Сантэн не поверила.
— Но запаха у воды нет, Ха’ани!
— Да! Да! Подожди, увидишь.
О’ва принял решение.
— Пошли! — кивнул он.
Женщины схватили свои сумки и поспешили за ним. Через час Сантэн поняла, что если бушмен ошибся — ей конец. Яйца-бутыли были пусты, жара и солнце вытягивали из нее влагу, и ей не выдержать даже до того часа, когда на них обрушится по-настоящему жгучий полуденный зной.
О’ва помчался бегом, сан называли такой бег «рога», — так бежал охотник, когда видел рога своей добычи на горизонте впереди, и женщины с их ношей даже не пытались за ним угнаться.
Часом позже они едва различали далеко впереди его маленькую фигурку; когда наконец они догнали охотника, тот широко улыбался и, широко разведя руками, торжественно сообщил:
— О’ва точно привел вас к водопою слона с одним бивнем!
Происхождение этого названия давно затерялось в устной истории племени сан. Но О’ва с важным видом повел женщин вниз по пологому склону речного русла.
Это было широкое русло, но Сантэн сразу увидела, что оно полностью пересохло и заполнилось песком, таким же сыпучим и рыхлым, как пески в стране дюн; девушка мгновенно упала духом, оглядевшись вокруг.
Извивавшееся змеей русло имело ширину примерно в сотню шагов, пробиваясь через каменистую равнину, и, хотя воды в нем не было, оба берега темнели куда более густой растительностью, чем сухая равнина вокруг. Кусты высотой достигали почти до талии Сантэн, и кое-где тускло-зеленые кустики поднимались над остальными. Оба сан весело болтали между собой, и Ха’ани не отставала от мужа, когда тот важно расхаживал по песчаному дну исчезнувшей реки.
Сантэн села, набрала в ладонь яркого оранжевого песка и грустно пропустила его между пальцами. И только теперь заметила, что русло сплошь истоптано копытами антилоп и что кое-где песок грудится кучками, как будто здесь строили замки детишки. О’ва уже внимательно изучал одну такую горку, и Сантэн заставила себя подняться и пойти посмотреть, что он там нашел. Видимо, антилопы рылись тут в песке, который потом засыпал ямку почти доверху. О’ва энергично кивнул, потом повернулся к жене:
— Хорошее место. Мы тут сделаем свой водопой. Бери ребенка и покажи ей, как построить укрытие.
Сантэн так хотелось пить, ее так измучила жара, что голова у нее кружилась и к горлу подступала тошнота, но она сбросила с плеча сумку и устало поднялась вслед за Ха’ани на берег реки, чтобы помочь бушменке наломать гибких побегов и колючих веток с кустов.
На речном дне они быстро возвели два примитивных укрытия, втыкая ветки в песок так, чтобы создать круг, затем сгибая их и соединяя верхушками, а потом накрывая ветками и вонючей шкурой антилопы. Это были примитивнейшие укрытия, без стенок, но Сантэн благодарно упала на песок, в тень под крышей, и стала наблюдать за старым бушменом.
Сначала он снял отравленные наконечники со своих стрел, обращаясь с ними крайне осторожно, потому что одна-единственная царапина могла оказаться смертельной. Каждый наконечник он обернул кусочком шкуры и спрятал в один из кошелей на своем поясе.
Потом старик начал соединять стрелы вместе шариками клея акации, пока они не превратились в единый стебель тростника, превышающий рост самого О’ва.
— Помоги мне, маленький цветок моей жизни, — подольстился он к Ха’ани, и они вместе начали руками рыть песок. Чтобы он не сыпался со стенок, яму сделали очень широкой наверху и сужающейся вниз; наконец голова и плечи охотника исчезли в ней, и теперь уже он выбрасывал наверх пригоршни темного, влажного песка. Однако он продолжал копать, пока Ха’ани не пришлось уже держать его за лодыжки, в то время как все его тело было зажато в узком колодце. И вот в ответ на приглушенный крик из глубины она передала ему длинную полую трубку.
Вися в колодце вниз головой, О’ва тщательно расположил открытый конец тростника, после чего наладил вокруг него фильтр из веточек и листьев, чтобы отверстие не забилось. Женщины вместе вытащили его из ямы, и он появился, весь покрытый оранжевым песком. Ха’ани стряхнула песок с его ушей, ресниц и седых волос.
Очень осторожно, по горсти за раз, О’ва снова заполнил колодец песком, не задевая фильтр и тростниковую трубку, потом крепко утоптал песок: теперь над поверхностью торчал лишь небольшой кусок тростника.
Когда О’ва закончил свою работу, Ха’ани выбрала зеленую ветку и ободрала с нее колючки и кору. Потом помогла Сантэн раскупорить яйца-бутыли и расставить их аккуратным рядом у колодца.
О’ва лег животом на песок и прижался губами к концу тростниковой трубки. Ха’ани с готовностью присела рядом с ним на корточки; ряд яиц стоял на расстоянии вытянутой руки от нее, ободранную зеленую веточку она держала перед собой.
— Я готова, охотник моего сердца! — сообщила она мужу.
О’ва начал сосать.
