– Ничего плохого, просто… – Рин запнулась, не зная, как сформулировать то, что ее беспокоит. С ней обращались как с маленьким ребенком, не способным доесть свой рис. Соблюдение гигиены само по себе правильно, но подобное объявление предполагало, что никанцы – отсталый и варварский народ, так что гесперианцам приходится учить их, иначе они будут вести себя как животные. – Просто мы же и так все это знаем.
– Правда? – хихикнул Цзян. – Ты бывала в Синегарде?
– А что плохого в Синегарде?
Рин сама не понимала, почему вступилась за бывшую столицу Никана. Она прекрасно знала, что Синегард омерзителен. Когда она впервые приехала на север, ее предупредили, чтобы не покупала еду с грязных уличных лотков, потому что продавцы делают соевый соус из человеческих волос и сточных вод. А сейчас почему-то считала этот город своим и защищала его. Синегард был столицей, сверкающей мечтой, и Рин предпочла бы его грохот и суету этой кунсткамере.
– Ладно, пошли дальше, – сказала она.
Но ее растерянность никуда не делась, только усиливалась по мере того, как они шли по Новому городу. За каждым углом она видела что-то новое – новые украшения, технологии или наряды, и это усиливало впечатление.
Даже фоновый шум сбивал с толку. Рин привыкла к звукам никанских городов, других она и не знала. Крики на улицах, скрип колес, перебранки и топот ног. Она знала язык городов, комбинацию интонаций и звуков. Но шум Нового города был совершенно другим. Из чайных и от уличных музыкантов доносились иные мелодии, ужасные и неблагозвучные. Повсюду говорили на гесперианском, пусть даже с акцентом.
В Никане шумные города, но это совсем другой шум – обособленный и непостоянный. В Новом городе как будто существовал постоянный механический ритм сердцебиения, тысячи механизмов без конца свистели, гудели и выли. Как только Рин это заметила, то уже не могла не обращать внимания. Она не представляла, как можно жить в таком гвалте, он сведет с ума. Как в этом городе можно спать?
– Что с тобой? – спросил Цзян.
– А? Ничего.
– Ты вспотела.
Рин опустила взгляд и поняла, что рубашка спереди промокла насквозь.
Да что с ней творится? Прежде она никогда не испытывала такого страха, от которого буквально задыхалась. Она как будто оказалась в сказочном королевстве, причем с завязанными глазами. Рин не хотелось здесь оставаться. Ей хотелось сбежать от этих стен в лес, куда угодно, лишь бы подальше от этой безнадежной, чуждой обстановки.
– В прошлый раз мы чувствовали то же самое, – удивительно ласковым тоном произнесла Дацзы. – Они перестроили наши города в соответствии со своими представлениями о порядке, и мы с трудом могли это выносить.
– Но у них же есть свои города, – сказала Рин. – Зачем им наши?
– Они хотят нас уничтожить. Это их «божественное предназначение». Хотят сделать нас лучше, превратив в зеркальное отражение самих себя. Для гесперианцев культура – это прямая линия. – Дацзы провела в воздухе черту. – Есть начальная точка и конечная. Они на конце отрезка. Им нравились мугенцы, потому что те стояли ближе. Но отличающиеся от них культуры и государства они считают низшими. Мы – низшие существа, пока разговариваем, одеваемся, ведем себя не как они и поклоняемся своим богам.
Это привело Рин в ужас.
До сих пор она рассматривала гесперианскую угрозу в военных терминах – через воспоминания о воздушном флоте, дымящихся аркебузах и бомбах. Она видела в них врага на поле боя.
Но никогда не думала, что другая, мягкая форма уничтожения может быть гораздо хуже.
А если никанцы сами выберут такое будущее? В Новом городе жило в пять раз больше никанцев, чем гесперианцев, и они выглядели довольными новыми порядками. Даже счастливыми.
Как все могло измениться так быстро? Когда-то любой никанец на континенте убежал бы, только завидев голубоглазых демонов. Они веками служили предметом для злословия и становились героями жутких рассказов, в которые Рин почти верила, пока не повстречала гесперианца во плоти. Они едят пищу сырой. Похищают сирот и варят из них бульон. Их пенисы в три раза больше нормальной величины, а женские вагины похожи на пещеры.
Но никанцам из Нового города, похоже, нравились новые соседи. Они кивками и улыбками приветствовали проходящих мимо гесперианских солдат. Продавали гесперианцам еду с установленных на каждом углу тележек – коричневые, твердые как камень пирожные и какие-то желтые круги, издающие отвратительную вонь, а еще настолько зловонную рыбу, что Рин поразилась, узнав, что это не тухлятина. Местные жители, по крайней мере высшее общество, стали подражать нарядам гесперианцев. Купцы, чиновники и офицеры щеголяли по улицам в облегающих брюках, толстых белых чулках до колен и странных камзолах, застегнутых выше талии, но сзади задрапированных наподобие утиных хвостов.
Они даже начали учить гесперианский. Говорили они ужасно, на рваном, корявом диалекте, смешивая оба языка, но при этом его, как ни странно, понимали обе стороны. Простые иностранные фразы прорывались в разговор продавцов и покупателей, солдат и гражданских – «добрый день», «сколько», «какой», «спасибо».
