«О да! Найди там сладкий корень би, великий и прекрасный бык! — мысленно убеждал его О’ва. — И не поднимай голову, удивительнейший из всех сернобыков, поешь хорошенько, а я станцую в твою честь такой танец, что все духи всех сернобыков будут вечно тебе завидовать!»
О’ва лежал в ста пятидесяти футах от того места, где стояла антилопа, — еще слишком далеко для его крошечных стрел. Старик покинул тень дюны почти час назад и за это время продвинулся вперед меньше чем на сто шагов.
На поверхности равнины имелось небольшое понижение, не больше пяди в глубину, но даже в слабом свете луны охотничий глаз бушмена заметил его; старик скользнул в эту чашу, как маленькая янтарная змейка, и медленно пополз на животе, по-змеиному извиваясь и молча молясь духу Львиной звезды, приведшему его к этой добыче.
Самец вдруг вскинул голову и с подозрением огляделся, насторожив уши.
«Не пугайся, сладкий бык, — мысленно уговаривал его бушмен. — Вынюхивай клубень би, и пусть покой снова войдет в твое сердце».
Минуты тянулись, а потом самец коротко всхрапнул и опустил голову. Его гарем из красновато-коричневых самок, тревожно наблюдавший за ним, расслабился, и челюсти антилоп снова заработали, перемалывая жвачку.
О’ва продвинулся вперед, скрываясь за плоским верхом углубления, — щека бушмена касалась земли, чтобы не обрисовался силуэт головы; он двигался, отталкиваясь бедрами, коленями и пальцами ног.
Сернобык выкопал клубень и принялся шумно жевать его, придерживая передним копытом, чтобы отрывать по куску; О’ва тут же сократил расстояние между ними, продвигаясь искусно и терпеливо.
«Ешь хорошенько, сладкий бык, без тебя три человека и нерожденное дитя умрут на утреннем солнце. Не уходи, великий сернобык, постой немного на месте, еще совсем немного».
Бушмен подобрался уже так близко, как только осмелился подползти, но расстояние оставалось еще слишком большим. Шкура антилопы была толстой, а шерсть — густой. Стрела была сделана из легкого тростника, а ее наконечник — из кости, которая совсем не так остра, как железо.
«Дух Львиной звезды, не отворачивайся от меня сейчас!» — молил О’ва.
Он поднял левую руку так, чтобы крошечная светлая ладонь повернулась к самцу.
Примерно минуту ничего не происходило, а потом самец заметил светлое пятно, словно выросшее из земли, и, подняв голову, уставился на него. Пятно казалось слишком маленьким, чтобы представлять опасность.
Через минуту полной неподвижности О’ва соблазнительно пошевелил пальцами, и самец шумно выдохнул через нос и вытянул шею, принюхиваясь к воздуху, пытаясь определить запах, но О’ва находился с подветренной стороны, да еще за его спиной уже рождался обманчивый утренний свет.
Бушмен снова поднял руку, потом медленно опустил ее. Самец сделал в его сторону несколько шагов и замер… потом шагнул еще, вопросительно повернув вперед уши, всматриваясь в крохотную низинку, где бушмен, не дыша, вжимался в землю.
Наконец любопытство подтолкнуло антилопу вперед, на расстояние выстрела из лука старика.
Стремительным движением, как атакующая гадюка, О’ва перевернулся набок, натянул тетиву и пустил стрелу. Она промчалась, как пчела, между ним и самцом и с хлюпающим звуком вонзилась в разрисованную щеку самца, и ее наконечник застрял в мягкой шкуре под ухом антилопы.
Зверь попятился от укуса и бросился в сторону. Его гарем мгновенно вскочил с песчаного ложа, самки тоже припустили галопом за бегущим самцом, размахивая длинными темными хвостами и оставляя за собой бледный след взлетевшего в воздух песка.
Самец тряс головой, пытаясь избавиться от стрелы, торчавшей из его щеки; он повернул и стал тереться головой о ствол одного из древних мертвых деревьев.
— Засела глубоко! — О’ва уже вскочил, пританцовывая и громко крича. — Работай быстро, стрела, донеси яд О’вы до сердца быка! Неси его быстро, маленькая стрела!
Женщины прибежали к нему с дюны.
— О, какой же ты искусный охотник! — восхваляла Ха’ани своего мужа.
А Сантэн задыхалась, но чувствовала разочарование, потому что стадо уже скрылось из вида на плоской темной равнине, затерявшись в предрассветных сумерках.
— Сбежал? — спросила она.
— Подожди, — ответила старая женщина. — Пойдем за ним. Увидишь. О’ва творит чудеса!
Старик отложил в сторону оружие, кроме двух стрел, которые он воткнул в головную повязку под таким же углом, как рога сернобыка. Потом прижал ладони к голове, согнув их так, чтобы они походили на трубчатые уши антилопы, и слегка изменил позу. Он громко фыркнул, ударил ногой по земле и прямо на глазах Сантэн превратился в сернобыка. Пантомима была настолько выразительной, что Сантэн восторженно хлопнула в ладоши.
А О’ва продолжал спектакль, изображая, как самец увидел манящую руку, как осторожно приблизился к ней — и был поражен стрелой. У Сантэн даже возникло чувство дежавю, настолько точно был повторен весь инцидент.