Сантэн, снова спрятавшись в укрытии, наблюдала, как бушмен превратился в кузнечные мехи: его грудь раздувалась и опадала, как будто дважды увеличиваясь в размерах при каждом шумном, шипящем вздохе; а потом Сантэн буквально почувствовала, как в трубке возник тяжелый груз. Глаза О’вы плотно закрылись, исчезнув среди глубоких морщин, а лицо потемнело от усилий. Тело старого охотника надувалось и вздрагивало, как у синеногой лягушки, потом снова съеживалось, с напряжением вытягивая тяжесть по длинной, тонкой трубке.
Внезапно О’ва странно мяукнул из глубины горла, не прерывая ритма всасывания, и Ха’ани наклонилась вперед, осторожно пристраивая ободранную веточку к углу его рта. Яркая, как бриллиант, капля выступила на губах бушмена и скользнула по веточке, на мгновение повиснув на кончике, а потом упала в яйцо, которое Ха’ани держала под ней.
— Хорошая вода, певец моей души! — поощрила мужа старая бушменка. — Хорошая сладкая вода!
Теперь изо рта старика тек ровный серебристый поток капель, а он продолжал всасывать их и выпускать, выдыхая.
Усилия для этого требовались колоссальные, потому что О’ва поднимал воду на высоту больше шести футов, и Сантэн благоговейно наблюдала, как он наполнил одно яйцо, потом и второе, и третье — без перерыва.
Ха’ани сидела рядом, лаская его, подбадривая, держа веточку и подставляя бутыли, при этом продолжая мягко хвалить мужа, и Сантэн вдруг охватило чувство глубокого сопереживания к этой паре маленьких пожилых людей. Она осознала, как они выковали свой союз радостью и горем, невероятными трудностями, и этот союз стал таким крепким и сильным, что они почти превратились в единое существо. Она видела, как тяжкие годы наделили их юмором и чувствительностью, простой мудростью и силой духа, но главное — одарили любовью, и позавидовала им светлой завистью.
«Если бы только, — думала она, — я смогла быть так же привязана к другому человеку, как эти двое привязаны друг к другу!»
И в это мгновение она поняла, что полюбила бушменов.
Наконец О’ва отодвинулся от трубки и упал на землю, задыхаясь и дрожа, как пробежавший марафон спортсмен; Ха’ани принесла одно из яиц Сантэн.
— Пей, Хорошее Дитя!
Сантэн почти неохотно стала пить, болезненно осознавая все те усилия, которые потребовались для того, чтобы добыть каждую каплю этой драгоценной влаги.
Она пила понемногу, почти благочестиво, а потом вернула бутыль старой женщине.
— Хорошая вода, Ха’ани, — сказала она.
Хотя вода была неприятно солоноватой и смешанной со слюной старика, Сантэн теперь отлично знала, что сан называют «хорошей водой» любую жидкость, способную поддержать жизнь в пустыне.
Она встала и подошла к лежавшему на песке О’ве:
— Хорошая вода, О’ва.
Она опустилась на колени рядом со стариком, видя, как измучили его усилия, но он усмехнулся ей и кивнул, пока еще не в силах встать.
— Хорошая вода, Хорошее Дитя, — согласился он.
Сантэн развязала шнурок на поясе и сняла с него нож. Этот нож уже спасал ей жизнь. И мог бы сделать это снова в следующие трудные дни, если бы она сохранила его.
— Возьми, О’ва, — сказала она, протягивая нож бушмену. — Нож для О’вы.
О’ва уставился на нож, его темное сморщенное лицо побледнело, и всякое выражение исчезло из его глаз.
— Бери, О’ва, — подбодрила его Сантэн.
— Это слишком много, — прошептал старый бушмен, глядя на нож.
Такой дар не имел цены.
Сантэн потянулась к нему, взяла его руку и повернула ее ладонью вверх. Она положила в эту маленькую ладонь нож и согнула над ним пальцы старика.
О’ва наконец сел. И, сидя в резком солнечном свете с ножом в руке, он дышал так, словно все еще вытягивал воду из глубокого колодца; в уголке его глаза показалась слеза и тихонько поползла к глубокой морщине у носа.
— Почему ты плачешь, глупый старик? — резко спросила Ха’ани.
— Я плачу от радости при виде такого подарка.
О’ва пытался сохранить достоинство, но его голос сорвался.
— Глупая причина для слез, — заявила Ха’ани и весело подмигнула, прикрывая рот изящной старой рукой, чтобы спрятать смех.
Они направились на восток по руслу высохшей реки, но теперь их не подгоняла такая спешка, как при ночных переходах по стране дюн, потому что под песком скрывалась хорошая вода.
Теперь они выходили перед рассветом и двигались до тех пор, пока жара не загоняла их в укрытие, а потом снова отправлялись в путь во второй половине дня и не останавливались до темноты; продвигаясь теперь не спеша, по пути они собирали еду и охотились.
Ха’ани вырезала для Сантэн специальную палку, чтобы копать землю, ошкурила ее и закалила конец в огне, а затем показала, как ею пользоваться. За несколько дней Сантэн научилась видеть на земле признаки того, что под поверхностью скрывается множество съедобных и полезных клубней и корней. Вскоре стало очевидным, что, хотя О’ва был мастером охоты в пустыне и его искусство выслеживания дичи было почти сверхъестественным, сейчас жизнь маленького клана обеспечивали женщины. Дни и недели, когда добыча встречалась крайне редко или просто отсутствовала, они жили растениями, которые бушменка и Сантэн приносили на стоянку.