Но, несмотря на все старания и претенциозность, местные не стали ровней гесперианцам. Да и не могли бы – рожей не вышли. Очень скоро Рин заметила, как никанцы кланяются и расшаркиваются, подобострастно кивают, когда гесперианцы раздают указания. И это ее не удивило. Ведь именно таковы представления гесперианцев о естественном порядке вещей.
В ее голове прозвучал голос сестры Петры: «Никанцы – стадный народ. Вы хорошо умеете слушаться, но вам трудно мыслить самостоятельно. Ваш мозг меньше размером, а это определяет способность к рациональному мышлению».
– Смотрите, – пробормотал Цзян. – Они начали привозить своих женщин.
Рин проследила за его взглядом и увидела высокую женщину с соломенными волосами, она выходила из безлошадного экипажа, на ее талии топорщились массивные оборки. Она вытянула руку в перчатке. Подбежал никанский лакей и согнулся, чтобы взять ее чемоданы.
Рин не могла отвести глаз от юбок женщины, расходившихся от талии в форме чашки.
– А как они…
– На деревянном каркасе, – пояснил Цзян, верно определив причину ее замешательства. – Не бойся, под юбкой обычные ноги. Такая уж у них мода.
– Но зачем?
Цзян пожал плечами:
– Это выше моего понимания.
До сих пор Рин никогда не видела обычных гесперианских горожан – не солдат и не членов Серой гильдии. И гесперианок, у которых не было никаких дел в Никане, кроме как составлять компанию мужьям. А теперь они прогуливались по улицам Нового города, словно всегда здесь жили.
Поняв, что это значит, она содрогнулась. Если гесперианцы привезли жен, они намерены остаться.
И тут что-то кольнуло ее в голень. Рин опустилась на колено и задрала штанину, лихорадочно надеясь, что этим не кончится.
Несколько секунд она ничего не чувствовала. Затем последовал еще один приступ боли, как будто ногу прокололи иглой насквозь. Рин застонала.
– В чем дело? – резко вскинулась Дацзы.
– Это Катай, – прошептала Рин. – Он отвечает, смотрите…
– Не здесь, – прошипела Дацзы.
Она схватила Рин под руку и потащила с улицы. Левая нога Рин болела, с каждой секундой все сильнее.
Видимо, у Катая не было под рукой острого и чистого лезвия. Наверное, он царапает кожу гвоздем, зазубренной щепкой или осколком вазы. Или собственным ногтем. Так что на голени появляются неровные царапины, а у Рин – шрамы, которые ей не терпелось увидеть.
Не важно, как это больно. Она была счастлива. Каждый приступ боли доказывал, что Катай здесь, слышит ее и отвечает.
Они наконец добрались до пустынного уголка. Дацзы выпустила Рин.
– Что он говорит?
Рин закатала штанину до колена. Катай написал четыре иероглифа, которые проступили на ее левой икре бледными белыми линиями.
– Три, шесть, – прочитала Рин. – Северо-восток.
– Координаты, – догадался Цзян. – Наверняка. Пересечение третьей и шестой улиц. Ведь город устроен в виде четкой сети.
– И откуда считать?
Рин на мгновение задумалась.
– А как читаются позиции в викки?
– В настольной игре? – Цзян поразмыслил. – Сначала по вертикали, потом по горизонтали, начальная точка на юго-западе. А он…
– Да, – просияла Рин. – Он обожает эту игру. – Катай сходил с ума по стратегическим играм. В Синегарде вечно упрашивал других студентов с ним поиграть, но никто не хотел. Когда Катай выигрывал, он нудно перечислял все сделанные соперником ошибки, пока собирал с доски фигуры. – Третья улица на север. Шестая улица на восток.
Ни один из них не разбирался в местных улицах, так что сначала пришлось найти юго-западный угол города, а потом считать кварталы по мере движения на северо-восток. Это заняло почти час. Все это время Цзян цедил сквозь зубы:
– Ну что за глупый мальчишка, на перекрестке четыре здания, и Катай может быть в любом из них. Мог бы описать точнее.
Но более точное описание не понадобилось. Когда Рин свернула на шестую улицу, то сразу поняла, где находится Катай.
Прямо перед ними возвышалось массивное здание. В отличие от соседних, построенных на фундаментах старых никанских домов, его явно воздвигли с нуля. Блестели красные кирпичи. Вдоль стен протянулись окна с витражами, изображающими разные символы – свитки, весы и лестницы.
Центральный символ Рин знала слишком хорошо: замысловатый круг с часами, сложный механизм переплетался в симметричном узоре. Символ Серой гильдии. Идеальная архитектура Творца.
Цзян присвистнул:
– Так это не тюрьма.
– Хуже. Это церковь, – отозвалась Рин.
Глава 15
– Это просто, – сказал Цзян. Они прижались к стене чайной напротив и рассматривали крепкие двойные двери церкви. – Мы просто захватим и убьем кого-нибудь из миссионеров. Затащим его в угол, снимем сутану и притворимся им…
– Не получится, – возразила Рин. – Ты же никанец. А они – гесперианцы из Серой гильдии.