О’ва галопом промчался в сторону, двигаясь тем же шагом и в той же манере, что антилопа, но потом изобразил слабость и стал спотыкаться. Теперь он задыхался, его голова повисла, и Сантэн ощутила легкую жалость к подстреленному животному. Она подумала о Нюаже, и на ее глаза навернулись слезы, но Ха’ани хлопала в ладоши и вскрикивала, радуясь:
— Умри, о почитаемый бык, умри, чтобы мы могли жить!
О’ва, пошатываясь, описал широкий круг, его рогатая голова стала слишком тяжелой, и он наконец опустился на землю и забился в судорогах, когда яд разлился по его крови.
Все это выглядело настолько убедительно, что Сантэн вообще уже не видела маленького сан, она видела самца, которого он изображал. Девушка ни на мгновение не усомнилась в эффективности чар, насылаемых бушменами на добычу О’вы.
— Ах! — вскрикнула Ха’ани. — Он упал! Большому быку пришел конец!
И Сантэн сразу поверила ей.
Они выпили немного воды из яйца-бутыли, а потом О’ва отломил прямую ветку от одного из мертвых деревьев и заострил ее конец, чтобы приладить к нему наконечник из бедренной кости бизона, который имелся в его ноше. Он закрепил наконечник и взвесил в руке тяжелое оружие.
— Пора идти за быком! — возвестил он и двинулся вперед по равнине.
Первое впечатление Сантэн оказалось верным. Они уже пересекли мир дюн, но лежавшая перед ними равнина выглядела точно такой же угрожающей, а странные очертания высохшего леса придавали ей вид сюрреалистичный и инопланетный. Сантэн гадала, как давно мог высохнуть этот лес, и содрогнулась, поняв, что эти деревья вполне могли стоять вот так хоть тысячу лет, законсервировавшись в сухом воздухе, как мумии фараонов.
О’ва шел по следу стада антилоп, и даже на твердом каменистом пространстве, где Сантэн не могла различить ничего, маленький сан видел знаки и вел женщин уверенно, без колебаний. Он лишь раз остановился, чтобы подобрать обломок своей стрелы, лежавшей у основания мертвого дерева, о которое терся самец. Бушмен поднял его и показал женщинам.
— Видите? Стрела нашла цель!
Наконечник стрелы отсутствовал. О’ва намеренно изготовил стрелу так, чтобы сразу за отравленным острием находился более слабый участок, который легко ломался.
Свет быстро нарастал, и Ха’ани, шедшая впереди Сантэн, вдруг ткнула во что-то своей палкой. Сначала Сантэн не поняла, на что показывает бушменка, но потом заметила маленькую высохшую лиану с несколькими обгоревшими коричневыми листьями у самой земли — первый признак растительной жизни, которую они увидели, покинув побережье.
Зная теперь, куда и как смотреть, Сантэн заметила и другие растения, коричневые и полураспавшиеся, едва видимые, но она уже достаточно много знала об этой пустыне, чтобы догадаться, что скрывается под поверхностью. Девушка слегка воспрянула духом, когда увидела первые редкие клочки тонкой и серебристой сухой пустынной травы. Дюны остались позади, земля вокруг снова оживала.
Утренний ветер, помогавший О’ве в его преследовании, не утих, когда солнце поднялось над горизонтом, так что жара оказалась не столь тяжелой, как в мире дюн. Настроение обоих сан стало более беззаботным, и даже без заверений Ха’ани («Теперь хорошо, скоро будем есть, пить».) Сантэн ощущала уверенность, что самая трудная часть их пути пройдена. Ей приходилось щуриться, потому что низкое солнце уже сверкало на чешуйках слюды и светлых камешках, а небо наполнилось рассеянным сиянием, которое размывало горизонт, стирало все краски, искажало формы и расстояния.
Далеко впереди Сантэн рассмотрела нечто похожее на бугор, а рядом с павшим вожаком преданно, но в страхе топтались четыре самки. Они наконец отошли от него лишь тогда, когда маленькая группа людей приблизилась примерно на милю, — тогда антилопы умчались в дрожащее марево жары.
Самец лежал именно так, как это изображал О’ва; зверь еще дышал, но быстро слабел, потому что яд, оставленный в его теле стрелой, уже сделал свое дело; голова самца перекатывалась с боку на бок, длинные прямые кольчатые рога качались туда-сюда. Глаза животного блестели от слез, ресницы у него были длинными и изогнутыми, как у прекрасной женщины. Зверь попытался встать, чтобы защищаться, когда перед ним появился О’ва; бык направил на бушмена острые, как рапиры, рога, способные пронзить насквозь взрослого льва, качнул ими — и снова уронил голову.
О’ва осторожно обошел самца вокруг — старик казался очень хрупким рядом с огромным животным; бушмен искал возможности нанести удар копьем, но зверь поворачивал наполовину парализованное тело навстречу охотнику. Обломок стрелы так и торчал под его ухом, окруженный темной свернувшейся кровью.
Сантэн снова подумала о Нюаже, и ей захотелось, чтобы страдания животного закончились побыстрее. Она опустила на землю сумку, развязала пояс и, держа юбку на манер плаща матадора, осторожно подошла к сраженному самцу по другую сторону от О’вы.
— Готовься, О’ва, будь наготове!
Самец повернулся на ее голос. Сантэн махнула юбкой, и самец стремительно дернулся в ее сторону, его рога даже просвистели в воздухе, как аборда