Они кое-как выкопали неглубокую могилу и перекатили туда труп Вуйла Липпи, все в том же грязном сером одеяле. Потом торопливо засыпали его, словно избавляясь от собственного отвращения и ужаса.
Один из них разжег небольшой костер из веток кустарника и заварил в жестяном котелке кофе. Лотар достал из седельной сумки полбутылки бренди. Передавая ее из рук в руки, они старались не смотреть туда, где лежал на песке съежившийся бушмен.
В полном молчании они выпили кофе, усевшись в круг на корточках, а потом Варк Ян, знавший язык сан, выплеснул кофейную гущу в костер и встал.
Он подошел к лежавшему на земле сан, схватил его за связанные запястья, поднял за руки и перенес к костру. Достав из костра горящую ветку, Варк Ян, все так же держа бушмена на весу, коснулся пылающей веткой конца его обнаженного пениса. Сан задохнулся и яростно завертелся, а на его гениталиях, как по волшебству, возник большой пузырь. Он походил на мягкого серебристого слизня.
Мужчины у костра засмеялись, в этом смехе слышались и их отвращение, и их ужас перед смертью от яда, и их печаль по товарищу, и их жажда мести, и садистское желание причинять боль и унижение самыми изобретательными способами.
Лотар почувствовал, как содрогается от этого смеха, как в нем самом пошатываются основы человечности и зарождается такая же звериная страстная жестокость. Предельным усилием воли он подавил этот порыв. И встал. Он знал, что ему не остановить того, что должно было произойти, как невозможно отогнать голодных львов от свежей добычи. И если бы он попытался, эти люди набросились бы на него самого.
Он отвел взгляд от лица бушмена, от этих диких испуганных глаз. Было ясно, что бушмен осознает неминуемость смерти, но даже он не догадывается, как именно она придет.
Лотар вместо этого стал смотреть на лица своих людей, и его охватила тошнота и ощущение грязи от того, что он видел. Черты этих лиц выглядели искаженными, словно он смотрел на них через плохо отполированное стекло, — они увеличились и расплылись от похоти.
Он подумал, что, после того как бушмена передадут из рук в руки и изнасилуют, как будто он женщина, тот будет рад смерти в любом ее виде.
— Ладно. — Лотар старался сохранять бесстрастное выражение лица, но его голос стал хриплым от омерзения. — Я вернусь к фургонам. Сан ваш, но я должен знать, видел ли он белую девушку или слышал ли что-то о ней. Он должен ответить на этот вопрос. И все.
Лотар ушел к своей лошади и сел в седло. Он уехал к фургонам, не оглядываясь. И только раз, уже издали, он услышал крик, полный такой ярости и боли, что у него по коже побежали мурашки… но потом все затихло и затерялось в стоне ветра пустыни.
Много позже, когда его люди приехали к фургонам, Лотар лежал под боковой полостью своего жилого фургона, читая старый томик Гёте при свете штормового фонаря; книга была грязной и истрепанной, но она поддерживала его множество раз и прежде, когда обстоятельства готовы были изменить самую суть его личности.
Смех спешившихся мужчин звучал как смех людей, сильно выпивших и наевшихся, даже пресытившихся. Темный Хендрик пошел к тому месту, где обычно спал, шатаясь, как пьяный, а его бриджи спереди были покрыты черными пятнами высохшей крови.
— Этот сан не видел белой женщины, но он слышал кое-что у костра, когда встретился в пустыне с другими сан: некую сказку о женщине и ребенке из чужой земли, где никогда не светит солнце, которые живут с двумя старыми сан.
Лотар приподнялся на локте. Он помнил двух маленьких бушменов, которых видел вместе с девушкой.
— Где? Он сказал где? — нетерпеливо спросил он.
— Какое-то место в глубине Калахари, священное для всех сан. Он показал направление…
— Где это, Хендрик, черт тебя побери! Где?
— Далеко, они пятнадцать дней шли.
— Что это за место? Как нам его найти?
— Этого, — грустно признался Хендрик, — он не сказал. Его желание выжить оказалось не таким сильным, как мы могли подумать. Он умер, так и не сказав нам.
— Завтра поворачиваем в ту сторону, — приказал Лотар.
— Но мы сегодня потеряли других сан. С отдохнувшими лошадьми мы можем нагнать их до завтрашнего заката. Там женщины…
— Нет! — рявкнул Лотар. — Мы идем к тому священному месту в пустыне!
Когда на равнине внезапно возникла большая лысая гора, Лотар сначала подумал, что это, должно быть, некая игра пустынного света.
Он не слышал ни о чем подобном ни в фольклоре, ни в устной истории пустынных племен и не думал, что нечто подобное возможно. И те немногие белые люди, которые путешествовали по этой стране, — Ливингстон и Освелл, открывшие по пути озеро Нгами, и Андерсон с Гальтоном, охотники, — никогда не упоминали о чем-либо в этом роде в своих записках.
Поэтому Лотар усомнился в том, что увидел в неверном вечернем свете, тем более что закат, яркий и театральный, был настолько затуманен пылью, что картина напоминала сценическую иллюзию.
