Тянулись долгие скучные дни, пока они плыли по реке, и Цзян запрокидывал голову к небу и затягивал похабные песенки, от их слов Дацзы фыркала, а Рин краснела. Время от времени Цзян даже устраивал тренировочный бой, когда они раскачивались на неровном плоту, учил ее, как сохранять равновесие, и тыкал в бок посохом, пока Рин не вставала в правильную позицию. В такие моменты Рин снова чувствовала себя ученицей, счастливой и полной энергии, которая впитывает знания обожаемого наставника. Но его улыбка неизбежно сползала, плечи напрягались, глаза становились серьезными, словно призрак прежнего Цзяна покинул тело.
Лишь однажды, почти через три недели после начала путешествия, когда Дацзы задремала во время караула Цзяна, Рин набралась смелости, чтобы задать вопрос.
– Давай уже, покончим с этим, – сказал Цзян, стоило ей открыть рот.
– Э-э-э… в каком смысле?
– С тех пор как мы покинули гору, ты смотришь на меня как влюбленная деревенская дурочка, – ответил он. – Давай уже, скажи, чего хочешь.
Рин хотелось и засмеяться, и влепить ему пощечину. От тоски по прошлому засосало под ложечкой и все вопросы застряли в горле. Она не могла вспомнить ни одного. Даже не знала, с чего начать.
Его лицо смягчилось.
– Пытаешься разобраться, помню ли я тебя? Потому что я помню. Тебя трудно забыть.
– Я знаю, что помнишь, но… – Рин не могла подобрать слова, как часто бывало в те времена, когда она была ученицей Цзяна и пыталась вслепую пробиться к истине о существовании богов, не понимая, с чем столкнулась. Она чувствовала зияющий пробел в знаниях, но не могла сформулировать вопросы, даже приблизительно очертить, чего ей недостает. – Мне хотелось бы понять, как… Ну, в общем, Печать, Дацзы сказала…
– Ты хочешь узнать, как Печать подействовала на меня, – зазвенел голос Цзяна. – Гадаешь, остался ли я тем же человеком, который тебя обучал. Нет, я стал другим.
Рин поежилась от невольно всплывших в голове воспоминаний – видений, которые однажды показала ей Сорган Шира, кошмара с изуродованными трупами и хохотом обезумевшего маньяка.
– Тогда кто же ты?
– Страж? – Цзян наклонил голову. – Правая рука Жиги? Человек, победивший мугенцев? Нет. Это тоже не я.
– Не понимаю.
– Как тебе объяснить? – Он помедлил, поглаживая подбородок. – Все равно что увидеть искаженное отражение в зеркале. Иногда мы прежние, а иногда нет, иногда он действует вместе со мной, а иногда по собственной воле. И порой перед моими глазами мелькает его прошлое, я беспомощно наблюдаю за ним и…
Он замолчал, поморщившись, и прижал пальцы к вискам. Рин ждала, пока пройдет его приступ головной боли – она уже не раз такое наблюдала. Обычно они длились всего несколько секунд.
– А иногда… – сказала она, побуждая Цзяна продолжить, когда морщинки вокруг его глаз разгладились.
– Иногда я вижу прошлое собственными глазами, но проживаю его как будто в первый раз. Для него это воспоминания. Он всегда знает, что будет дальше. Но для меня это неизвестная история, я не знаю, чем все закончится. Хотя абсолютно уверен, что это сделал я. Я вижу трупы и понимаю, что я убийца.
У Рин никак не укладывалось это в голове. Она не могла представить, каково это – иметь разный набор воспоминаний, принадлежащих разным личностям, и при этом сохранять рассудок.
– Это больно? – спросила она.
– Понимать, что я совершил? Да. Ты даже представить себе не можешь, насколько больно.
Рин и не пришлось представлять. Ей были хорошо знакомы приступы вины, пожиравшие душу, попытки заснуть, когда сонм жаждущих возмездия душ шепчет, что это она обрекла их на смерть, а потому сама заслуживает смерти.
Но это были ее собственные воспоминания. Она знала, что сделала, и примирилась с этим. А как может смириться со своими преступлениями Цзян? Как может взять на себя ответственность за действия человека, которым себя не чувствует? А если он не в ладах со своим прошлым, даже не признает его, то обречен на раздвоение личности, загнан в ловушку собственного разума.
Следующий вопрос она постаралась сформулировать тщательно. Было ясно, что он уже на грани – Цзян побледнел и замкнулся и мог в любой момент взорваться, если она сделает что-то не так. Рин вспомнила, что в Академии ей приходилось смягчать и искажать фразы, чтобы Цзян не посмеялся над ней или просто-напросто не притворился, будто не слышал.
Теперь она поняла, чего он боится.
– А как ты думаешь… – Она нервно сглотнула, тряхнула головой и начала заново: – Как ты думаешь, ты снова станешь прежним? Таким, каким был до Печати?
– Ты этого хочешь?
– Я думаю, нам нужен именно тот человек, – сказала Рин и быстро продолжила, пока не испарилась смелость: – Но Сорган Шира сказала, что он чудовище.
Цзян долго не отвечал. Он сел и посмотрел на берег, опустив пальцы в мутную воду. Рин не могла понять, что творится в глубине его бледных глаз.
– Сорган Шира была права, – наконец произнес он.
