О’ва уронил на камни набедренную повязку и шагнул в бассейн. Сначала вода доходила ему до колен, но он шел вперед, и глубина увеличивалась, и наконец только голова бушмена осталась над поверхностью. Ха’ани следом за ним обнажилась и вошла в воду, и Сантэн отложила в сторону шкуру сернобыка и сбросила юбку.
Вода оказалась горячей, почти обжигающей, термальный источник пробивался откуда-то из глубины — но Сантэн не ощущала дискомфорта. Она зашла дальше, потом медленно опустилась на колени, и вода дошла до ее подбородка. Дно бассейна состояло из крупной гальки и щебня. Яростный жар воды впитался в тело Сантэн. Вода кружила воронками рядом с ней, давя и массируя кожу пузырьками, поднимавшимися со дна.
Сантэн услышала, что О’ва негромко поет, но за облаками пара не видела ничего вокруг.
— Мы хотим искупить свои грехи, — пел О’ва. — Мы ищем прощения за то, что оскорбляли духов…
Сантэн увидела, как в облаках пара образуется некая тень, сгущается темный нематериальный фантом.
— Кто ты? — чуть слышно спросила она.
Тень стала плотнее, и Сантэн вдруг узнала глаза, хотя остальные черты оставались размытыми, — это были глаза старого моряка, которого она принесла в жертву акуле.
— Пожалуйста, — зашептала девушка, — пожалуйста, прости меня. Я сделала это ради ребенка. Пожалуйста, прости мой проступок.
Ей показалось, что на мгновение в печальных старых глазах вспыхнуло понимание, а потом образ поблек и растворился в клубах пара — но его сменили другие, целая вереница воспоминаний и призрачных существ, и Сантэн говорила с ними.
— О папа, если бы я была достаточно сильной, если бы я могла заменить маму…
Она слышала в тумане голоса обоих сан, они что-то выкрикивали, говоря со своими собственными призраками и воспоминаниями. О’ва снова охотился со своими сыновьями, а Ха’ани видела детей и внуков и выплакивала свою любовь и свое горе.
— О Майкл… — Сантэн различала, как его глаза сияли волшебной синевой. — Я всегда буду любить тебя. Да, о да, я назову сына в твою честь. Обещаю тебе это, любовь моя, он будет носить твое имя…
Сантэн не знала, сколько времени она провела в бассейне, но постепенно фантазии и фантомы угасли, и тогда она ощутила, как руки Ха’ани ведут ее к каменистому берегу. Обжигающая вода как будто вытянула из Сантэн все силы. Ее тело стало красным, как кирпич, но впитавшаяся в поры грязь пустыни вышла наружу. Ноги под Сантэн подгибались, колени стали резиновыми.
Ха’ани набросила на нее шкуру сернобыка и помогла выйти по туннелю на поверхность. Уже наступила ночь, и луна светила достаточно ярко, чтобы под ногами ложились тени. Ха’ани привела Сантэн к их примитивному шалашу и закутала плотнее.
— Духи даровали прощение, — шептала она. — Они довольны тем, что мы прошли этот путь. Они прислали моих детей, чтобы поприветствовать меня и сказать мне об этом. Ты можешь спать спокойно, Хорошее Дитя, больше никаких обид не осталось. Нам рады в этом месте.
Сантэн проснулась в замешательстве, не понимая, что с ней происходит, даже не будучи уверенной в том, где находится, и в первые несколько секунд ей почудилось, что она вернулась в свою спальню в Морт-Оме и что рядом с ее кроватью стоит Анна. Потом она почувствовала жесткую траву и твердую землю под собой, запах сыромятной кожи, укрывавшей ее, и за этим сразу возникла боль. Как будто некие лапы сомкнулись на нижней части ее тела, жестокие когтистые лапы, они впивались в нее и давили, и Сантэн невольно вскрикнула и согнулась пополам, хватаясь за живот.
А вместе с болью она окончательно вернулась к реальности. Ее ум был ясен и остр после галлюцинаций прошедшего дня. Она поняла, что происходит, инстинктивно почувствовала, что погружение в горячие воды бассейна и опьяняющий дым, которым она надышалась, должно быть, ускорили это.
— Ха’ани! — закричала она.
Старая женщина тут же материализовалась в сером утреннем свете.
— Началось!
Ха’ани помогла ей встать, потом подняла шкуру.
— Идем, — шепнула она. — Мы должны уйти туда, где останемся одни.
Должно быть, Ха’ани заранее нашла такое место, потому что она прямиком повела Сантэн к лощине неподалеку от стоянки, скрытой за рощей деревьев монгонго. Она расстелила шкуру у ствола большого дерева и усадила на нее Сантэн. Опустившись на колени рядом с девушкой, она сняла с нее рваную брезентовую юбку, затем ловкими сильными пальцами исследовала Сантэн, а потом снова села на пятки.
— Скоро, Хорошее Дитя… очень скоро.
Она радостно улыбнулась, но Сантэн не смогла ответить, задохнувшись от нового спазма.
— А, малыш нетерпелив, — кивнула Ха’ани.
Схватка прошла, Сантэн лежала, тяжело дыша, но не успела она как следует перевести дыхание, как напряглась снова.
— Ох, Ха’ани… держи меня за руку… пожалуйста… пожалуйста!
Что-то лопнуло в глубине тела Сантэн, и из нее хлынула горячая жидкость, растекшаяся по ногам.
— Близко… уже очень близко! — заверила ее Ха’ани.
Сантэн жалобно вскрикнула.
— А теперь… — Ха’ани потянула Сантэн, вынуждая сесть, но та упала назад.