Однако в начале следующего дня, когда он бросил жадный взгляд в ту сторону, силуэт горы оставался на месте, темный и четко обрисованный на фоне неба, уже ставшего жемчужным перед рассветом. Когда Лотар поскакал туда, гора вырастала из равнины все выше и выше, и наконец отделилась от земли и поплыла в небе, превратившись в собственное отражение в мираже.
Остановившись наконец под высокими утесами, Лотар уже не сомневался, что это и есть то священное место, о котором упомянул перед смертью сан; его уверенность возросла, когда он вскарабкался по крутому склону и нашел изумительные рисунки под навесом скального выступа.
«Это то самое место, но оно огромное… — сообразил Лотар. — Если девушка здесь, мы можем никогда ее не отыскать. Здесь так много пещер, и ущелий, и разных тайных уголков… можно искать целую вечность».
Он снова разделил своих людей и отправил их вокруг подножия горы, чтобы осмотреть нижнюю ее часть. Потом оставил фургоны в тенистой роще под надзором Темного Хендрика, которому доверял чуть больше, чем остальным, и, взяв только одну запасную лошадь, тоже отправился в объезд могучей горы.
После двух дней путешествия, во время которых Лотар делал записи и рисовал примитивную карту с помощью карманного компаса, он мог приблизительно сказать, что гора тянется примерно на тридцать миль в длину и на четыре или пять в ширину, и это сплошное образование гнейсов и напластований песчаника.
Он обогнул восточную оконечность этого монумента и пришел к выводу, что, судя по компасу, движется теперь обратно вдоль противоположной стороны горы. К фургонам. Когда какая-то особенность скал привлекала его внимание, трещина или скопление пещер, он стреноживал лошадь и лез вверх, чтобы изучить все.
Однажды Лотар обнаружил маленький источник чистой воды, выбивавшейся из-под каменной стены и собиравшейся в естественный бассейн. Он наполнил свои фляги, потом снял и постирал одежду. После чего наконец искупался, задыхаясь от наслаждения и холода, и поехал дальше освежившимся.
Он нашел и другие рисунки сан, скрытые под скальными козырьками, и восхищался точностью глаза и руки художников, изображавших силуэты антилоп и буйволов так, что даже опытный охотник не нашел бы ошибок. Но все это были древние следы, и Лотар не обнаружил признаков недавнего пребывания здесь людей.
Лес и долина под утесами кишели дичью, и Лотару не составляло труда подстрелить жирную молодую газель или антилопу — каждый день он угощался свежим мясом. На третий вечер он убил самку чернопятой антилопы и приготовил кебаб из рубца, почек и печени, нанизав все на зеленую ветку и зажарив на углях.
Запах свежего мяса привлек к его лагерю непрошеных гостей; остаток ночи Лотару пришлось провести, стоя рядом с лошадьми с винтовкой в руках, пока голодный лев рычал и подвывал в темноте, сразу за освещенным кругом. Утром Лотар изучил следы зверя и увидел, что это был взрослый самец, уже миновавший расцвет сил и сильно хромавший на поврежденную лапу.
— Опасная тварь, — пробормотал он.
Лотар понадеялся, что лев ушел. Но надежда оказалась тщетной, как он понял в тот же вечер, когда его лошади начали нервно топтаться и ржать, стоило солнцу зайти. Должно быть, лев весь день шел следом, поодаль, а с наступлением темноты осмелел и, снова приблизившись, начал рыскать вокруг костра.
— Еще одна бессонная ночь…
Лотар подбросил в огонь дров. Готовясь стоять на страже, он натянул куртку и нашел новую причину для легкого раздражения. Одной из медных пуговиц не хватало, что позволяло ночному холоду пустыни проникать под одежду.
Эта ночь была долгой и неприятной, но вскоре после полуночи льву как будто надоело его бесплодное бдение, и зверь ушел. Лотар услышал его последний рык в начале травянистой равнины в миле от себя, и после этого все затихло.
Лотар проверил лошадей, потом подошел к костру и завернулся в одеяло, полностью одетый, даже в сапогах. И через несколько минут провалился в глубокий сон без сновидений.
Проснулся он внезапно, обнаружив, что сидит с винтовкой в руках, а в его ушах отдается гром львиного рева.
Костер догорел дотла, но верхушки деревьев уже чернели на бледном утреннем небе. Лотар отбросил одеяло и встал. Лошади тревожились, насторожив уши, и смотрели в сторону равнины, серебристая трава которой виднелась за деревьями мопане.
Лев снова взревел, и Лотар прикинул, что зверь где-то в полумиле, в той стороне, куда смотрели лошади. Этот рев отчетливо доносился до него в ночи, но неопытному уху могло показаться, что хищник находится гораздо ближе, а вот направление указать было бы невозможно, потому что звуки отдавались от горы.
Снова эта жуткая какофония наполнила лес. Лотар никогда прежде не слышал, чтобы львы вели себя подобным образом — так откровенно выражали гнев и разочарование в потоке пугающих звуков; потом он резко вскинул голову, пораженный. В промежутках между взрывами рева он отчетливо различил человеческий крик, полный беспредельного ужаса.
Лотар действовал не раздумывая. Он схватил уздечку своей любимой охотничьей лошади и вскочил на нее без седла. Ударив пятками по бокам животного, он повернул его на равнину. Он прижимался к шее лошади, когда над ним проносились низко нависавшие ветки, но, когда вырвался на открытую равнину, выпрямился и поспешно огляделся.