Рин думала, точнее надеялась, что когда окажется достаточно близко к Катаю, то почувствует его присутствие, ощутит прилив знакомого тепла, которое будет становиться все сильнее с каждым шагом. Но не думала, что это произойдет так внезапно. Однажды утром она проснулась, дрожа и задыхаясь, в таком нервном напряжении, словно горит.
– В чем дело? – резко спросила Дацзы.
– Ни в чем, я просто… – Рин сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь понять, что изменилось. Она как будто много дней тонула и вдруг однажды решила вдохнуть воздуха. – Похоже, мы близко.
– Твой якорь, – прозвучал уверенный голос Цзяна. – И как ты?
– Как будто… Как будто я снова стала единым целым, – попыталась выразить свои ощущения Рин. Она не могла прочитать мысли или чувства Катая. И по-прежнему не получала от него сообщений, даже в виде шрамов на коже. Но она знала – он близко, знала с такой же уверенностью, как и то, что скоро сядет солнце. – Как будто я так долго болела, что и забыла, каково это – быть здоровой. Привыкла к головной боли, заложенным ушам и носу и перестала это замечать. И тут вдруг выздоровела.
Получился довольно бессмысленный набор слов. Но Цзян и Дацзы только кивали.
Конечно, они поняли. Только они и могли понять.
– Скоро ты начнешь чувствовать его боль, – сказала Дацзы. – Если его мучают. Так мы и поймем, как с ним обращаются. И чем ближе мы окажемся, тем сильнее ты будешь чувствовать. Удобно, правда? Как личный почтовый голубь.
Их подозрения оправдались – Катая держали на линии фронта. На следующее утро, после долгих недель в пути, состоящего из нескончаемых бомбовых воронок и городов-призраков, на горизонте возник Новый город, яркое пятно на фоне опаленного пейзажа.
Понятно, почему республиканцы обосновались именно здесь, в самом кровавом городе за всю никанскую историю. Новый город, когда-то называвшийся Арабак, служил бастионом еще во времена Красного императора. Сначала здесь была цепочка оборонительных укреплений, за которую так долго сражались наместники, что граница между провинциями Свинья и Заяц была начерчена кровью. Для войны требовались рабочие руки и таланты, и за долгие годы в крепостях поселились гражданские с семьями – лекари, фермеры, ремесленники и художники, которые обслуживали военных, – и город разросся.
Теперь Новый город стал приграничной базой республиканской армии и гесперианского воздушного флота. За этими стенами расположилось высшее командование республиканцев, там же был и Катай.
На подступах к городу Рин, Цзян и Дацзы пришлось прибегнуть к смекалке. Они шли только по ночам, короткими перебежками, скрываясь в лесу, чтобы их не засекли патрульные дирижабли, освещающие поверхность неестественно яркими фонарями. Пришлось изменить и внешность – Дацзы коротко постриглась, Рин прикрыла глаза спутанными лохмами, а Цзян покрасил седые волосы смесью из конского каштана и охры. Судя по тому, как легко он нашел все необходимое, Цзян делал это не впервые. На случай, если часовые их все-таки остановят, они придумали легенду – дескать, они беженцы, муж с женой, а Рин их дочь, они идут из провинции Змея к брату Дацзы, чиновнику низшего звена в провинции Дракон.
Рин считала эту историю нелепой.
– Никто не поверит, что я ваша дочь, – заявила она.
– Почему? – спросил Цзян.
– Мы же не похожи! Начать с того, что у вас кожа куда светлее моей…
– Ах, милая. – Цзян погладил ее по голове. – Ты сама виновата. Я ведь запрещал загорать на солнце.
В полумиле от ворот стояла толпа. Оказалось, что в Новый город стекаются настоящие беженцы. На многие мили вокруг только в этих крепостях можно было укрыться от бомбежки.
– И как мы туда проникнем? – поинтересовалась Рин.
– Как и в любой другой город, – ответила Дацзы, словно это было очевидно. – Через ворота.
Рин с сомнением покосилась на растянувшуюся у стен вереницу людей.
– Они же никого не пускают.
– Я умею убеждать, – сказала Дацзы.
– И не боишься, что тебя узнают?
Дацзы окинула ее насмешливым взглядом.
– Не боюсь, я ведь велю им меня забыть.
Не может же быть все так просто? Рин в замешательстве последовала за Дацзы, которая вела их к воротам, не обращая внимания на окрики и жалобы остальных в очереди. У ворот бывшая императрица так нагло потребовала их пропустить, что Рин испугалась, как бы их не пристрелили.
Но солдаты только рассеянно поморгали, кивнули и расступились.
– Этого никогда не было, – сказала Дацзы, проходя мимо солдат. Те опять закивали, а их глаза остекленели. – Вы меня не видели и понятия не имеете, как я выгляжу.
Она жестом велела Цзяну и Рин следовать за собой. Потрясенная Рин подчинилась.
– Ну что, без проблем? – спросил Цзян.
– Она просто сказала им, как себя вести, – пробормотала Рин. – Просто сказала им, даже… Даже не напрягаясь.
– О да. – Цзян с восторгом посмотрел на Дацзы. – Мы же говорили, что она умеет убеждать.
Умеет убеждать? Не то слово. Рин знала о способности Дацзы гипнотизировать людей, сама много раз становилась ее жертвой. Но в прошлом это отнимало у Дацзы немало времени. Рин никогда не видела, чтобы это происходило вот так небрежно, на ходу, в полной уверенности, что ей подчинятся.