Но ей удалось лишь судорожно дернуться, а ее голос был хриплым тихим шепотом.
— Шаса! — На этот раз она собрала все свои силы. — Шаса!
Но получился лишь хрип.
Однако снаружи кто-то изумленно вскрикнул, Сантэн услышала грохот опрокинутого табурета. В хижине потемнело, когда кто-то перешагнул порог, откинув входное полотнище, и она повернула в ту сторону голову.
Там стоял мужчина. У бедра он держал Шасу.
Мужчина был высок, с широкими плечами, но свет падал ему в спину, и Сантэн не могла рассмотреть его лицо.
— Значит, спящая принцесса проснулась… — Ох, этот низкий, волнующий голос… — Наконец-то, наконец!
Неся ее сына, мужчина подошел к койке и склонился над Сантэн.
— Мы уже тревожились, — мягко произнес он.
И Сантэн заглянула в лицо самого прекрасного из всех людей, каких она только видела, золотого человека, с золотыми волосами и желтыми глазами леопарда на загорелом золотом лице.
Шаса у его бедра извивался и тянулся к ней:
— Мама!
— Мое дитя!..
Сантэн подняла руку, и незнакомец положил мальчика на койку рядом с ней.
Потом он приподнял Сантэн за плечи и усадил, подложив ей под спину валик. Руки у него были загорелыми и сильными, а пальцы — длинными и красивыми, как у пианиста.
— Кто вы такой?
Сантэн шептала хрипло, с трудом, под ее глазами залегли густые тени, похожие на свежие синяки.
— Меня зовут Лотар де ла Рей, — ответил мужчина.
А Шаса стиснул кулачки и колотил по плечу матери, выражая всеобъемлющую любовь.
— Полегче! — придержал его Лотар, поймав за запястья. — Твоя мама не готова к такой бурной любви, пока что не готова.
Сантэн увидела, как смягчилось лицо Лотара при взгляде на ребенка.
— Что со мной случилось? — спросила она. — Где я?
— На вас напал лев и сильно ранил вас. А когда я застрелил эту тварь, вы упали с дерева.
Сантэн кивнула.
— Да, это я помню… Но потом?..
— Вы получили сотрясение от удара, а потом еще раны воспалились.
— И как долго я?.. — выдохнула Сантэн.
— Шесть дней, но худшее уже позади. Однако ваша нога еще сильно отекает и воспалена, мевроу Кортни.
Сантэн вздрогнула.
— Это имя… Откуда вы его узнали?
— Я знаю, что вы — мевроу Сантэн Кортни и что вы одна из тех, кто выжил после гибели корабля-госпиталя «Замок Протея».
— Откуда? Откуда вы все это знаете?
— Меня отправил на ваши поиски ваш свекор.
— Мой свекор?
— Полковник Кортни, а еще та женщина, Анна Сток.
— Анна? Анна жива? — Сантэн потянулась к Лотару и схватила его за запястье.
— В этом точно нет никаких сомнений! — засмеялся Лотар. — Она очень даже жива.
— Это самая прекрасная новость! Я думала, она утонула…
Сантэн умолкла, сообразив, что все еще сжимает руку Лотара. Она отпустила ее и снова откинулась на валик.
— Расскажите, — прошептала она, — расскажите мне обо всем. Как она? Откуда вы узнали, где меня искать? Где Анна сейчас? Когда я ее увижу?
Лотар снова засмеялся. Зубы у него были очень белыми.
— Как много вопросов! — Он придвинул к койке табурет. — С чего начать?
— Начните с Анны, расскажите мне о ней.
Лотар говорил, а Сантэн жадно слушала, наблюдая за его лицом, задавая новый вопрос, как только он отвечал на предыдущий, борясь со слабостью, наслаждаясь звуками его голоса и вестями о реальном мире, от которого она была так долго отрезана; девушка радовалась общению с человеком своего круга, глядя снова на белое цивилизованное лицо.
День уже почти закончился, и в маленькое убежище Сантэн проникли вечерние сумерки, когда Шаса испустил требовательный крик, и Лотар прервал рассказ.
— Он проголодался.
— Я его покормлю, если вы нас оставите ненадолго, минхеер.
— Нет, — покачал головой Лотар. — У вас пропало молоко.
Голова Сантэн дернулась, как будто эти слова ударили ее по лицу, и она уставилась на Лотара, пока в ее голове бурей кружились мысли. До этого момента девушка так увлеклась вопросами и ответами, что совсем не учла того, что в этом лагере нет других женщин и что шесть дней, пока она была абсолютно беспомощна, кто-то ухаживал за ней, мыл ее и переодевал, кормил и перевязывал раны. Но слова Лотара, коснувшиеся столь интимного момента, произнесенные так прямо, вернули ее к реальности, и она почувствовала, что краснеет от стыда. Щеки Сантэн пылали… ведь длинные загорелые пальцы этого мужчины, должно быть, касались ее тела там, где до этого касался лишь один человек… Она ощущала на себе внимательный взгляд Лотара и понимала, что должны были видеть эти желтые глаза.
Сантэн сгорала от смущения, а потом вдруг ее охватило жаркое и постыдное возбуждение, так что она уже с трудом дышала; девушка опустила взгляд и отвернулась, чтобы Лотар не видел ее алых щек.
Лотар как будто и не заметил затруднительности ее положения.
— Идем, солдат, покажем маме наш новый фокус.
