модели была склонность к перегреву, из-за чего автомобиль выпускал драгоценную воду фонтанами пара, обжигая шофера и пассажиров в открытом кузове.
В качестве машин сопровождения Викенхэм раздобыл для них четыре грузовика «остин», каждый из которых мог везти полтонны груза, и пять машин, переделанных в железнодорожных мастерских армейскими инженерами и приспособленных под цилиндрические стальные цистерны на пятьсот галлонов воды. К каждой машине были приписаны шофер-капрал с помощником.
Анна буквально сокрушала склонность Гарри постоянно мешкать, а заодно и все практические возражения инженеров, механиков и военных экспертов, так что конвой был готов покинуть столицу через тридцать шесть часов после их прибытия.
Прошло четырнадцать дней с того момента, когда немецкие торпеды ударили по «Замку Протея».
Они с грохотом выехали из сонного города в четыре утра — грузовики были доверху набиты снаряжением, припасами и горючим, а пассажиры ежились от ночного холода. Они направились по дороге, что шла рядом с узкоколейными рельсами к прибрежному городу Свакопмунду, в двухстах милях от Виндхука.
Фургоны со стальными ободьями прорезали в этой дороге глубокие колеи, и резиновые шины автомобилей застревали в них, кроме каменистых участков, где колеи становились похожими скорее на пересохшие русла горных ручьев, чем на дорогу. Колонна с трудом пробиралась вперед, вынужденная внезапно останавливаться, чтобы починить проколотую шину или заменить рессорный лист, спускаясь на четыре тысячи футов за четырнадцать часов тряского и изматывающего пути.
Потом они наконец выехали на заросшую кустарником прибрежную равнину и помчались с бодрящей скоростью в двадцать пять миль в час, оставляя за собой длинный клубящийся шлейф серовато-коричневой пыли, похожей на дым бегущего по бушу пожара.
Город Свакопмунд поразительно напоминал Баварию, перенесенную в южноафриканскую пустыню, его выстроили в архитектурном стиле Шварцвальда, и перед ним в зеленое море уходил длинный пирс.
Стоял воскресный полдень, когда их пыльная кавалькада прогрохотала по мощеной главной улице. В саду резиденции немецкий оркестр играл «Оом-па-па», оркестранты были одеты в зеленые кожаные шорты с подтяжками и альпийские шляпы. Они сбились с ритма и умолкли, когда конвой Гарри остановился перед отелем через дорогу. Их тревога была вполне понятна, потому что стены здания напротив до сих пор несли на себе следы шрапнели недавнего британского вторжения.
После пыли и жары пустыни местное пиво «Пильзнер», сваренное мастером из Мюнхена, казалось живой водой Валгаллы.
— Налей им еще, бармен! — приказал Гарри.
Он бражничал вместе со всеми, довольный тем, что они благополучно спустились с гор. Его люди уселись вдоль длинной деревянной стойки бара, и, когда они поднимали оловянные кружки и улыбались ему, коркой налипшая на их лица пыль трескалась и сыпалась в пиво.
— Минхеер!
Анна успела кое-как умыться и теперь появилась в дверях салуна. Она остановилась, упираясь мускулистыми руками в бока, и ее лицо, уже покрасневшее от солнца и ветра, медленно наливалось еще и яростным огнем гнева.
— Минхеер, вы зря теряете время!
Гарри быстро окинул взглядом своих людей.
— Ладно, парни, у нас много дел. Давайте ими займемся.
К этому времени ни у кого уже не оставалось ни малейших сомнений в том, кто именно командует экспедицией, и мужчины быстро допили пиво и вышли на солнечный свет, стыдливо отирая с губ пену и не глядя в глаза Анне, когда проходили мимо нее.
Когда были заново пополнены запасы продовольствия и цистерны с водой, переупакован груз, проверены машины, Гарри отправился в полицейский участок.
Полицейского сержанта заранее предупредили о появлении Гарри.
— Прошу прощения, полковник, мы ждали вас не раньше чем через три-четыре дня. Если бы я знал… — Он жаждал быть полезным. — Никто ничего толком не знает о тех территориях… — Сержант посмотрел в окно на север и невольно содрогнулся. — Но у меня есть человек, который может стать проводником.
Сержант снял с крючка на стене рядом со столом кольцо с ключами и повел Гарри к камерам.
— Эй ты, swart donder… черный громила! — взревел он, отпирая одну из камер.
Гарри моргнул, когда его предполагаемый проводник, волоча ноги, мрачно вышел наружу и сердито огляделся.
Это был зловещего вида готтентот с одним злобным глазом; второй глаз был прикрыт кожаной повязкой. Пахло от готтентота как от дикого козла.
— Он знает тамошнюю местность, должен знать, — усмехнулся сержант. — Он ведь именно там браконьерствует, добывает рога носорогов и слоновую кость, за что ему полагается пять лет тюрьмы, ведь так, Кали Пайет?
Кали Пайет распахнул свою кожаную куртку и машинально почесал волосатую грудь.
— Но если он будет хорошо работать на вас и вы останетесь довольны, он может получить всего два или три года работ на каменоломне, — пояснил сержант.
Кали Пайет что-то нашел в волосах на груди и с хрустом раздавил это между ногтями.
