– Да ты шутишь.
– Дацзы, возможно, права. Это сбалансирует силы…
– Ты издеваешься? Ты в своем уме, Рин? Она тобой манипулирует, именно так, а ты готова есть с ее руки даже дерьмо.
Рин полагала, что это возможно. Дацзы может попытаться подстроить ее крах, и это был бы самый извращенный способ. Но Рин видела выражение лица Дацзы, когда та говорила о гесперианцах. Видела, как на мгновение мелькнула девочка ненамного старше Рин, которая только что отвоевала страну обратно и с ужасом понимает, что может снова ее потерять.
– Ставки изменились, – сказала Рин. – Она больше не императрица. Мы нужны ей не меньше, чем она нам.
Катай скрестил руки на груди.
– Она тебя как будто приворожила.
– Это еще что значит?
– А то, что Гадюка как-то странно на тебя влияет… Нет, Рин, не отрицай, ты знаешь, что это так. Рядом с ней ты перестаешь вести себя рационально, и так было всегда. Ты вечно преувеличиваешь, противишься всем разумным предложениям…
– Что? Нет, я не…
– А как насчет Лусана? И Красных утесов? У тебя уже дважды была возможность ее убить, но ты ее не убила. Почему, Рин?
– Я бы убила! Но она была сильнее меня…
– Разве? Или ты ей позволила? – Голос Катая стал совсем тихим, угрожающе тихим. Рин ненавидела, когда он такой, она предпочла бы слышать крики. – Гадюка заставляет тебя делать всякие глупости, и я не знаю почему. То ли она до сих пор держит тебя под гипнозом, то ли причина в другом, но ты не в состоянии мыслить здраво. Думаешь только то, что внушает тебе Дацзы. Она приворожила тебя, и ты не так глупа, чтобы этого не осознавать.
Рин сморгнула. Неужели он прав? Неужели Дацзы оставила крохотную порцию яда в ее разуме? Или она гипнотизирует Рин через Печать?
Она на мгновение застыла, пытаясь спокойно все обдумать. Объективно. Да, если быть честной с самой собой, Дацзы оказывает на ее психику какое-то странное, преувеличенное влияние. Рядом с Гадюкой ей даже трудно дышать. Ноги трясутся, пламя колышется, и Рин дрожит от желания задушить ее, убить или…
Или стать ею.
Да, именно так. Рин хотела заполучить то, что есть у Дацзы. Ее уверенность и спокойствие истинного правителя. Хотела получить ее могущество.
– Ты не можешь отрицать, что в одном Дацзы права, – сказала она. – Фронт на юге – мелкая разминка. Наша главная проблема – как разделаться с Нэчжей.
Катай вздохнул:
– Создав армию похожих на тебя?
– А что в этом плохого? – Рин все труднее и труднее было найти серьезное возражение. Дацзы кинула им идею, как сверкающий драгоценный камень, и теперь Рин не могла перестать крутить ее то так, то эдак в голове, оценивая возможности.
«Вообрази армию шаманов, – шептал тихий голос в голове. Голос Алтана. – Представь их всепоглощающую мощь. Представь, что снова вернутся цыке. Представь, что ты получишь второй шанс».
– Давай хотя бы это обсудим, – сказала она.
– Нет, – твердо отрезал Катай. – Мы закончим на этом раз и навсегда.
– Но почему…
– Потому что нельзя так поступать с людьми, – огрызнулся Катай. – Не говоря уже о вполне реальном шансе устроить глобальный апокалипсис. И я потрясен, что об этом ты даже не задумалась. Ты ведь знаешь, как шаманизм влияет на рассудок человека. Такое никому не пожелаешь.
– А со мной вроде ничего страшного не произошло.
– Вряд ли кто-нибудь еще с этим согласится.
– Ну, я способна действовать. И это все, что нужно.
– Едва ли, – сказал Катай самым суровым тоном. – И тебя готовили. Но Цзяна больше нет, а Сорган Шира мертва. Если ты превратишь кого-нибудь в шамана, это для него смертный приговор.
– Все цыке через это прошли, – заметила Рин.
– И ты готова пожелать кому-либо судьбу цыке?
Рин поморщилась. У цыке было два варианта конца – смерть или Чулуу-Корих. Рин слышала это предупреждение бессчетное число раз с той минуты, когда она стала одной из Странных детей, снова и снова наблюдала один и тот же исход, жестокий и неизбежный. Она видела Алтана в бушующем пламени. Видела Бацзы, которого разрывают пули. Видела Суни и Фейлена, чей разум захватили в плен демоны, которых они не способны изгнать. Она и сама чуть не смирилась с такой судьбой.
Может ли она заставить кого-то принять эту участь?
Да. Если это их единственная надежда победить дирижабли, она готова. Ради будущего никанского юга, ради выживания – она готова.
– Такое уже случалось, – сказала она.
– Но это делали не мы. Нет, никогда. Мы не можем так поступать с людьми. – Голос Катая дрожал. – Я не позволю себя в это втягивать.
Рин не могла сдержать смех.
– Это что же, моральный барьер, который ты не можешь пересечь? Да брось, Катай.
– Ты не понимаешь, каково это? Посмотри, что случилось с Нэчжей. Ты заставила его призвать бога, и он…
– Я ни к чему его не принуждала! – рявкнула она.
