— Прощай, малыш, — выдохнула она. — Возможно, Ха’ани тебя найдет.
Шаса дергался и брыкался, сумка раскачивалась и кружилась, а Сантэн снова опустилась в развилку и достала из-за пояса острую палку.
— Спокойнее, малыш, пожалуйста, будь спокойнее…
Она не смотрела вверх. Она наблюдала за львом внизу.
— Если ты затихнешь, он, может быть, тебя и не заметит, и этого достаточно…
Царапая когтями кору, лев снова зарычал. Теперь Сантэн чуяла вонь его загноившихся ран и тошнотворное тухлое дыхание. А потом тварь полезла выше.
Обдирая когтями кору, впиваясь в нее всеми четырьмя лапами, лев дергался всем телом при каждом новом усилии. Он откинул голову назад, его единственный желтый глаз сосредоточился на Сантэн, и зверь, издавая жуткие утробные звуки, все приближался и приближался.
Сантэн закричала и изо всех сил воткнула палку в пасть хищника. Она почувствовала, как заостренный конец вонзился в мягкую ткань горла, и увидела струю алой крови; потом лев сомкнул челюсти и, встряхнув гривастой головой, вырвал палку из руки Сантэн, и она, вращаясь в воздухе, полетела вниз, на землю.
И тогда лев, из пасти которого лилась кровь, пузырившаяся при рыке, протянул к Сантэн одну огромную лапу.
Сантэн попыталась уклониться, подпрыгнув и схватившись за ветку над головой, но оказалась недостаточно быстра; один из изогнутых желтых когтей, длинный и толстый, как мужской указательный палец, впился в ее ногу над голой лодыжкой, и Сантэн неловко дернулась вниз.
Когда тварь тащила ее вниз с развилки, Сантэн хваталась руками за боковые ветки и из последних сил пыталась удержаться. Она чувствовала, как все ее тело вытягивается, невыносимый вес льва повис на ее ноге, и наконец она ощутила, как ее колено и бедренный сустав треснули, боль пронзила позвоночник и пылающей ракетой прорвалась в череп.
Когти льва рвали ее тело, девушка уже не могла держаться. И дюйм за дюймом сползала с дерева.
— Ребенок! — кричала она. — Пожалуйста, Боже, спаси моего ребенка!..
Это была очередная пустая попытка, в этом Гарри был абсолютно уверен, хотя, конечно, он бы никогда не оказался настолько глуп, чтобы заговорить об этом. Такие мысли рождали в нем чувство вины, и он осторожно поглядывал на женщину, которую полюбил.
Анна выучила английский и немного похудела за восемнадцать месяцев их знакомства, и только это он изменил бы с радостью, если бы это оказалось в его власти; но ему приходилось буквально вталкивать в нее еду. Напротив отеля «Кайзерхоф» в Виндхуке, где у Гарри был свой постоянный номер, находились немецкая кондитерская и булочная, где тоже продавали сладости. И Гарри никогда не проходил мимо, не заглянув туда и не купив коробку изумительного черного шоколада или торт с кремом — его любимым был «Блэк Форест» с вишнями. Когда он разрезал торт, всегда оставлял для нее самые жирные и сочные куски, и снова наполнял ее тарелку, не оставляя времени для протестов. Но она все равно продолжала худеть.
Они не проводили достаточно времени в номере, и Гарри это огорчало. Зато слишком много дней гонялись по бушу, как теперь. Как только Гарри удавалось добиться, чтобы Анна прибавила в весе несколько фунтов, они уже вновь тряслись по дальним тропам в открытом «фиате» или новом «форде», а когда троп не было, пересаживались на лошадей и мулов, чтобы перебраться через хребты гор, зияющие глубинами каньоны и каменистые пустыни внутренних территорий, ловя и преследуя блуждающие обрывки слухов и малейшие шансы, при этом часто получая намеренно ложную информацию.
«Сумасшедшие старики» — «Die twee ou onbeskofters» — так их прозвали повсеместно, и Гарри получал некое извращенное удовольствие от того, что ему стоило немалых трудов заслужить такое прозвище. Когда он подсчитал, во что ему на самом деле уже обошлись эти непрерывные поиски, он был крайне изумлен, но потом вдруг подумал: «А на что еще мне тратить деньги, кроме Анны?» А затем, после недолгого раздумья, решил: «И что еще у меня есть, кроме Анны?»
После этого открытия он с головой окунулся в безумие.
Конечно, иногда, просыпаясь ночами и думая обо всем трезво и рассудительно, он понимал, что его внука не существует, что вдова его сына, которую он никогда не видел, просто утонула восемнадцать месяцев назад, где-то там, в холодных зеленых водах Атлантики, унеся с собой последнюю связь с Майклом, какая у него оставалась. И тогда на него снова обрушивалась огромная печаль, грозя раздавить его, — и тогда он обнимал Анну, лежавшую рядом с ним в постели, и прижимался к ней, а она, даже во сне ощущая его тоску, сразу откликалась.
Утром он просыпался освеженным и ожившим, отбросив логику и возродив слепую веру, готовый кинуться в следующее фантастическое приключение, ожидавшее их.
Гарри заказал в Кейптауне пять тысяч листков объявлений и отправил их во все полицейские участки, почтовые отделения и на все железнодорожные станции Юго-Восточной Африки. Куда бы они с Анной ни поехали, они всегда клали на заднее сиденье «фиата» или в седельные сумки пачку таких листков и клеили их на каждую свободную стену, на каждую доску объявлений и в каждом баре, мимо которого проезжали. Они прибивали листки к стволам деревьев на пустынных перекрестках глубоко в буше, раздавали их всем уличным мальчишкам — белым, черным и коричневым, — сопровождая просьбу горстью конфет и веля отнести листки в их дома, краали или в лагеря и передать взрослым.
ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ пять тысяч фунтов!
За любые сведения, которые помогут спасти САНТЭН ДЕ ТИРИ-КОРТНИ, ВЫЖИВШУЮ ПРИ ГИБЕЛИ КОРАБЛЯ-ГОСПИТАЛЯ «ЗАМОК ПРОТЕЯ», самым варварским образом торпедированного НЕМЕЦКОЙ ПОДВОДНОЙ ЛОДКОЙ 28 августа 1917 года у побережья СВАКОПМУНДА.
МИССИС КОРТНИ должно было выбросить на берег, и она могла попасть в руки диких племен или остаться одна в ПУСТЫНЕ.
Любые сведения, касающиеся ее местонахождения, следует отправить по указанному ниже адресу, в отель «КАЙЗЕРХОФ» в ВИНДХУКЕ.
Пять тысяч фунтов представляли собой целое состояние, это был заработок за двадцать лет для среднего рабочего. На такие деньги можно было купить ранчо и стада коров и овец, что обеспечило бы человека на всю оставшуюся жизнь, — так что нашлись десятки желающих получить вознаграждение или хотя бы сумму поменьше, ради чего они готовы были подольщаться к Гарри, давая смутные обещания, рассказывая фантастические истории или просто пытаясь обмануть его.
В их номере в отеле «Кайзерхоф» Гарри и Анна теряли время, выслушивая тех, кто никогда не решался уйти дальше железнодорожных линий, но желал возглавить экспедицию в пустыню, или тех, кто точно знал, где следует искать пропавшую девушку, а также тех, кто видел Сантэн и готов был за одну жалкую тысячу фунтов пойти за ней и привести в отель. Еще являлись всякие медиумы и провидцы, постоянно державшие связь с Сантэн на высшем уровне, и даже пришел некий джентльмен, предложивший продать им собственную дочь в обмен на пропавшую девушку.
Гарри вполне добродушно встречал всех. Он выслушивал их сказки, теории и прочее, садился с медиумами за стол со спиритической доской Уиджа, даже пошел с одним из них — этот провидец нанизал на шнурок несколько колец Сантэн в качестве компаса и отправился в пустыню, и Гарри пришлось пройти пять сотен миль.
Еще им представляли множество юных леди, самых разных окрасок, от блондинок до обладающих кожей цвета кофе с молоком, и каждая из них утверждала, что она и есть Сантэн де Тири-Кортни, при этом многие готовы были сделать для Гарри все, чего он только пожелает. Некоторые становились весьма шумными, когда им отказывали, и тогда Анна лично выставляла их из номера.
— Нечего и удивляться тому, что она худеет, — говорил себе Гарри.
Он наклонился к ней, чтобы погладить по бедру, когда она садилась рядом с ним в открытый «фиат». И ему на ум пришли слова старой богохульной молитвы: «Благодарим тебя, Господи, за то, что у нас есть, но дай нам еще немножко, чтобы мы были счастливы».
Он нежно усмехнулся, глядя на Анну, а вслух сказал:
— Скоро доберемся до нужного места.
А она кивнула и ответила:
— На этот раз мы ее найдем, я знаю. У меня предчувствие!
— Да, — покорно согласился Гарри. — В этот раз все будет по-другому.
Он мог с уверенностью говорить так. Ни одна из их многочисленных экспедиций не начиналась таким же мистическим образом.
Одна из их листовок, обещавших вознаграждение, вернулась к ним сложенной и запечатанной восковой печатью, с почтовым штемпелем, поставленным за четыре дня до того в Усакосе, маленькой станции на узкоколейке на полпути между Виндхуком и побережьем. Марки на пакете не оказалось, Гарри пришлось оплатить доставку, — и адрес был написан резким почерком, но явно рукой образованного человека, на хорошем немецком. Когда Гарри сломал печать и развернул листок, он нашел под текстом листовки лаконичное приглашение к встрече и нарисованную от руки карту, указывающую дорогу. Подписи не было.
Гарри немедленно телеграфировал в почтовое отделение в Усакосе, не сомневаясь в том, что столь далекая станция отнюдь не перегружена работой и что почтмейстер наверняка должен помнить каждое письмо и каждую посылку. Почтмейстер действительно помнил и пакет, и обстоятельства его появления. Его просто оставили на пороге почты ночью, и никто даже мельком не видел отправителя.
Наверное, именно на это и рассчитывал отославший приглашение, потому что оно заинтриговало и Гарри, и Анну, и они захотели отправиться на встречу. Им нужно было добраться до некоего местечка в пустынной Камас-Хотленд, в ста пятидесяти милях от Виндхука.
Им понадобилось полных три дня, чтобы добраться туда по ужасающим дорогам, но, после того как они не меньше десятка раз заблудились и ночевали прямо на жесткой земле рядом с «фиатом», они уже почти добрались до назначенного им места встречи.
Солнце сияло на безоблачном небе, ветер дул им в спину, осыпая их красной пылью, пока они тряслись на каменистой дороге. Анна как будто не замечала ни жары, ни пыли, ни всех трудностей пустыни, и Гарри, глядя на нее с безграничным восхищением, чуть не пропустил следующий крутой поворот. Колеса машины заскользили по обочине, «фиат» подпрыгнул и накренился над разверзшейся вдруг перед ними пропастью. Гарри резко вывернул руль и, когда они снова попали в колеи, остановил машину.