Тварь описала широкий круг, а потом разогналась со стороны моря, чтобы еще раз атаковать плот, и на этот раз удар оказался таким сокрушительным, что плот начал разваливаться. Его доски и планки, которые уже расшатались от сильной качки, разошлись под ногами Сантэн и провалились в воду, и Сантэн коснулась чудовищного существа под плотом… Девушка почувствовала, как грубая шкура скользнула по мягкой коже ее лодыжек, и пронзительно закричала, выбираясь на плот.
Акула неумолимо развернулась, чтобы продолжить нападение, но теперь рыбине пришлось уйти для разгона дальше в море, потому что дно уже заметно поднималось. К счастью, ее предыдущий удар подтолкнул плот ближе к берегу, и огромная тварь на мгновение-другое просто застряла в песке, пытаясь нырнуть под него. Потом, резко взмахнув мощным хвостом, она высвободилась и развернулась на глубину, но ее плавник и широкая синяя спина оставались на виду.
По плоту ударила волна, завершив начатое акулой разрушение, и крохотная плавучая опора превратилась в путаницу досок, брезента и веревок. Сантэн полетела в воду, но сразу, кашляя и отплевываясь, поднялась на ноги.
Она очутилась по грудь в холодном зеленом прибое и сквозь воду, стекавшую по ее лицу, увидела, что акула опять плывет к ней. Сантэн закричала и попыталась пятиться к берегу по наклонному дну, размахивая рулем, который так и не выпустила из рук.
— Убирайся! — визжала она. — Убирайся! Отстань от меня!
Акула ударила ее носом, подбросив в воздух. Сантэн упала на широкую спину твари, и та встала на дыбы, как дикая лошадь. На ощупь акула оказалась холодной, шершавой и невыразимо отвратительной. Сантэн свалилась с нее и тут же получила сильный удар хвостом. Удар вышел скользящим, и Сантэн поняла, что будь он более точным — акула переломала бы ей все ребра.
Но резкие движения акулы взбили донный песок, ослепив ее настолько, что она не видела свою жертву, однако принялась искать ее пастью в мутной воде. Челюсти твари хлопали, как железные ворота под порывами ураганного ветра; Сантэн очутилась в водовороте, ее колотил мечущийся хвост, она налетала на бока акулы…
И все же девушка постепенно нашла дорогу к песчаному склону. Каждый раз, когда ее снова сбивало с ног, она упорно поднималась, задыхаясь и почти ничего не видя, тыча перед собой рулем. Острые клыки вцепились в плотную ткань ее юбки и разорвали ее, и тут же ноги Сантэн освободились. Она с трудом сделала еще несколько шагов, выбравшись из воды по пояс.
В то же самое мгновение прибой отступил от берега, и акула оказалась в ловушке, разом утратив силы вне своей естественной стихии. Она извивалась и билась на песке, беспомощная, как слон в глубокой яме-западне, и Сантэн попятилась от хищницы по колено в уходящей воде, слишком измученная, чтобы развернуться и побежать… и вдруг неким чудесным образом почувствовала под ногами плотный песок над линией прибоя.
Бросив руль, она потащилась по песку к высоким дюнам. Но дойти до них у нее не хватило сил. Она упала животом на песок. Песчинки прилипли к ее лицу и телу, как сахар, и Сантэн лежала на солнце, плача от страха, печали, сожалений и облегчения…
Сантэн понятия не имела, как долго она пролежала вот так, но через какое-то время начала ощущать обжигающий солнечный жар на спине и голых ногах. Она медленно села. И со страхом оглянулась на море, ожидая, что огромная тварь все еще там, однако, похоже, вода снова поднялась и акула ускользнула на глубину. Твари вообще не было видно. Сантэн невольно испустила глубокий вздох и неуверенно встала на ноги.
Ее тело было избито, измучено, оно крайне ослабело; посмотрев вниз, Сантэн увидела, какие следы на ее коже оставило столкновение с акулой: на ее бедрах уже проступили темные синяки. Юбку порвала акула, а туфли Сантэн сбросила перед тем, как прыгнула с палубы корабля, так что теперь на ней не было ничего, кроме мокрой блузы медсестры и шелковых панталон; она была практически голой. Сантэн смутилась и быстро огляделась вокруг. Но еще ни разу в жизни она не находилась так далеко от других людей.
— Никто тут не станет на меня таращиться.
Тем не менее она инстинктивно прикрыла пах ладонями — и тут же снова опустила руки, попутно задев что-то, привязанное к поясу.
Это был складной нож Эрни, висевший на бечевке.
Сантэн взяла его и посмотрела на океан. Стыд и раскаяние вновь нахлынули на нее.
— Я обязана тебе жизнью, — прошептала она, — и жизнью моего сына. О Эрни, как бы мне хотелось, чтобы ты по-прежнему был с нами!
Теперь ее охватило такое чувство одиночества, что она села на песок и закрыла лицо ладонями. И снова ее пробудило солнце. Девушка почувствовала, как начинает покалывать и жечь кожу под его губительными лучами, и сразу же ее начала мучить жажда.
— Нужно как-то укрыться от солнца…
Заставив себя подняться, она уже более внимательно осмотрелась по сторонам.