— Он движется, Ха’ани…
— Поднимись! — рявкнула на нее бушменка. — Ты должна помогать! Поднимись! Ты не сможешь помочь ребенку, лежа на спине!
Она заставила Сантэн сесть на корточки, широко раздвинув колени, как садятся для опорожнения кишечника.
— Держись за дерево, чтобы не упасть! — настойчиво объясняла она. — Вот так!
Она положила ладони Сантэн на жесткую кору, и Сантэн застонала и прижалась к дереву лбом.
— Давай!
Ха’ани встала рядом с ней на колени, обняв девушку худыми жилистыми руками.
— Ой, Ха’ани… — пронзительно вскрикнула Сантэн.
— Да! Я тебе помогу его вытолкнуть. — И она еще крепче сжала девушку, когда та инстинктивно тужилась. — Толкай его, Хорошее Дитя… сильнее! Сильнее! Толкай!
Ха’ани уговаривала Сантэн, чувствуя, как напрягся живот девушки.
Сантэн ощущала внутри некое огромное препятствие, цеплялась за дерево, напрягалась и стонала… а затем ощутила, как преграда слегка сдвинулась, потом снова окрепла…
— Ха’ани! — кричала она.
Тонкие руки сжимали ее, и старая женщина стонала вместе с ней, когда они обе напрягались. Нагое тело бушменки прижималось к выгнутой спине Сантэн, и девушка чувствовала, как из старого сморщенного тела в нее вливается сила, подобно электрическому току.
— Еще, Хорошее Дитя! — бормотала Ха’ани ей в ухо. — Он рядом… совсем рядом. Давай! Толкай сильнее, Хорошее Дитя!
Сантэн напряглась, расходуя все свои силы и всю свою волю. Она так стиснула зубы, что ей показалось — они вот-вот затрещат, а глаза выскочат из орбит… А потом что-то разорвалось, обжигая ее режущей болью, — но, несмотря на боль, она нашла в себе силы и еще раз напряглась… Внутри снова что-то сдвинулось, а потом резко сдвинулось, высвобождая нечто невероятно тяжелое, что выскользнуло из нее, — и в то же самое мгновение рука Ха’ани нырнула вниз, чтобы направить, приветствовать и защитить.
Боль утихла, будто по волшебству, оставив Сантэн дрожащей, как после сильной лихорадки, обливающейся потом… но пустой, благословенно пустой, словно из нее извлекли вообще все внутренности.
Ха’ани отпустила ее, и Сантэн ухватилась за дерево, тяжело и неровно дыша.
А потом, почувствовав, как что-то теплое, влажное и скользкое вертится между ее ногами, она утомленно оттолкнулась от ствола и посмотрела вниз. Связующие нити плоти все еще свисали из нее, а в них запутался младенец, лежавший в луже жидкости на шкуре сернобыка.
Он был маленьким, Сантэн даже удивилась, насколько он маленький, — но его ручки и ножки сгибались и разгибались. Личико было повернуто от Сантэн, но маленькую аккуратную головку покрывала шапочка мокрых темных завитков, прилипших к черепу.
Руки Ха’ани протянулись сзади между ногами Сантэн и забрали младенца. Сантэн тут же охватило чувство потери — но она была слишком слаба, чтобы протестовать. Затем она ощутила легкое подергивание пуповины, когда Ха’ани занималась младенцем, а потом вдруг раздался сердитый писк. Он поразил Сантэн в самое сердце.
Ха’ани засмеялась, присоединив свой голос к гневному мяуканью. Сантэн никогда прежде не слышала такого бесконечно радостного смеха.
— О, ты только послушай его, Хорошее Дитя! Он рычит, как львенок!
Сантэн неловко повернулась, ей мешали нити, все еще свисавшие из ее тела и связывавшие ее с младенцем. Он вертелся в руках Ха’ани, мокрый и бунтующий, его личико покраснело от гнева, припухшие глаза были крепко зажмурены, но беззубый розовый рот широко открывался, когда он высказывал свое недовольство.
— Мальчик, Ха’ани? — выдохнула Сантэн.
— О да, — смеялась Ха’ани. — По всем признакам мальчик!
Она кончиком худого пальца пощекотала крошечный пенис. Он тут же напрягся, как бы демонстрируя гнев, и испустил мощную дугу мочи.
— Смотри! Смотри! — Ха’ани задыхалась от смеха. — Он писает на весь мир! Будьте свидетелями, все духи этого места, настоящий львиный детеныш появился сегодня на свет!
Она протянула вертящегося краснолицего младенца девушке.
— Почисти ему глаза и нос, — приказала она.
Сантэн, как кошка, не нуждалась в дальнейших указаниях. Она вылизала маленькое личико сверху донизу.
Потом Ха’ани взяла ребенка, обращаясь с ним с привычной сноровкой, перевязала пуповину тонкий полоской лыка дерева монгонго, а потом обрезала ее быстрым взмахом своего костяного ножа. Затем свернула вместе несколько целебных листьев дикой айвы и кожаным шнурком привязала их к животу младенца.
Сидя на промокшей шкуре сернобыка, в луже собственной крови и околоплодных вод, Сантэн сияющими глазами наблюдала за ее действиями.
— Ну вот! — Ха’ани удовлетворенно кивнула. — Теперь он готов к груди.
Она положила мальчика на колени Сантэн.
И малышу, и Сантэн понадобились лишь минимальные подсказки. Ха’ани сжала сосок Сантэн и прикоснулась влажным от молока пальцем к губам младенца, и тот сразу прилип к груди, как пиявка, ритмично и шумно всасывая молоко. На несколько мгновений Сантэн была ошеломлена резкой внутренней судорогой, когда малыш начал сосать, но все тут же забылось перед чудом и тайной ее невероятного достижения.