Пылающий берег — страница 63 из 110

Сантэн пискнула, пытаясь отстраниться, но старуха оказалась такой же решительной и властной, как Анна. Она снова распахнула рваную блузку, сжала между пальцами один из сосков Сантэн и мягко потянула. На соске выступила светлая капля, и Ха’ани, пробормотав что-то себе под нос, толкнула Сантэн, и та упала спиной на песок. Бушменка запустила руки под брезентовую юбку, и ее маленькие пальцы принялись умело исследовать нижнюю часть живота Сантэн.

Наконец Ха’ани села на пятки и победоносно усмехнулась, посмотрев на своего спутника.

— Теперь ты не можешь ее бросить! — с тайным злорадством сообщила она. — Это одна из главных традиций Настоящих Людей! Ты не можешь оставить в пустыне женщину, любую женщину, сан или другую, если она несет в себе новую жизнь!

О’ва устало развел руками, сдаваясь, и снова сел на корточки. Он изображал равнодушие, сидя в сторонке, а его жена побежала к кромке моря с тяжелой тростью в руках. Она внимательно осмотрела влажный песок, пока небольшие волны набегали на ее ноги, а потом воткнула палку в песок и протащила ее назад, пропахав неглубокую борозду. Конец палки ударился обо что-то твердое под песком, и Ха’ани принялась рыть пальцами, пока не извлекла что-то и не положила в свою сумку. Потом процесс повторился.

Вскоре она вернулась к лежавшей Сантэн и вывалила перед ней горку моллюсков. Это были двустворчатые песчанки, Сантэн сразу их узнала и отчаянно, горько рассердилась на себя за собственную глупость. Она день за днем тащилась вдоль моря, умирая от голода и жажды, хотя под ее ногами скрывались эти сладкие моллюски.

Старуха заостренной костью вскрыла одну из раковин, держа ее осторожно, чтобы не пролить жидкость из перламутровой внутренности, и передала ее Сантэн. Сантэн восторженно высосала сок, а потом огрубевшими пальцами вытащила мясо и сунула в рот.

— Bon! — сказала она бушменке, чье лицо сморщилось от удовольствия. — Très bon![31]

Ха’ани ухмыльнулась и кивнула, вскрывая следующую раковину своим костяным ножом. Инструмент оказался не слишком эффективным, и вскрыть им раковину было нелегко, осколки ракушки летели во все стороны. После трех раковин Сантэн взяла свой складной нож и открыла его.

О’ва до этого момента демонстрировал свое недовольство, сидя на корточках немного в стороне и глядя на море, но при щелчке лезвия ножа его взгляд метнулся к Сантэн, и тут же его глаза расширились от крайнего интереса.

Племя сан было племенем каменного века, но, хотя добыча и плавка железа были далеки от их культуры, О’ва видел раньше железные вещи. Их подбирали его соплеменники на поле битв после схваток с черными гигантами или тайком уносили со стоянок чужаков и путешественников; однажды О’ва знавал одного сан, который обладал такой же вещью, как та, что держала сейчас в руках девушка.

Того человека звали Ксиа, это имя звучало как щелканье языка всадника, подгоняющего лошадь, и Ксиа взял в жены старшую сестру О’вы тридцать пять лет назад. В молодости Ксиа нашел у пересохшего колодца на краю пустыни Калахари скелет белого человека. Останки старого охотника на слонов лежали возле скелета его лошади, а рядом так и осталось длинное слоновье ружье.

Ксиа не дотронулся до ружья, потому что знал из легенд о горьком опыте других, ожививших гром в этой странной волшебной палке, но осторожно осмотрел содержимое сгнивших седельных сумок и нашел такие сокровища, о каких бушмены могли только мечтать.

Прежде всего там оказался кожаный кисет с табаком, его запаса хватило бы на целый месяц, и Ксиа тут же радостно сунул в рот щепотку и стал изучать остальное. Он бросил в сторону какую-то книгу и картонные трубки, набитые маленькими шариками тяжелого серого металла, — они были уродливыми и бесполезными. Потом он нашел прекрасную фляжку из желтого металла в сумочке из кожаных ремешков. Фляжка была наполнена бессмысленным серым порошком, и Ксиа высыпал его на песок, но сама фляжка так изумительно блестела, что он сообразил: ни одна женщина перед ней не устоит. Ксиа не был выдающимся охотником, танцором или певцом, но он давно уже пытался ухаживать за сестрой О’вы, смех которой журчал, как стремительно бегущая вода. Он уже отчаялся добиться когда-либо ее внимания, даже не осмеливался пустить в ее сторону маленькую оперенную стрелу из церемониального любовного лука — но, держа в руках эту маленькую сияющую фляжку, он понял, что она наконец станет его женщиной.

А потом Ксиа нашел нож, и теперь знал, что сумеет завоевать уважение мужчин своего племени, чего он жаждал почти так же сильно, как любви сестры О’вы.

Прошло уже почти тридцать лет с тех пор, как О’ва в последний раз видел Ксиа и свою сестру. Они исчезли в безмолвии сухих земель на востоке, изгнанные из клана странными чувствами зависти и ненависти, которые тот нож пробудил в мужчинах племени.

И вот теперь О’ва видел такой же нож в руках этой женщины; она вскрывала песчанок и проглатывала сырое сладкое желтоватое мясо и пила сок моллюска.