Она стояла на широкой полосе желтого песка, а впереди простирались гороподобные дюны. Берег был абсолютно пуст. Он тянулся в обе стороны от нее, извиваясь, — тянулся, насколько хватало взгляда; на двадцать или тридцать километров, прикинула Сантэн. Ей это показалось настоящей картиной опустошения: ни камней, ни растительности, ни птицы или зверя, и нигде не скрыться от солнца.
Потом она посмотрела на тот конец пляжа, где выбралась на сушу, и увидела остатки своего плота, плясавшие в прибое. Подавив страх перед акулой, она зашла по колено в воду и вытащила на песок перепутанный парус и куски плота.
С помощью ножа она отрезала кусок брезента и соорудила юбку, закрепив ее на талии обрывком веревки. Потом отрезала еще полосу, чтобы накрыть голову и плечи.
— О, как же хочется пить!
Стоя у воды, она с жадностью всмотрелась в груду бурых водорослей, качавшихся на воде. Ее жажда была сильнее отвращения к соку морской капусты, но ужас перед акулой превосходил все, и Сантэн отвернулась.
Хотя все ее тело болело, а торс, руки и ноги были покрыты синяками, Сантэн понимала, что ей нужно идти, оставалось лишь выбрать направление. Кейптаун лежал на юге. Но ближе, чем он, располагались немецкие города со странными названиями; напрягая память, Сантэн вспомнила их. Свакопмунд и Людериц. Ближайший находился, похоже, в пятистах километрах отсюда.
Пять сотен километров… огромность этого расстояния обрушилась на Сантэн, ее ноги ослабели, и она тяжело опустилась на песок.
— Я не стану думать о том, насколько это далеко! — шепнула она, опомнившись наконец. — Я буду думать только о шаге за шагом.
Она с трудом встала, едва двигаясь от боли во всем теле. И, хромая, пошла вдоль края воды, где песок был влажным и твердым; через небольшое время ее мышцы разогрелись, скованность уменьшилась, и Сантэн смогла прибавить шагу.
— Просто шаг за шагом! — повторила она себе.
Пляж выглядел бесконечным, перед Сантэн тянулся один и тот же вид. Те долгие часы, что она шагала по нему, как будто ничего не изменили, и Сантэн начала уже верить, что идет по беговой дорожке, потому что впереди по-прежнему оставался нетронутый песок, неизменное море справа, высокая стена дюн слева, и надо всем этим — молочно-голубая чаша неба.
— Я иду из никуда в никуда, — шептала она.
Всей душой она жаждала увидеть хоть издали фигуру какого-нибудь человека.
Подошвы ее босых ног начали сильно болеть, и когда Сантэн села, чтобы осмотреть их, она увидела, что кожа размокла от морской воды, а грубый желтый песок стер ее почти до мяса. Обмотав ноги полосками брезента, Сантэн продолжила путь. От жары и напряжения она потела, и жажда стала ее постоянной призрачной спутницей.
Солнце уже было на полпути к западу, когда вдали показался каменистый мыс; из-за того что картина изменилась, Сантэн пошла быстрее. Но вскоре ее шаг опять замедлился, и Сантэн осознала, насколько уже ослабела.
— Я же ничего не ела три дня и не пила сутки…
Каменистый мыс как будто не приближался, и наконец Сантэн пришлось сесть, чтобы передохнуть; почти в то же самое мгновение ее жажда превратилась в ярость.
— Если я не напьюсь достаточно быстро, я не смогу идти дальше, — прошептала она.
Всмотревшись вперед, в нижнюю часть черной скалы, Сантэн недоверчиво выпрямилась; похоже, глаза ее обманывали. Она быстро поморгала и снова присмотрелась.
— Люди? — прошептала она. — Люди!
Спотыкаясь, девушка снова пошла вперед.
Они сидели на камнях; Сантэн видела движения их голов, которые силуэтами обрисовывались на фоне светлого неба; она засмеялась вслух и замахала рукой.
— Их так много… Я что, схожу с ума?
Она попыталась закричать, но испустила лишь жалобный писк.
А когда наступило разочарование, оно оказалось таким огромным, что Сантэн согнулась, как от удара.
— Тюлени… — прошептала она.
Их унылые голоса донеслись до нее вместе с ветром.
Какое-то время ей казалось, что у нее уже нет сил, чтобы двинуться дальше. Но потом она заставила себя переставить одну ногу, вторую — и зашагала к мысу.
Несколько сотен тюленей покрыли скалу, а еще больше качались на волнах, что бились о каменистый выступ, и ветер обдал Сантэн вонью животных. Она приближалась, и тюлени начали отступать в море, самым нелепым и смешным образом плюхаясь в воду; теперь Сантэн уже видела, что среди них много детенышей.
— Если я смогу поймать одного из них…
Она сжала складной нож в правой руке и открыла лезвие.
— Я должна поскорее поесть…
Но тюлени уже встревожились; когда они падали в воду, их неуклюжие тела мгновенно обретали волшебную грацию.
Сантэн побежала, и это ускорило скольжение темных тел со скалы; она находилась еще в сотне ярдов от них. Сдавшись, девушка остановилась, тяжело дыша, наблюдая за тем, как колония сбегает в море.
Потом вдруг среди тюленей начался отчаянный переполох, громким хором зазвучали их испуганные голоса, и Сантэн увидела две темные, гибкие, похожие на волчьи тени, метнувшиеся из-за камней прямо в гущу тюленьих тел. Сантэн поняла, что она своим присутствием