаузен выскочил из люка и встал плечом к плечу со своим капитаном, всматриваясь в их гигантскую жертву.
— Он остановился! — воскликнул лейтенант.
Британский корабль застыл на воде, как скала.
— Подойдем ближе, — решил Курт и передал приказ рулевому.
U-32 поползла вперед, подпрыгивая на пенных волнах и держа на поверхности только боевую рубку; подлодка сокращала расстояние медленно и осторожно. Орудия крейсера могли еще оставаться наготове, и одного удачного выстрела хватило бы для того, чтобы пробить дыру в обшивке субмарины.
— Прислушайтесь! — внезапно приказал Курт, поворачивая голову, чтобы уловить слабые звуки, донесшиеся до него сквозь гул ветра.
— Я ничего не слышу.
— Стоп машины! — приказал Курт.
Вибрация корпуса и гул дизельных моторов прекратились. Теперь можно было слышать лучше.
— Голоса… — прошептал Хорстхаузен.
Это был жалобный хор, донесенный до них ветром. Крики отчаявшихся людей нарастали и ослабевали с порывами ветра, их время от времени подчеркивал пронзительный вопль тех, кто падал или прыгал с верхней палубы.
— Он сильно кренится…
Они уже находились достаточно близко для того, чтобы видеть корабль на фоне звезд.
— Погружается носом…
Огромная корма поднималась из темноты.
— Быстро тонет… очень быстро.
Они слышали треск корпуса, когда внутрь врывалась вода, ломая и искривляя обшивку.
— К прожектору, — приказал Курт.
Хорстхаузен повернулся и изумленно уставился на него.
— Вы слышали мой приказ?
Хорстхаузен опомнился. Это противоречило всем инстинктам подводника — так нагло выставлять себя напоказ врагу, — но он подошел к прожектору.
— Включить! — приказал Курт, поскольку лейтенант продолжал колебаться.
Длинный белый луч пронесся на полмили над бурным морем, пронзив темноту. Он ударился о корпус корабля — и отразился от ослепительной белизны.
Курт бросился через мостик и плечом оттолкнул лейтенанта от прожектора. Он схватился за рукоятки и повернул луч в одну сторону, в другую, щурясь от сияния белой краски; он лихорадочно искал… а потом застыл, и его пальцы изогнулись, как когти, на рукоятках прожектора.