Он поднял Шасу и стал кормить его с ложки, а малыш подпрыгивал на его коленях и приговаривал: «Ам! Ам!» — и наклонялся к ложке, широко открыв рот.
— Вы ему нравитесь, — сказала Сантэн.
— Мы друзья, — согласился Лотар, отирая со лба, подбородка и ушей мальчика жидкую овсяную кашу.
— Вы умеете обращаться с детьми, — прошептала Сантэн.
И тут же увидела, как в потемневшем золоте его глаз отразилась жгучая боль.
— Когда-то у меня был сын, — тихо произнес Лотар.
Положив Шасу рядом с Сантэн, он взял ложку и пустую чашку и направился к выходу.
— И где ваш сын? — мягко спросила Сантэн, глядя в его спину.
Лотар помедлил у выхода, потом обернулся.
— Он мертв, — чуть слышно ответил он.
Она созрела и перезрела для любви. Ее одиночество привело к голоду настолько сильному, что его, похоже, не утолить было даже длинными неторопливыми беседами под тентом у фургона, когда они с Лотаром, держа между собой Шасу, разговаривали в самые жаркие часы ленивых африканских дней.
В основном они обсуждали то, что Сантэн любила больше всего: музыку и книги. Хотя Лотар предпочитал Гёте Виктору Гюго и Вагнера — Верди, эта разница дала им поводы для веселых и убедительных споров. И в этих спорах Сантэн увидела, что образование и знания Лотара намного превосходят ее собственные, но, как ни странно, ее это не задевало. Это лишь заставляло ее более внимательно прислушиваться к его голосу. А голос был волшебным; после щелканья и похрюкивания языка сан Сантэн могла бы слушать его переливы, как настоящую музыку.
— Спойте для меня! — приказала она, когда они исчерпали очередную тему. — Мы с Шасой требуем!
— Разумеется, к вашим услугам! — улыбнулся Лотар и отвесил им обоим насмешливый поклон.
А потом запел без малейшей застенчивости.
Сантэн часто слышала от Анны старую поговорку: «Возьми цыпленка, и курица побежит за тобой». Теперь, наблюдая, как Шаса разъезжает по лагерю на плече Лотара, она осознавала лежавшую в этих словах мудрость, потому что и ее глаза, и ее сердце следовали за ними обоими.
Поначалу она чувствовала легкое негодование, когда Шаса приветствовал Лотара криком: «Па! Па!» Это имя должно было принадлежать одному только Майклу. А потом она с уколом острой боли вспоминала, что Майкл лежит на кладбище в Морт-Оме.
Девушка уже без труда улыбалась, видя первые попытки Шасы встать на собственные ноги, которые заканчивались стремительным падением, и тогда малыш орал во все горло, жалуясь Лотару, и полз к нему за утешением. Нежность и терпение Лотара усиливали привязанность Сантэн, желание оказаться под его защитой, потому что она уже поняла: за красивой внешностью скрывался суровый и свирепый человек. Она видела, с каким благоговением и уважением относились к нему его люди, а они и сами были жестоки.
Но лишь однажды Сантэн довелось увидеть Лотара в состоянии ледяной убийственной ярости, напугавшей Сантэн так же, как и человека, на которого она была направлена. Варк Ян, сморщенный желтокожий койсан, по лености и неведению выехал на охотничьей лошади Лотара, плохо подогнав седло, и стер спину животного чуть не до кости. Лотар сбил Варка Яна с ног ударом кулака по голове, а потом рассек и куртку, и рубашку на его спине несколькими режущими ударами своего хлыста, длиной в пять футов, сплетенного из шкуры гиппопотама, и оставил лежать без сознания в луже собственной крови.
Такая жестокость ошеломила и ужаснула Сантэн, которая видела все, лежа на своей койке под тентом. Однако позже, когда она осталась одна в своей хижине, ее отвращение угасло, сменившись робким чувством возбуждения где-то в жаркой глубине живота.
«Он весьма опасен, — думала Сантэн. — Опасен и жесток…»
Девушка снова содрогалась, не в силах заснуть. Она лежала и, прислушиваясь к его дыханию в хижине рядом с ее убежищем, думала о том, как он должен был раздевать ее и прикасаться к ней, пока она лежала без сознания, и все ее тело пылало, и она краснела в темноте.
А на следующий день Лотар являл собой уже полную противоположность; он осторожно и мягко держал ее пострадавшую ногу на своем колене, срезая и выдергивая хлопчатые нитки из ее распухшей красной плоти. От швов на коже остались темные точки, и Лотар наклонился к ноге и принюхался к ранам.
— Уже очистились. А краснота из-за того, что ваше тело стремится избавиться от швов. Теперь, когда я их снял, все быстро заживет.
Лотар оказался прав. Через два дня Сантэн уже смогла с помощью сооруженных Лотаром костылей сделать первую вылазку из брезентового убежища.
— Ноги подгибаются, — поначалу возражала она. — Я стала слабой, как Шаса.
— Ничего, скоро окрепнете.
Он обнял ее за плечи, чтобы поддержать, и она задрожала от его прикосновения, понадеявшись, что он этого не заметит и не уберет руку.
Они остановились возле лошадей, и Сантэн стала гладить их шелковистые морды, вдыхая вызывающий тоску запах.
— Хочется снова поехать верхом, — призналась она.
— Анна Сток говорила мне, что вы были отличной наездницей… и что у вас был жеребец, белый жеребец.