– Не лги самой себе. Ты подтолкнула его перешагнуть собственные границы и знала, что для него это пытка. И посмотри, чем это обернулось? Шрамом на твоей спине размером с гору Тяньшань.
– Да пошел ты! – огрызнулась Рин.
Это был удар ниже пояса. И Катай это знал, точно знал, как ударить ее больнее, и все-таки всадил нож и провернул его.
Он не стал извиняться. Наоборот, повысил голос:
– Если ты хоть на секунду отбросишь свои безумные мечты о завоевании, если прекратишь вести себя в присутствии Гадюки как пьяная, то поймешь, что хуже с человеком и поступить нельзя.
– Ой, да тебе-то откуда знать?
– Думаешь, я не знаю? – Он пораженно вытаращил глаза. – Рин, я был в Голин-Ниисе, но все-таки Феникс, разрывающий мне мозг, – это самая кошмарная пытка на свете.
Его слова заставили Рин умолкнуть.
Ей хотелось дать себе пинка за то, что начала забывать – она еще способна вызвать огонь только благодаря Катаю, потому что каждый день он позволяет злобному богу пробираться в материальный мир через свой разум. Катай терпел это молча, чтобы не волновать Рин. Терпел так умело, что она совершенно об этом забыла.
– Прости, – сказала она и тронула Катая за плечо. – Прости, я не думала…
– Именно так, Рин. – Катай отбросил ее руку. Он не успокоился, а просто завершил разговор. Сейчас они все равно дальше не продвинутся. – Ты никогда не думаешь.
Рин пошла в город в одиночестве. Катай опрометью выбежал из кабинета и умчался куда-то в глубь генеральской штаб-квартиры, и Рин не стала его искать.
У них и раньше бывали такие ссоры. После сражения у Красных утесов уже реже, но раз в пару месяцев между ними возникал один и тот же спор – пропасть, через которую они никак не могли переступить. В итоге все сводилось к одному принципиальному расхождению, проявляющемуся сотней разных способов. Катай считал Рин черствой. Совершенно безразличной к человеческой жизни, как он однажды заявил. А она считала его слабым, вечно колеблющимся, когда следовало действовать решительно. Рин была убеждена, что он не сможет воспользоваться шансом, цепляясь за дурацкую надежду пацифиста – дипломатию. Но почему-то в результате она всегда чувствовала себя виноватой и смущенной, как ребенок, устроивший в классе истерику.
Ну и пусть, решила она. Плевать на Катая. Плевать на мораль. Нужно помнить только о том, что стоит на кону.
Войска соорудили на главной площади полевую кухню. Солдаты раздавали миски с рисом и дымящимися шаню длинной очереди ожидающих горожан. Добровольцы ходили вдоль очереди и напоминали, что не следует есть слишком быстро, а если заболит живот, нужно сразу же остановиться. После длительного голода еда на пустой желудок может оказаться смертельной.
Рин миновала очередь и взяла две миски с корнями шаню, зажав одну на изгибе правого локтя.
Шатры в северном квартале Тикани трудно было назвать лазаретом. Скорее, это был сортировочный центр, построенный из обломков бывшей резиденции главы города. Перед операционной аккуратными рядами разложили бамбуковые циновки, накрытые тканью, мимо сновали утомленные помощники лекарей, разнося антисептики и обезболивающие крестьянам, чьи раны гноились уже несколько месяцев.
Рин подошла к ближайшему лекарю и спросила о мальчике с полей смерти.
– Он вон в том углу, – ответил лекарь. – Может, получится его накормить. Он и крошки в рот не брал.
Мальчик был перебинтован и выглядел таким же бледным и изнуренным, как когда его нашли в могиле. Но уже сидел и выглядел довольно бодро.
Рин села на пол рядом с ним.
– Привет.
Он сощурился на нее, как подслеповатая сова.
– Я Рунин, – напомнила она. – Рин. Я вытащила тебя из могилы.
– Я знаю, кто ты, – хрипло прошептал он.
– А тебя как зовут? – мягко спросила она.
– Чжень, – начал он и закашлялся. Потом прижал руку к груди и поморщился. – Чжень Дулин.
– Похоже, тебе повезло, Дулин.
В ответ он только фыркнул.
Рин поставила одну миску на пол и протянула ему другую.
– Есть хочешь?
Мальчик покачал головой.
– Если уморишь себя голодом, они победят.
Он пожал плечами.
Рин попробовала зайти с другой стороны:
– У меня есть соль.
– Вранье, – буркнул Дулин.
Она не могла не улыбнуться. Никто южнее провинции Обезьяна уже много месяцев не пробовал соль. Ее так легко было найти в мирное время, но после нескольких месяцев овощной диеты без приправ соль стала цениться на вес золота.
– Я не вру. – Она помахала миской перед его носом. – Попробуй.
Дулин поколебался, но затем кивнул. Рин осторожно вложила миску в его дрожащие пальцы.
Он поднес ложку дымящихся шаню ко рту и чуть-чуть пригубил. Потом вытаращил глаза и, отбросив ложку за ненадобностью, выхлебал все с такой скоростью, словно Рин могла в любую секунду отнять у него миску.
– Не торопись, – предупредила Рин. – Еды достаточно. Если желудок начнет сводить, остановись.
Мальчик не проронил ни слова, пока все не доел. Потом немного помедлил, глубоко вздохнул, и его веки затрепетали.
– Я уже и забыл вкус соли.
– Я тоже.