— А если я останусь недоволен? — неуверенно спросил Гарри.
«Кали» было словом на суахили и означало «плохой» или «зловредный», и это не вселяло надежд.
— О! — беззаботно воскликнул сержант. — Тогда не трудитесь приводить его обратно. Просто закопайте где-нибудь в таком месте, где его никто не найдет.
Поведение Кали Пайета чудодейственным образом изменилось.
— Добрый хозяин, — заскулил он на африкаансе. — Я знаю каждое дерево, каждый камень, каждую песчинку! Я буду твоим псом!
Анна ждала Гарри на заднем сиденье «форда».
— Почему так долго? — резко спросила она. — Мое дитя где-то там, в диких пустошах, она уже шестнадцать дней одна!
— Капрал! — Гарри передал Кали Пайета под опеку младшего командира. — Если этот тип попытается сбежать… — Гарри постарался выглядеть настоящим садистом, — пристрелите его!
Когда последнее из белых зданий с красными черепичными крышами исчезли позади, шофер машины Гарри тихонько рыгнул, с мечтательной улыбкой вспоминая пиво.
— Да, радуйся, — усмехнулся Гарри. — До следующей пивнушки очень далеко.
Дорога шла вдоль берега, и слева зеленый прибой, увенчанный страусиными перьями пены, набегал на гладкий желтый песок, а впереди раскинулись унылые, безликие прибрежные пустоши, уходящие в морскую дымку.
Этой дорогой пользовались собиратели водорослей, которые подбирали выброшенную морем бурую зелень для удобрений, но чем дальше караван продвигался на север, тем менее наезженным становился этот путь, пока не исчез совсем.
— Что там впереди? — резко спросил Гарри Кали Пайета, которого перевели вперед из задней машины.
— Ничего, — ответил Кали Пайет.
Никогда в жизни Гарри не чувствовал такой угрозы в столь обыденном слове.
— Нам теперь придется самим пробивать дорогу, — сказал Гарри с уверенностью, которой не чувствовал.
На следующие сорок миль у них ушло четыре дня.
Они время от времени видели старые водные русла, пересохшие, наверное, лет сто назад, но по-прежнему с крутыми берегами, а на их дне лежали валуны, похожие на пушечные ядра. Им встречались и опасные места, гладкие с виду, где машины неожиданно уходили в сыпучий песок по самые оси, и их приходилось вытаскивать вручную. Попалось им и место, где земля так растрескалась, что один из грузовиков опрокинулся набок, а у другого сломалась задняя ось, и их пришлось бросить вместе с грузом, который они сочли ненужным, — это были тенты и дорожные стулья, столики и эмалированная ванна, ящики с товарами для подкупа вождей дикарских племен, коробки с чаем и жестянки с маслом, а также многое другое, что казалось необходимым, когда они собирали снаряжение в Виндхуке.
Укороченный и облегченный конвой потащился дальше на север.
На полуденной жаре вода в радиаторах закипала, они ехали, пуская в небо фонтаны белого пара, и им приходилось останавливаться каждые полчаса, чтобы моторы немного остыли. Еще кое-где им встречались целые поля черных камней, острых, как обсидиановые ножи, и легко прорезающих шины. В один из дней Гарри насчитал пятнадцать остановок для смены колес, а ночью вонь резинового клея и химического раствора висела над их бивуаком, когда измученные люди занимались ремонтом шин и камер при свете штормовых фонарей.
На пятый день они остановились рядом с Брандбергом, Огненной горой, вставшей перед ними в фиолетовом вечернем тумане, — а утром Кали Пайет исчез.
Он украл винтовку и пятьдесят патронов, одеяло и пять бутылей с водой, и в качестве последнего штриха прихватил золотые часы и кошелек с двадцатью золотыми соверенами, который Гарри положил рядом со своей постелью накануне вечером.
Взбешенный Гарри, грозя пристрелить вора, погнался за ним на «форде». Однако Кали Пайет правильно выбрал время и меньше чем в миле от лагеря скрылся в каменистых холмах и узких расщелинах, куда машина проехать не могла.
— Пусть уходит! — приказала Анна. — Без него безопаснее, а уже двадцать дней миновало с тех пор, как моя крошка… — Она умолкла на полуслове. — Мы должны спешить вперед, минхеер, и ничто не должно нас задерживать. Ничто.
Каждый день был тяжелее предыдущего, движение все замедлялось, а разочарование нарастало.
Наконец, глядя на очередной скалистый барьер, что выползал из моря на берег, словно гребень какого-нибудь динозавра, и уходил вглубь суши, изломанный и блестящий в лучах солнца, Гарри внезапно почувствовал полное физическое истощение.
— Это безумие, — пробормотал он себе под нос, забравшись на кабину одного из грузовиков и вглядываясь в это слепящее сияние.
Он пытался высмотреть проход сквозь эту высокую непроницаемую стену.
— Люди уже измучились…
Члены экспедиции стояли небольшими унылыми группами рядом с пыльными, потрепанными грузовиками.
— Почти месяц уже… никто просто не смог бы выдержать здесь так долго, даже если бы добрался до берега…
Культя ноги Гарри болела, все мышцы спины ощущались как избитые, каждый позвонок был готов рассыпаться от постоянной тряски…