До этого момента у него вызвало отвращение огромное неуклюжее тело женщины, крупнее, чем любой мужчина сан, и ее большие руки и ноги, и густые встрепанные волосы, и ее кожа, ошпаренная солнцем; но когда он посмотрел на нож, все неприятные воспоминания о далеком прошлом отступили, и он знал, что будет лежать в ночи без сна и думать об этом ноже.

О’ва встал.

— Хватит, — сказал он жене. — Пора идти дальше.

— Еще немножко.

— Независимо от того, носит она ребенка или нет, никто не может подвергать опасности жизни остальных. Мы должны идти.

И снова Ха’ани поняла, что он прав.

Они уже и так задержались здесь дольше, чем это было разумно. Бушменка встала и повесила сумку на плечо.

Она увидела вспыхнувшую в глазах Сантэн панику, когда девушка поняла их намерение.

— Подождите меня! Attendez![32]

Сантэн с трудом поднялась на ноги, ужасаясь при мысли, что может остаться одна.

О’ва уже переложил маленький лук в левую руку, заправил болтающийся пенис в кожаную набедренную повязку и покрепче затянул пояс. Потом, не оглядываясь на женщин, пошел вдоль края берега.

Ха’ани поспешила за ним. Оба они двигались плавной трусцой, и Сантэн только теперь заметила их выпирающие ягодицы — огромные выступы, которые так резко выдавались назад, что Сантэн подумала: она могла бы сесть верхом на спину Ха’ани и ехать на ней, как на пони; эта идея вызвала у нее желание хихикнуть. Ха’ани оглянулась на нее и ободряюще улыбнулась, а потом снова устремила взгляд вперед. Ее зад подпрыгивал и раскачивался, древние груди хлопали по животу.

Сантэн сделала шаг, другой, а потом остановилась в испуге.

— Не туда! — крикнула она. — Вы не в ту сторону идете!

Двое пигмеев направлялись на север, прочь от Кейптауна, Уолфиш-Бей, Людерица и вообще от цивилизации.

— Вы не можете…

Сантэн была вне себя; одиночество пустыни ждало ее и могло бы поглотить, как хищный зверь, останься она снова одна. Но если девушка пойдет за этими маленькими людьми, она повернется спиной к людям своего мира и к возможной помощи.

Она сделала еще несколько неуверенных шагов вслед за бушменами.

— Пожалуйста, не надо туда!

Старая женщина поняла мольбу, но она знала, что есть лишь один способ заставить это дитя двигаться. Она не оглянулась.

— Пожалуйста! Пожалуйста!..

Ритмичная трусца уносила двух маленьких людей вдаль с пугающей скоростью.

Сантэн еще несколько мгновений колебалась, глядя на юг, разрываясь от отчаяния. Ха’ани была уже почти в четверти мили от нее, и ничего не намекало на то, что она собиралась останавливаться.

— Подождите! — крикнула наконец Сантэн и схватила свою дубинку из плавника.

Она попыталась бежать, но через сотню шагов перешла на неровный, но решительный шаг.

К полудню две фигурки, за которыми она гналась, превратились в две точки, а затем исчезли в морской дымке далеко впереди. Однако следы их ног остались на медном песке — крошечные детские отпечатки, и Сантэн сосредоточила на них все свое внимание, совершенно не понимая, как и где она найдет силы, чтобы удержаться на ногах и пережить этот день.

Наконец вечером, когда ее решимость почти иссякла, она отвела взгляд от следов ног — и далеко впереди увидела струйку бледного голубого дыма, что тянулся со стороны моря. Он всплывал над желтыми валунами выше линии прилива, и Сантэн истратила остатки сил, чтобы дойти до бивака бушменов.

Совершенно измученная, девушка тяжело опустилась на песок рядом с костром из плавника; Ха’ани подошла к ней, чирикая и щелкая языком, и снова, как птичка, напоила ее изо рта в рот. Вода была теплой и скользкой от слюны старухи, но Сантэн никогда в жизни не пробовала ничего вкуснее. И, как и в прошлый раз, воды было мало, но старая женщина закупорила яйцо прежде, чем жажда Сантэн хоть немного угасла.

Сантэн отвела взгляд от кожаной сумки, полной таких же яиц, и поискала взглядом старого бушмена.

Наконец она увидела его. Старик, похоже, охотился среди густых водорослей в зеленой воде, и над водой торчала только его голова. Он разделся догола, оставив лишь бусы на шее, и вооружился остроконечной палкой жены. Сантэн наблюдала, как он замер, словно охотничий пес, а потом метнул палку, и вода взорвалась, когда О’ва бросился на какую-то крупную и подвижную добычу. Ха’ани хлопнула в ладоши и радостно заулюлюкала, а старик наконец вытащил на песок сопротивлявшуюся жертву.

Несмотря на усталость и слабость, Сантэн поднялась на колени и изумленно вскрикнула. Она знала, что это за существо, — воистину лобстеры были одним из ее любимых блюд, — но все равно подумала, что глаза обманывают ее, потому что это существо было слишком большим, чтобы бушмен мог его поднять. Огромный бронированный хвост волочился по песку, щелкая и хлопая, а длинные толстые усы поднимались выше головы старика, когда тот схватил один из них. Ха’ани бросилась к кромке воды, вооружившись камнем размером с ее собственную голову, и вдвоем бушмены убили огромное ракообразное.